Остыли давно
Черные угли костра
Снегом сокрыты...
(автор Rid)
.
.
.

Площадь Старого рынка в Руане кишела людьми,
в странной жажде копилась толпа уже с раннего часа:
много сотен английских солдат и монашества - рясы
разбавляли пестрящую массу. Печальные дни
достигали с часами фатального пика страданий.
На горе из поленьев и хвороста высился брус,
истеричные крики и плач вырывались из уст,
но одно только тело, в цепях, сохраняло молчание.
Рядом с будущим ужасом в ряд пустовал эшафот:
на сегодня у виселиц отдых, что было нечасто.
Треугольную площадь накрыла небесная паста,
из густых облаков белый ангел взирал на народ.
С драпированных красно-пророческой тканью трибун
в центр зрелища, с ним же, бросали суровые взоры
и священнослужители. Тихо вели разговоры.
Под пурпурной накидкой епископа - каверзный ум:
накануне девице настырной подсунули лист,
будто с праведным умыслом речи велись на бумаге,
но как только на ней расписалась рука бедолаги,
оказалось поддельным - признание, суд - бел и чист.
Жаль, мехам горностая не греть леденящие души...
Вскоре следовал взмах кардинала велящей рукой
и пронзающий звон колокольный взревел над толпой
погребальными звуками, песней прощания в уши.
Только эти глаза безучастно смотрели поверх,
голубые и чистые в контуре нежного лика.
Жанна будто не слышала нервного дикого крика
обезумевших лиц и солдатский грубеющий смех.
Нежно-тонкое тело обвязано грязным тряпьём.
Над огнём, что полизывал ноги, не дрогнули скулы...
Всем казалось, что в пламени ярком - не тлела, тонула
просто девочка из Домреми ... Над гудящим костром
жар трещал, прыгал вверх, чёрный дым обретал едкий вкус,
запах битума с серой ввёл в транс многолюдное стадо.
Оборванцы, открывшие рты, из переднего ряда
ясно слышали веское слово конца: "Иисус!..."
Кто-то видел - обмякла рука, прижимавшая крест,
что из двух хворостин, наспех связанных, сунули в казни;
кто-то вслух сожалел - очень быстро закончился праздник,
слишком рано обуглилось тело у девственных мест.
Ещё долго смотрели их души на сытый покой
одинокого пламени, дым покидал чёрствый город.
И неведомо было живым - тяжкий, времени молот
уже сделал их мёртвыми, Деву оставив живой.
Опустевшая площадь бродяг отпугнула, как крыс -
суеверные страхи сильнее любых поклонений.
Лишь один сумасшедший в лохмотьях упал на колени,
видя белого ангела, тихо взлетевшего ввысь...