Кармен Источая девственное сладкое амбре, в сумерках разнежилась лимонная лантана. Огненным бутоном обжигая - отгорел ветреный закат под неизвестное сопрано. Стайки белокрылок - обкусали лепестки, душу обволакивали - каменные плиты. Где же ты, мучитель мой, колени опустил, и с какой трепещешь этой ночью - сеньоритой? Грудью прикасалась к острым розовым шипам, лил солёный воздух из хрустального поррона. Разум оставлял меня, но помню, что шептал странный незнакомец прошлой ночью под балконом.
Пингвин Ни глупости, ни робости не прячу: они твои!
Кармен Странный... в чёрно-белом, с тонким шрамом на лице, он не предложил мне - сердце, руку, душу, солнце; словно филигранщик взял судьбу мою в пинцет, выпрямляя руку с ценным камнем над колодцем, где по ледяной подземной формуле скользят лапки паучков, сухие листья клематиса. Мне хотелось крикнуть - "Глупость с робостью - нельзя выставлять в Эль-Прадо рядом с "Музыкой" Матисса, но твердыня с гордостью - покинули Кармен, половинка персика луны разбилась в мякоть. Где же ты, мучитель, возвратись скорей ко мне, дай вдохнуть сопрано, как больному - аммиака, выплесни мне глупости и робости на лоб. Ломится ларец погибших душ в бордовой качке, но тебя - там нет, мой антарктидный Ланселот, северный Хосе, бесстрашный бык, пингвинный мачо.
Кармен О, Святая Дева, дерзким холодом твоим словно одержима и танцуя, рвутся туфли, дикой первобытностью сознание горит; веер, как улитка, обнимает нежный пуфик. Рвётся шторка в небо, и нейлон на бёдрах жжёт, вытекают сны с порочной судорогой ночи. Чёрно-белый демон обнимает мой живот и на незнакомом птичьем говоре бормочет.
Пингвин Тебе все льды далёкой Антарктиды я сердцем допотопным растоплю...
Признательна, Николай, что Вы его отметили, спасибо)