На стогнах градов, сёл и весей горят костры еретиков; слетает стон с их гордой спеси, а с ним забвенье вглубь веков. «Се гряду скоро» – есть в писанье; «о дне же сем» никто не знал. Прийти – он дал обетованье, и каждый с верой в сердце ждал… Свершилось чудо – он явился; и мёртвый встал, прозрел слепой. Соборный патер помолился. «Талифа-куми»* – Боже мой. Воскресла дева, взявши розы; безликий ужас, крики, плач. Скользящей тенью, руша грёзы, явился он – седой палач. Он – кардинал и инквизитор, с лицом сухим, но с блеском глаз. Кидает взгляд свой ядовитый, кивком небрежным, дав приказ, неуловимо желчно скалясь (тот, кто дерзнул – в реестр внесён). Уже известен способ кары тех, кто тревожит вечный сон. Спаситель схвачен лютой стражей – боязнь вернула к смерти вкус. Толпа склонилась, страх уважен – пред палачом бессилен трус. Сгустились тучи серой хмари, Спаситель в каменной тюрьме. Помочь хотел дрожащей твари – не нужен свет кромешной тьме. А кардинал его пытает, зачем пришёл он в этот мир: – Поведай мне одну из тайн,... ведь это ты? Ты тот кумир?
Младое племя Ирод злющий всё истребил из-за тебя? Молчал пленённый. Власть имущий продолжил речь, нутром кипя: –Ты хочешь дать толпе свободу? Мы опыт сей прошли давно. Зачем она тупому сброду? Нужны хлеба им и вино. Тебе сейчас целуют ноги, а завтра дам я им приказ – к костру сгребать угли с дороги, они пойдут без лишних фраз. Одобрят все твоё сожженье, и слов бессмертных на одре, им не понять; без сожаленья сожгут их молча на костре. Все чудеса умрут мгновенно. Сметет их папская метла. В веках прослывшее нетленным сгорит в Святом огне дотла. Великий дух с тобой в пустыне, о чём-то мудром говорил? Поведай нам о той святыне, что высший разум возвестил. Нам в трёх вопросах самых важных – открой все тайны бытия.
Пришёл ты с правдою сермяжной. Для них она – галиматья. Ты лучше б камни той пустыни в хлеба чудесно обратил. А ты им даришь вкус полыни, но горький вкус всегда претил. Ошибка в первом есть вопросе – нет смысла в воле без хлебов. Всегда с тебя голодный спросит – плоды земли без облаков. Себя же сами не накормят. Они ничтожны и слабы. Всех, кто умней и выше нормы – убьют и плюнут в их гробы.
Пусть за тобой десятки тысяч, поняв, пойдут, поднявши флаг. А остальных – прутами высечь? Иль умертвить и всех в овраг? Нет, так нельзя! Они ничтожны, но их возможно приручить. Ума в них нет. Понять им сложно, им не дано твой смысл постичь.
Я им скажу совсем другое, во благо будет эта ложь: Скажу, что ты принёс святое. Ты статус Бога обретёшь. Совру, что мы тебе послушны и правим именем твоим. Их обману, поверь так нужно. Тебя мы снова умертвим. Отвёрг ты эту мысль в пустыне, подняв свободу до небес. Ошибся ты тогда и ныне, но удивил тем, что воскрес.
И пред тобою преклонились, причём все вместе, всей толпой. Ничто сейчас не изменилось – стада всегда идут гурьбой. И в войнах лютых истребляясь, во имя избранных богов, пред божьей властью преклонялись, плюя в богов своих врагов.
А знамя хлебушка земного дороже им хлебов небес, и сытость личная намного милее всех твоих чудес. Второй вопрос еще сложнее. Не только хлебом мы живём.
Есть ипостась, хлебов важнее. Её мы совестью зовём. Еще одну открою тайну. Она не в том, чтоб только жить. Жить для чего!? И не случайно хотят все совесть обольстить.
А человек, хлеба забросив, и истребивши сам себя, пойдет за тем, кто превозносит свободу совести любя. А ты, пленив людей любовью, повёл их души за собой, забыв закон омытый кровью, что выбор может быть любой; что человек лишь сам решает, что есть добро, а что есть зло; своей свободой угнетая – им дал духовное кайло. Легко своё разрушить царство, коль совесть нету сил пленить. А, между прочим, есть лекарство, её нам можно подчинить. Три силы мира – чудо, тайна, а также наш авторитет, на ум влияют чрезвычайно, всегда так было сотни лет. С вершины храма прыгнуть сможешь и доказать, что Божий сын? Ты все сомненья уничтожишь, словам твоим цена – алтын.
