«Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе —
охранять тебя на всех путях твоих.»
(Псалом 90, стих 11)
В ослепительно белой комнате, стены которой сочились мягким теплым светом, в кресле, откинув голову на подголовник, дремал человек. Несколько таких же ослепительно белых капсул, плавно качались на оси, периодически меняя горизонтальное положение на вертикальное. Интенсивность освещения сменилась на агрессивно-холодную, и веки, закрытых глаз, спящего в потертом кожаном кресле дрогнули. Гладкий лоб пересекла вертикальная морщина, брови сдвинулись к переносице. Человек сел и потер ладонями все еще зажмуренные глаза. Пальцы его скользнули в короткий ежик волос и замерли. Он наклонился и поставил локти в колени. Какое-то время он так и продолжал сидеть, обхватив виски длинными сухими пальцами. Мужчина выпрямился, окончательно отгоняя сон. Его кресло повернулось к ближайшей капсуле, а пальцы рук легли на клавиатуру управляющей панели и привычно застучали по поверхности, отдавая команды. Заняв горизонтальное положение капсула замерла и прозрачная крышка плавно отъехала в сторону, открывая взгляду лежащую там женщину. Мужчина протянул руку и большим пальцем провел по ее лицу от подбородка к виску .
- Жаль, что я могу позволить себе только раз в году видеть твои глаза. Каждый раз надеюсь увидеть там что-нибудь кроме пустоты… А в твоих глазах не живет даже желание жить.
Я ошибся, полагая, что нашей любви не страшно время. Оказалось, это так просто - забыть о любви. Нужно просто забыть себя.
Знаешь, милая, иногда, лежа ночами без сна, я думаю – стоило ли спасать человечество, забывшее о любви? Человечество, потерявшее чувства в гонке за технологиями и завоеваниями космоса?... В гонке за приумножением материальных благ... В борьбе за власть над нашей планетой?
Вечное желание оставить свое имя в истории. Кто ее помнит, эту историю, кроме меня? Нужно ли, чтобы помнили?
Чистый лист. Я думаю, что это лучшее, что я могу предложить нашим детям – незнание опыта человечества, ты уж прости. Не хочу на их плечи взваливать ошибки людей, накопленные за нескольких тысячелетий. Главное, чтобы они выжили. А ошибки? Пусть они делают свои.
А я? - он накрыл своей ладонью кисть руки спящей, погладил, а потом прижал ее ладонь к своим губам и закрыл глаза, - а я? Я буду продолжать будить чувства в оставшихся, потому что иначе нам род человеческий не спасти. Как долго? Насколько хватит сил, дорогая. Насколько хватит сил...
Часы в кают-компании мерцали стремительным бегом цифр. Секунды подгоняли друг друга, стремясь к своему краткому триумфу, но тут же оказывались низвергнутыми «следующим претендентом на вечность»… и все повторялось снова. Более рассудочные минуты успевали перевести дух, часам даже удавалось задуматься о чем-то, а годы снисходительно отсвечивали, застыв на цифре «40». На противоположной стене другой циферблат с презрением смотрел на суету своего соседа, избрав постоянство и подвел итог - 2053.25.04.18.:32:16.
«Почему их до сих пор не отремонтируют? Сколько себя помню они все время на этой цифре» - офицер Хоп перевела глаза с циферблата на обшивку стен кают компании. Странные мысли бродили сегодня в ее голове. Никогда ранее она не обращала внимания, что вот та заклепка, поцарапанная и потемневшая от времени, похожа на божью коровку. Кокцинеллидас - привычно повторила она мысленно, но тут же упрямо перебила подсознание: Божья коровка, - и удивилась абсурдности такого названия. До сегодняшнего дня ей не приходило в голову, как можно было совместить в названии жука абстрактное слово «бог» и громадное млекопитающее.
Доклады офицеров продолжались. Офицер Ле Фолгерон (высокий брюнет, с коротко стриженными волосами), говорил о необходимости плановой остановки третьего энергетического блока и включения второго блока перед очередным скачком через гиперпространство. Энжела Хоуп, пытаясь сосредоточиться, задержала взгляд на его лице. «У него красивые глаза. Темная мерцающая бездна космоса. Да и сам он красив. Коваль и Смит тоже. Но они …», - ее взгляд метнулся к сидящему напротив мужчине, и оценивающе пробежал сверху до низу. А потом она скосила глаза и посмотрела на сидящего по левую сторону от нее офицера. Каждый из них был красив своей особой красотой.
