Двухлетний бык Митяй не оправдал надежд председателя, и так и не вырос до размеров самца-производителя. При этом отличался подлым, бодливым нравом. И если бы не предстоящий перед самым Новым годом визит начальства, где ему была уготована роль главного деликатеса, давно был бы пущен на мясо. Но о планах начальства быку не доложили и Митяй доживал последние дни, в холе и неге, меланхолично пожевывая жвачку. Время от времени он косил налитым кровью глазом на дверь, ожидая Петровича - поселкового скотника. Тот один из всех колхозников не боялся трехцентнерного бычка с норовом победителя корриды. Время от времени Петрович, пьяный "в дым", изгонялся с помощью ухвата и такой-то матери из родной пятистенки, и тогда ночевал на ферме. Зачастую рядом с Митяем. Странно, но вредный бык, никогда особо не противился соседству. И даже облизывал пьяную рожу скотника, прижимаясь к нему теплым боком и грея до утра.

В эту ночь Митяй спал без Петровича, но не один. Ближе к вечеру худющая и злющая бабка Семёниха привела к нему свою такую же тощую и престарелую коровенку. Надеясь, что Митяй осеменит её кормилицу. То, что корова уже давно перешла определенный рубеж, и производительности от неё ждать не приходилось, Семёниха упорно отрицала. И раз в месяц тянула под ночь коровенку к Митяю, предварительно прихватив бутылку самогона для сторожа.

А Митяй свое дело знал! Коровенка охала и мычала, придавленная, хоть и не большой тяжестью, но зато энергичной и воодушевленной. Петрович, время от времени наблюдающий эту картину, аж завистливо крякал. Но то ли кроме энтузиазма Митяю больше нечего было предъявить, то ли коровенка уже не могла понести, только секс у бычка был два раза в месяц. А пестрая тощая скотина по имени Зорька, уже сама привычно топала в сторону фермы, как только хозяйка открывала поздним вечером дверь сараюшки.

В этот раз сценарий несколько изменился. Семёниха, когда по её мнению пришла пора, повела корову к быку. То, что две недели пуржило и вьюжило, никак не могло помешать её намерению. Да вот только за короткий зимний день большую часть и так не особо широкой дороги вдоль села расчистили не полностью. И последние метры упертая бабка проторила буквально грудью. Зорька мужественно помогала хозяйке, прорываясь то ли к привычному уже стойлу с Митяем и его темпераментом, то ли просто в тепло. Пару раз, правда, корова пыталась вразумить хозяйку и повернуть назад. Но была нещадно бита куском бечевки и, вздохнув, продолжала свой путь. Кое как дотянув упирающуюся скотину к заветной двери, и всучив уже и так пьяненькому сторожу бутыль бормотухи. "С мухоморов ты её варишь что ли?"- только и буркнул, закутанный по глаза в тулуп, а сверху в бабью пуховую, местами побитую молью, шаль, хранитель парнокопытного богатства колхоза "Серп и молот". Но Семёниха зло зыркнула, и сторож притих, присосавшись к горлышку бутылки. Митяй старую знакомую встретил радостно, громко рыгнул, трубно замычал и принялся активно взбрыкивать, грозясь снести ветхую загородку. Семёниха тоже радостно приветствовала бычка:" Соскучилсо, касатик? А от она Зорька моя... От она красавишна,"- подгоняла заартачившуюся коровенку бабка. Как только Зорька была затолкана вглубь загона, Митяй сразу же приступил к делу, чем вызвал у бабули слезы умиления. Но после того, как довольный бык спрыгнул с коровенки, та насмерть уперлась, отказываясь проделать по морозу путь домой. Не помогло ни хлестание бечевкой, ни увещевания и угрозы. "Черт с тобой, шаварногая! - зло сплюнула Семёниха, - ночуй, знатся туточки, завтра Петрович придет, прогонит до дому..."

Так Митяй получил на целую ночь в пользование симбиоз парнокопытного со стиральной доской. Оглядев уже более внимательно зазнобу, бык грустно вздохнул и опять попытался запрыгнуть на худую спину, с торчащей острыми пиками линией хребта. Зорька, после ухода хозяйки, воспротивилась такому насилию и попыталась уклониться. Митяй пыхтел и наседал на непокорную. Все это закончилось хрустом и выломанной рогатиной в загоне. Митяй впервые обрел свободу. И он ею воспользовался в полной мере! Вскоре поломав и сокрушив все, что смог, переполошив половину коров, любвеобильно запрыгнул на всех, кого догнал. Подустав и пресытившись, Митяй в последний раз взбрыкнул и случайно угодил в хлипкую дверь, которую благополучно сшиб с петель. А узрев доселе невиданное звездное небо, как угорелый, ринулся прямо в снег на улицу, где вспомнив молодость, скакал и выбрыкивал и даже катался по снегу до полного изнеможения. Но, искусанный морозом, вернулся в стойло и утром невозмутимо поглядывал на суету на ферме. Никто так никогда и не узнал, что за странные грабители озоровали ночью в помещении, так и не удосужившись украсть хоть одну коровенку. И только Петрович все понял. Но друга так и не сдал.