Иди верзись – не расшибёшься, подхватят ангелы тебя; тем самым – к чуду прикоснёшься, все за тобой пойдут любя. Совсем не в Бога люди верят. Они все ищут чудеса. И чудесами веру мерят, а ты несешь им словеса. Ты не сошёл с креста нарочно, когда дразнили все тебя. Свободной верой непорочной, их одарил себя сгубя. Ты высоко судил о людях, теперь же глянь – кого вознёс. Они больны все словоблудьем, ты не дождёшься честных слёз. К кому же ты опять явился? Быть может, к избранных своим? Твой подвиг людям полюбился. Всегда ценил народ экстрим. Зачем так сделал? Это тайна. Мы, эту тайну оседлав, исправив подвиг твой печальный, им написали уйму глав. И написали так искусно, они читают сотни лет. Тебе принять всё это грустно, был признан наш авторитет. И пусть в отчаянье бунтуют, за их свободу ты терпел. Они таких, как ты, линчуют, души смятенье – их удел. Но за тобой пошли другие, свободной волею сердец, отвергнув чары колдовские, сидит в их сущности – боец. Но их, окутав той же тайной, с сердец их снимем страшный дар; а ношу облегчим буквально, в их душах погасив пожар. Твой шанс, увы, давно упущен, ты оказался не у дел, хоть был к их совести допущен и их хлебами овладел. Мы взяли меч, который кесарь упорно дать хотел тебе, и отслужили в храме мессу, отдавши дань людской мольбе. Признают люди нашу «тайну», и станет толпам легче жить; а мы обмолвимся случайно, что Бог позволил им грешить. А за грехи их наказанье возьмем, конечно, на себя. Им скажем: «Путь свой на закланье, ты сделал ради них – любя». Мы на себя возьмём проклятье в познании добра и зла, пред тем как смерть наденет платье и закопают их тела. Мы сохраним секрет для счастья, для их же счастья, ты пойми; награду вечную обрящут, ведь не такие, как они. Нам предрекали все пророки, что ты придёшь и победишь.
Учли мы горькие уроки, и ты в остроге здесь сидишь. Ты знай, и я был в той пустыне, где ты свободу восхвалял, но нету твёрже той твердыни, что в тех песках тогда познал.
Вернулся я, примкнувши к сонму тех, кто исправил подвиг твой, и культу лунному, ночному служу, и я здесь царь земной. Ушёл от гордых, воротился, я царь и бог здесь, и пастух. Ты зря сюда к нам возвратился, сломаем твой гордынный дух. Ты заслужил костёр горячий и будешь в нём сожжён живьём. Второй приход твой – неудачен, сгоришь и будешь смыт дождём.
* Талифа-куми — сирийское выражение, употреблённое в Евангелии от Марка (V, 41) и значащее в переводе «девица, встань!».
Опубликовано: 11/06/21, 23:54 | Последнее редактирование: aledo 01/09/22, 19:05
| Просмотров: 1986 | Комментариев: 23
Нет не ясно. Лунные и солнечные культы к христианству отношения не имеют, даже если, иносказательно он служит Сатане. Но даже на это Достоевский, вроде как не намекал.
И можно вопрос - какова цель сего зарифмованного текста? Кого вы видите потенциальным читателем? Это попытка пропустить через себя евангельскую историю? Ваше виденье второго пришествия? Кто здесь мы, кто они, кто- великий инквизитор? Собирательный образ современных нас? Честно скажу - многословие здесь усугубило всё. Я просто потерялась. "Они больны все словоблудьем" - очень подходит к тексту.
Я бы его на много маленьких стихов одного цикла разбила, если вам так хотелось об этом написать...или уместила в нормальный читаемый размер, который можно проглотить за один присест.
Без проблем, больше не буду вас трогать.
Кстати, если это "сплошной плагиат", то вопрос "зачем?" еще актуальнее. Про "страшно стало" опять не поняла. Ну да ладно, непонятливая...
Всего доброго.
потому что таких вот "реагентов" больше, чем критиков, а кому надо себя под ушат подставлять? как минимум неблагодарности
а критика дельная, кстати
Кстати, вот и объясните «ей», то чего «она» не поняла. Хотя, не стоит. «Она» переживет.
Желаю Вам творческих успехов и в дальнейшем.
Если хотите, можем на "ты"
“На святой Руси никогда не обращались друг к другу
во множественном числе. Даже к царю и богу обращались на «ТЫ»,ибо на истотном языке слог «ТЫ» означает свет, а «ВЫ» — тьму.
Не даром воин, идя на врага, говорил «иду на «ВЫ», т.е. на тьму.“
("Чаромутие или священный язык магов, волхвов и жрецов."
Платон Акимович Лукашевич(Репринтное издание 1846 г.))
https://stihi.ru/2020/01/16/2263
Если хочешь, я могу поискать сучки и задоринки в других твоих стихотворениях. Тех, которые не опираются на исторические факты