Мой одноклассник Фима был мальчик неординарный.  Но как заявить о своем праве на всеобщее уважение, если сверстники видели перед собой длинного, не в меру щуплого, прыщавого тогда очкарика с жидкой, хоть и кудрявой шевелюрой?
Эпатаж - лучший друг человека.
Два школяра, куривших в туалете, и пойманные с поличным, утверждали, что они жертвы любознательности и неудачного эксперимента.  В умывалке странно пахло, а мальчишки так истерично хихикали, что учителя невольно подумали, что застукали их за нехорошим. Травкой тогда в школе баловались, увы.
На вопрос, что они курили, был ответ:
- Школьный журнал.
Учителя с ног сбились, выясняя, чей журнал они скурили, попутно пытая школьников доступными методами. Так ничего и не выяснив, вызвали родителей этих оболтусов к директору.
Надо ли пояснять, что одним из мальчиков был Фима?
Так вот, его папаша не пришел. Он только и передал через Фиму: "Стоит ли беспокоить родителя по таким пустякам, когда он сам смолит с третьего класса?!"
При таком подходе к воспитанию, Фима вовсе не был тупым или запущенным; он был не в меру независимым и самостоятельным.
Признаться, кое в чем, мы ему даже завидовали. Ему спускалось с рук такое, что никому другому бы не простили.
Неаккуратный Фима, во всех вещах немного избыточный, тихо презираемый мальчиками, и набивший оскомину у девочек, этот Фима стал-таки большим человеком. Понятливые и совестливые послушные мальчики вышли из школы и понавесили себе на шею не одно ярмо: семья, институт, работа. А Фима потихоньку закончил университет, выучился на какого-то там технолога, организовал фирмочку и зажил, вполне недурно.
На вечерах встречи в школе он теперь непременно целовал руки классным дамам и угощал одноклассников на банкетах в снятых им кафешках.
Кто бы сомневался, что выросшие девчонки не стали гнушаться Фиминым вниманием, а даже напротив, имела место некоторая борьба за его расположение. Особенно добивалась этого Светка, которая недавно развелась, едва успев выскочить замуж.
Сидим  мы как-то в кафе "Белоснежка", Светка подсела к нему, и давай жаловаться на судьбу.
-  И как, говоришь, теперь твоя фамилия? - задумчиво спрашивает Фима, щурясь сквозь дым.
- Корягина, -  поежилась Светка. - Не стала менять, чтобы остаться на одной фамилии с сыном: так проще при оформлении разных бумажек.
И ее крест теперь, добавила она, "всю жись носить фамилию этой скотины, его папаши..."
Фима курил, слушал, молчал. Изрек наконец:
- Да, Светка, потрепала тебя жизнь.
- В смысле? - Светка вскинула бровку скептически и выжидательно, будто хотела услышать что-нибудь другое.
Он откинулся на стуле, пожал плечами, мол, и сам знаю, как это банально звучит. И опять за свое:
- Потрепала, говорю, тебя жизнь: была  - Палкина, стала - Корягина.
Потом сидел и глубокомысленно курил, рядом с ошалевшей Светкой.
И в этом весь Фима.  Тяга, видишь, у него к философии и филологии, так и осталась, наверно еще со школы.