«Что мне сегодня в голову лезет?» - поразилась Энжел и покраснела. Она даже предположила, что больна, рефлекторно вскинув руку, посмотрела на браслет. Датчики мерцали зеленым - норма.
Капитан корабля, молча наблюдавший за метаниями взгляда офицера Хоуп, усмехнулся и встал, беря слово. Ле Фолгерон коротко кивнул, соглашаясь с правом капитана вмешаться в доклад и сел.
- Офицеры: Хоуп, Ле Фолгерон, Коваль и Смит, - сдать дела резервной смене. Через шесть часов высадка на планету Лилит. Цель – колонизация планеты. Подготовиться к высадке. Остальные офицеры смены свободны. Всем спасибо. Отдыхайте.
Следом за командиром кают-компанию покинули один за другим все. Лишь Энжел все еще сидела в своем кресле. Когда-то давно, когда она впервые вошла в этот круглый зал, и командир указал ей место за столом, оно приняло ее и ненавязчиво изменило свою форму, подстраиваясь под ее фигуру. Она погладила подлокотник, прощаясь с креслом навсегда. Никто из получивших задание «колонизация» на ее памяти не возвращался сюда.
Прозрачная поверхность стола перед девушкой обрела цвет, и бортовой компьютер бесстрастным женским голосом сообщил:
- Офицер Хоуп, вас ожидают в медицинском блоке для передачи дел.
На экране монитора застыло изображение стоящей навытяжку молоденькой девушки в лиловом комбинезоне группы резерва. Энжел провела рукой, стирая изображение со стола. Последним погасли бесстрастные глаза той, что пришла ей на смену.
Капитан шел по станции только ему одному известными тропами. Тех, кто создавал и обживал станцию, сейчас не было среди живых. Или можно сказать, что не было. Трудно назвать жизнью, состояние искусственного летаргического сна. Капитан Нойман - А'дам, как когда-то его звали друзья, нередко просиживал в закрытом блоке «вечных снов» у саркофагов своих друзей ночи напролет. С теми, кто создавал этот корабль, продумывая до мелочей его «живучесть». С теми, кто был уверен, что они смогут спасти свой биологический род и несколько десятков других от вымирания, когда они решились на отчаянный шаг - угон корабля. Порой ему казалось, что он слышит их голоса. И тогда он учитывал их мнение, принимая очередное решение.
Он обрек себя на одиночество, когда понял, что его друзья и жена, постепенно день за днем, теряют чувства и забывают о своей цели и своем предназначении.
Сейчас он шел и вспоминал горящие безумной надеждой глаза жены, когда она захлебываясь мыслью и перебивая саму себя, тыкала ему пальцем в грудь и пересказывала библейскую легенду о Ное, спасшем все живущее на планете, взяв «каждой твари по паре» на свой ковчег. «Ты – Ной-ман. Адам Нойман! Это твое предназначение!»
Он помнил горячие споры с друзьями и горечь прощальных объятий с теми, кто помог осуществить безумный проект Лилит, но решивших остаться на Земле до последнего. У них еще оставалась надежда...
Помнил, как нашел эту планету, и первая группа колонистов покинула станцию, забрав контейнеры с биологическим материалом, саморазворачивающими домами и лабораториями. Почему он тогда не остановил их? Ведь, уже тогда в груди ворочался холодный комок не узнавания людей, знакомых ему много лет. Депрессия замкнутого пространства... Как легко он тогда дал этому название.
Он помнил, как «выключал» своих друзей один за другим, укладывая их в саркофаг «вечного сна», а они даже не выказывали недовольства. Лишь безмолвно выполняли приказ, верней просьбу прилечь и выспаться.
Он помнил, как обезумевший от потери, метался по Вселенной, отыскивая миры, пригодные для жизни людей. Как растил детей, отчего-то так же лишенных чувств, как и их спящие родители.
Когда? Когда он понял, что нельзя спасти человечество, если последние из живых лишены воли, чувств, желаний? Где им взять силы, а главное желание, чтобы выжить?
