В безвестной пещере старых лапландских фьельд,
Тёмной от вечной ночи, холодной от вечного льда,
Лежал отощавший от голода людоед —
Он не был любителем всяких модных диет:
Его воротило с трески. Он плакал:
.............— Разве это еда?!

Даже разбойники стали владельцами тёплых вилл,
Вышли из сумрака, взяв счастливый билет.
И я бы, конечно, гнёздышко в Каннах вил
Да встать не могу. Ведь год назад отловил
Снежную Королеву, тощую, что скелет,

С тех пор в желудке лишь рыба. Редкая дрянь на вкус...
В странную вечность сложились осколки льдин —
Как этот мир некрасив, как он жесток, как пуст…
Вот бы свезло поймать хоть на один укус
Вместо постылой трески нежнейшую из ундин.

Он был когда-то другой — счастливый. Любил, дружил...
Но встретил женщину старше себя. И вот
С ней повзрослел, загрубел душой, научился лжи,
И в поиске истины, чем станет в дальнейшем жить,
Решил, что за счёт других всегда проживёт.

.......................*......*.....*

…Старая женщина тяжко брела и брела в буран;
Руки давно отболели, забыв тепло рукавиц,
Упрямый рот искривился шрамом кинжальной раны,
Морщины на лбу повторяли границы стран,
Пересечённых с тех пор, как оставила домик в Ницце.

Она услыхала (ведь разными слухами полнится белый свет),
Что где-то на диком севере, где ею не найден был Кай,
Нашла приют подзабытая всеми смерть;
И страшная мысль ударила, словно плеть,
И вновь в душе колыхнулась ушедшая было тоска.

— А может быть это он?! Может он просто сердит,
Обессмертивший всех людей собранным словом?
............................................................А я?..
Истоптала большие снега, исходила серые льды,
Не увидев, как он с Королевой старой сидит,
Как изранили пальцы ему колотых льдин края.

И теперь он, наверное, мстит. И, наверное, в этом он прав.
Отыщу и скажу: «Ты прости, задержалась слегка в пути.
Позабудем всё то, что случилось с нами вчера —
У меня есть в Ницце свой двухэтажный рай!»
Кай — хороший товарищ и сразу меня простит.

Так в буране блуждала Герда, слушала ветра визг.
Без тепла, без еды. Лишь сердце пылало во впалой груди огнём,
Поднимая по фьельдам в облачный верх, опуская вниз,
Где, казалось нелепым само понятие «жизнь»,
Где бескрайние сумерки люди напрасно назвали днём.

И однажды ей северный ветер принёс долгожданную весть,
Пусть и жгучую, словно слеза, и горькую, словно желчь.
— Господи, — вспыхнула Герда, — Мальчик мой милый здесь,
А я… Я спешила к нему, позабыв принести поесть,
Не веря, что Богом дана неизбежность подобных встреч.

Дошла до пещеры. Он подняться не смог — ослабел.
Целовала, кричала истошно: «Спасу! Ты слышишь, спасу!»
Ты прости, что нескоро, но я же пришла к тебе,
Мне не важно совсем, как жил ты, не важно, что ел —
Ты мне дорог любой! Всё, что было, поверь, не суть.

Оттаял Кай и окреп, поцелуев тепло впитав,
Вспомнил, чем жил так долго в этой промёрзшей земле
И сказал угрюмо:
............— Знаешь, совесть моя нечиста́:
Я питался отнюдь не зеленью жёстких подснежных трав —
Я прервал династию северных королев.

Снежная баба. Жалко... Вон, корона лежит… Бери...
Герда скользнула взглядом — изящная вещь!
...........................................................Не взять?!
Будто краешек неба полярным сияньем горит!
У старой женщины что-то сломалось внутри —
Она отвернулась от Кая, пряча свои глаза.

— Я пойду наловлю на ужин самых больших ундин,
Это силы придаст, уходящему в дальний дом,
А потом отдыхая, вдвоём с тобой посидим.
Выходи по моим следам. Только ты уходи один...
Я решила остаться. И царствовать надо льдом!

.......................*......*.....*

Заплакал Кай, говоря:
............— Каким я был дураком!
Но теперь сожалею о жизни такой никчёмной!

Жаром Герды сердце наполнил и тронулся в путь легко,
Обернувшись однажды, чтоб помахать рукой
Ледяной фигурке когда-то любимой девчонки.