Да, я продолжаю воспевать ханов :)

Песня степей

Дуби-кели-хан Кат Иль-хан

Степи в закатном пламени солнца оставили мне
братья, сгоревшие рано в огне кровавом,
дым ковыля, полыни железный снег,
отблески прежней невозвратимой славы.
В ярых набегах, пожарах и грабежах,
гиканье, криках, песне звенящих луков
вольных степей бьется бессмертный жар,
в годы позора ставший проклятой мукой.

Подлость, измена, смятение в ставке моей,
всюду предательство, словно мою удачу
в горестный день унесло течение Вэй
и подхватил блистательный царь табгачей.

Милость его — дом и сад за высокой стеной,
тесные улицы, пыльная серая площадь,
горький рассвет, сменяющий душную ночь,
знамя драконье, что ветер над строем полощет.
Солнце царапает кровли. Вечер в кругу семьи —
вечность посмертия, хоть не прошло и года.

Осы тоски звенят — голубые рои:
степи зовут, желая вернуть свободу.

Там балобан ловит ветер в густой синеве,
плещет типчак океаном земли великой,
травы хранят серебристый прозрачный свет,
в теплых ладонях смяв оберег исрыка…

Снова в Чанъань приходит глухая ночь,
дома чужого порог разъедает плесень.
Жажду мою никогда не залить вином,
терпким кумысом, пеньем печальных песен…
Степи закатным пламенем солнца во мне горят,
кровью и гарью пахнет из винной чарки.
Царская милость — медленный темный яд,
удары кнута — его дорогие подарки.

Ветром гудит и бьется в гортани песнь,
горьким вином и желчью из горла хлынет
зов золотых, пьяных от солнца степей
и прорастет на могиле моей полынью.

Знамя

Ашина Фунянь

Вы говорили: «Нашим ханом будь!»
Клялись, кричали: «Мы не передадим!
Взметнемся крыльями песчаных бурь,
войска табгачей обращая в дым.
Зачем в чужой сражались мы стране,
чужому хану отдавая кровь?
Что несвободы горше и больней?
Мы тюрки — вольный голубой народ!»
Взывали: «Встань над нами, нас возглавь!
Поскачет конь, и не отстанет пес».

Степное море ароматных трав
взбурлило морем непролитых слез.

Мы набегали смоляной волной,
все разметая на своем пути.
И кровь смешав с кумысом и вином,
на гребне ввысь стремились вознести
безумной воли ярость и тоску.

Вы, подхватив, влекли меня с собой…

Встал на дыбы испуганный скакун:
проигран бой, и вновь проигран бой…

Вы говорили: «Лучше мы умрем,
чем у табгачей будем жить в рабах!»

Но голод, возвращающий из грез,
рождает непреодолимый страх.

Вот вашей горькой воли западня!
Чужого хана бессловесный скот!
Предатели, сгубившие меня,
Избравшие неволю и покой…

Не суждено надеяться и сметь:
надежды гибель за собой влекут.

Над площадью стоит стальная смерть,
трепещет чистый голубой лоскут —
клочок нечеловеческих знамен,
тяжелый шелк расправленных небес.
Живая мышь слаба, но лев силен:
и мертвый непокорен он судьбе.