Лесистый берег в дымке замаячил,
и солнце, как надежд нежданный взрыв,
мир сделало реальней и прозрачней.
Но боль жила и зрела, как нарыв,
и не было тепла ни в ясном небе,
ни в темной бездне мчащейся воды.
Простор земли пугал: откоса гребень
тянулся вдаль; у каменной гряды,
как у войны, конца не намечалось…
Красноармейцы возвращались в часть.
А горе в сердце матери стучалось
голодным зверем, воя и рыча…

Наркомовские семьи уезжали:
стал Куйбышев надежнее Москвы.
Каракуль и бекеши в гуще ржавых
солдатских роб меняли лик войны:
на этом – специальном! - пароходе
в надежный тыл везло начальство снедь.
В их взглядах недовольство: по природе
они терпимы, но зачем сидеть
их вынудили с тем, кто дурно пахнет?
Кто голоден? Кто едет погибать…

Солидные полковничьи папахи -
страною обеспеченная рать
вершителей простых солдатских судеб,
их дети, тещи, клан кремлевских жен -
здесь заправляли… Было так и будет,
ведь пароход для тех, кто приближён…
- К чему?
Зачем?
И по какому праву?

Красноармейцев грязная орава
имущих власть присутствием смущала.
Война наркомам бед не предвещала,
вестями с фронта не терзала страхом -
лишь тот, кто прах, тому судьба стать прахом…

Хозяева судьбы и палачи
и их рабы и жертвы вверх по Волге
на общем пароходе были долго,
но всем пришлось сгореть в одной печи….