Ну почему она назвала меня занудой и ушла? Почему?
Мы неспешно прогуливались вдоль тополиной аллеи и беседовали обо всем на свете. Она восторгалась ярко-голубым небом и нежной зеленью молодой листвы. Я объяснял, что весной в атмосфере повышенное содержание водяного пара, который адсорбирует пыль и очищает воздух, и солнечный свет, рассеиваясь на молекулах азота, дает чистый голубой спектр. Что же касается зелени, то хлорофил еще не успел накопиться в достаточном количестве в клетках листьев, и лист еще не задубел и не уплотнился и потому просвечивает и принимает салатовый оттенок. Она смеялась и называла меня «мой умный мальчик».
На это я заметил, что Спиноза разделял ум рациональный и ум интуитивный и отдавал безусловное предпочтение последнему, поскольку его питает имманентная ему любовь... Она перебила меня и воскликнула:
- Ура! Да здравствует Спиноза! Будем любить друг друга!
И она поцеловала меня в губы. Я сказал, что целоваться, безусловно, полезно, так как поцелуи способствуют выработке в организме эндорфинов, которые благоприятно воздействуют на нервную систему.
- Так что же ты медлишь? – она присела на скамейку и игриво шлепнула перчатками по моему рукаву. – Целуй меня, милый, до полного оздоровления наших организмов!
Между поцелуями я успел поведать ей о новой хронологии Фоменко, о дендро- и о радиоуглеродном методах датировки, о Скалигере и Петавиусе. Потом она по-кошачьи потянулась и спросила:
- Когда ты на мне женишься, милый, где мы будем жить? Я хочу, чтобы у тебя был отдельный кабинет для занятий.
Я посвятил ее в общую теорию брака и семьи, начиная от умыкания и покупки жен и заканчивая конкубинатом, а затем предупредил, что, прежде чем жениться, надо договориться с моей мамой.
- Я договорюсь, - сказала она уверенно. – Ты меня только представь, а сам пойди погуляй где-нибудь.
Я напомнил ей о фрейдистских комплексах, вызывающих в свекрови ревность к невестке, и о том, как трудно их преодолеть даже дипломированному психотерапевту.
- Ничего, прорвемся, - ответила она. – Главное, мы любим друг друга. Расскажи, как ты меня обожаешь, милый.
Я напрягся и почитал ей из Фета, Есенина и Блока. Постепенно стемнело, и в наступивших сумерках ее глаза сияли искренно и чисто. Она прижалась ко мне всем телом, видимо, ей стало холодно. Я отдал ей свою куртку и объявил, что по данным многолетних наблюдений минимальная температура в Москве в этот день была минус четырнадцать и четыре десятых, а максимальная – плюс двадцать два ровно.
- Кошмар! – ужаснулась она. – Ты, наверное, замерз, мой милый, давай я погрею тебе уши.
Я сказал, что это бесполезно, так как уши являются терморегулятором только у зайца, но не у человека, и что лучше немного побегать, чтобы стимулировать расщепление аденизинтрифосфорной кислоты в мышцах. Мы побежали наперегонки, но она упала, я тоже, и в результате мы долго катались по земле, хохотали и целовались. Потом я ее провожал, и мы, не сговариваясь, выбрали самую длинную дорогу, чтобы насладиться духовной связью, так внезапно возникшей между нами. Я объяснял, чем мне не нравится поздний Гоголь, и какая связь между языками индо-европейской семьи, и в чем состоят необходимые условия для зарождения жизни в глубоком космосе.
Возле самого метро она неожиданно заплакала и сказала:
- Я ужасно некрасивая; я – дурнушка от рождения. Я всегда надеялась, что стану хорошенькой, когда вырасту, а из меня даже симпатичной не получилось.
Я обнимал ее и утешал, говорил, что она мне очень нравится такой, какая есть, но что если подойти к вопросу чисто теоретически, то ей стоило бы сменить прическу, перестать пользоваться цикломенового цвета помадой и вместо юбок всегда надевать брюки. Она оттолкнула меня, обозвала болваном и занудой и убежала вниз по переходу. Боюсь, что навсегда.