Когда? Когда не найдя других миров так похожих на родную Землю, вернулся сюда? И не нашел в живых тех, кого здесь оставил? Ни их, ни их потомков. Он похоронил их останки. Тех, кому было все равно жить или умереть.
Несколько десятков лет он искал ответ на, возникающий вновь и вновь, вопрос – почему он единственный у кого остались чувства? И каждый раз станция возвращалась к планете, которой он дал имя жены.
Он помнил, как хохотал и плакал в своем отсеке, обретя надежду. Перечитывая дневник Лилит, он наткнулся на несколько строк: «Адам упорно не пьет витамины. Он будет любить меня дольше, чем я его. Надо напомнить! Нет. Он не должен перестать меня любить. Он не должен ничего забыть. Да и мое забытье… сможет ли оно убить память о любви?». Витамины! Конечно же! Горстка таблеток каждое утро, ссыпавшаяся в ладонь из лотка в стене. Синтезатор, производящий их, исправно функционировал все эти годы. Только он, с презрением относящийся к любым таблеткам, игнорировал их. Только он.
Он перестал давать «витамины» детям. Девочки быстрей приходили в себя. Свой дом уже обрели Энжел Лав и Энжел Белив. Сегодня и Хоуп уйдет с мужчинами, которые ей понравились.
Он прошел мимо стеклянной двери «Зоопарка», в котором завершалась комплектация «ковчега». Заглянул мимоходом в «Ботанический сад». Контейнер с семенами уже стоял запечатанный. Особой нужды в этом не было – планета давно была обильно оплодотворена земными видами флоры и фауны, но Нойман продолжал следовать придуманному и продуманному сценарию спасения плодов эволюции родной планеты, написанному их командой еще в первые годы поисков «земли обетованной»… Ему нравилось соблюдать ритуал пункт за пунктом. Каждый раз, делая обход перед высадкой очередной семьи, он мысленно салютовал своим друзьям, создавшим этот остров жизни…
Он свернул в нишу подъемника и переместился на другой уровень. «Детская». Уткнувшись лбом в молочно-белое стекло двери стояла Энжел Хоуп.
- Хоуп? Ты уже закончила сборы?
- Да, капитан, - девушка вздрогнула и резко повернулась к нему, - странно, но мне захотелось на минутку заглянуть сюда.
- Тебя что-то беспокоит?
- Беспокоит? – Энжел покатала слово на языке, будто пробуя его на вкус, - да, пожалуй, беспокоит: - меня беспокоит, что слова стали обретать какой-то иной смысл, который я раньше в них не замечала. Каждое слово стало показываться мне с разных сторон, будто красуясь. Я раньше этого не замечала. Да и предметы… Люди. Они тоже меняются.
- Это хорошо, девочка. Это в тебе просыпаются чувства. Пока ты с ними только знакомишься, и это тебя пугает. Ты не волнуйся. Ты не единственная. Прислушивайся к себе, к тем ощущениям, что рождаются в тебе. Они тебе помогут. Страх подскажет, что рядом опасность. Радость и волнение будут предвестниками счастья. Надеюсь, и любовь не обойдет тебя стороной. Ты - человек, помни об этом. И мальчикам не дай забыть. Их чувства тоже проснуться скоро. Ваша цель выжить самим и не дать погибнуть своему потомству. Каждое семя должно дать росток. Вы хорошо подготовлены. Я верю, что у вас все получится. У тебя, у Лав, у Белив. Они тоже высадились на эту планету. Не так уж много во Вселенной миров, где бы людям не угрожала опасность.
- Лав? Белив? Я плохо помню Лав. Я, как-то ее мало замечала. Я ее словно не видела и Белив тоже. Я даже не помню лиц.
- А мое лицо ты запомнишь? – капитан прищурился и улыбнулся девушке.
Хоуп сморщила нос, и часто-часто заморгав, подняла на него взгляд. Нойман отшатнулся от него, как от пощечины, а потом словно устыдившись, сделал шаг и обнял девушку. Она вздохнула всем телом и уткнулась ему в плечо носом.
- Твоя мать в твоем возрасте делала точно так же.
- Мать? – плечи девушки вздрогнули в руках капитана и она слегка отстранившись, посмотрела на него снизу вверх.
- Да. Мать – женщина, давшая тебе жизнь. Она здесь. Спит. Идем, я покажу тебе ее, запомни и ее лицо.
Блок «вечных снов» встретил их ярким светом, как только они перешагнули порог. Хоуп замерла, ослеплённая обилием белого цвета. Она шагнула вперед и огляделась. Ничего подобного она не видела на станции, которую... она считала домом? В абсолютно круглом помещении вдоль стен стояли белые капсулы, а по центру, нарушая стерильность помещения - странная, виданная только в старых фильмах, мебель: два потертых кожаных кресла, с подлокотника одного свисало клетчатое покрывало («плед» подсказала память); низкий столик, с облупившимся и потрескавшимся лаком на столешнице; шахматы; раскрытая книга, с пожелтевшими страницами. Энджел Хоуп сделала пару шагов и наклонилась над столом, ее рука нерешительно коснулась удивительных предметов и замерла на фигурке «коня». Она улыбнулась, осторожно взяла резную фигурку в ладонь, и повернулась к капитану:
- Я помню ее. Помню! Я ее уже видела!
Капитан стоял, привалившись к обшивке и, не отрываясь, смотрел вглубь комнаты. Энжел перевела взгляд и только сейчас заметила вцепившуюся в раскрытый саркофаг женщину, которая, так же не мигая смотрела на Ноймана.
- П…ри…веет, - с трудом прошептала она, - я сос..ку..чи..лась, Адам, - слабая улыбка, скользнула по ее губам и она, расцепив, последний браслет со связывающими ее с саркофагом проводами датчиков, оттолкнулась от опоры и сделала неуверенный шаг навстречу мужчине. Тот, всё также, не видя ничего кроме улыбающейся женщины, рванулся к ней, и прижал к себе. А она обхватила его руками и уткнулась носом в плечо и вздохнула каждой клеткой тела. В этом вздохе было всё: и облегчение, и радость узнавания. Было еще что-то – неведомое и незнакомое для Энжел. Может быть любовь, о которой говорил капитан? Опешившая и ничего не понимающая девушка, тихо опустилась в кресло. А двое: седой сухопарый старик и молодая красивая женщина, обняв друг друга, стояли в кольце рук друг друга.
- Я думал, что я так и умру, не услышав больше любви в твоем голосе – Адам наклонился и поцеловал макушку Лилит.
- Услышал? – прошептала она, - говорить трудно. Не додумали Райаны с саркофагом, - она повела головой в сторону спящих… и только сейчас заметила, сидящую в кресле девушку, - это кто?
- Энжел Хоуп. Она родилась уже здесь. Последней. Помнишь?
– Наш ангел упования? Скольких я успела родить во время забвения? – она откинула голову, заглядывая ему в глаза.
- Троих..Энжел Лав и Энжел Белив. Ангелов любви и веры. Энжел Хоуп тебя чуть не убила. Ты была уже совершенно безразлична к происходящему. В тебе не осталось даже чувства самосохранения, - Адам вдруг словно опомнившись, подхватил Лилит на руки и перенес ее в кресло. Укутал пледом и сел на пол у ног жены, - они все живы, Ли.. Я их сохранил. Всех. И наших детей и детей наших друзей. Рожденных ими и выращенных в инкубаторе. Не знаю, как мне это удалось? - он вдруг рассмеялся.
- Я знаю, дорогой. Я слышала. Все слышала. Прости меня. Это я тебя обрекла на это. Всех нас, - она сжалась в своем кресле, словно в ожидании пощечины и замерла на какое-то время так. Адам протянул руку и прижал ее ладонь к своей щеке. Подержал, будто согревая ее или согреваясь сам, а потом повернул и поцеловал исчерченную линиями поверхность ладони:
- Я знаю. Понял. Понял, когда прочел твой дневник. Но не понял зачем? Ведь мы могли это сделать вместе? Мы и хотели сделать это вместе! Скажи – почему?
- Ты единственный кому это было под силу, дорогой, - она погладила его лицо, - все мы, всё время, оглядывались назад, хотели вернуть или воскресить Вчера... Нам нужны были сорок лет в пустыне снов, чтобы перестать цепляться за то, чего нет. Ты единственный кто понимал, есть только Здесь и Сейчас и пока они есть, есть Завтра...
