***
Внезапно приснился Пушкин. Стоит он на берегу Невы — в своём привычном цилиндре, крылатке — и на воду тоскливо смотрит. Я к нему:
— Ах, Александр Сергеевич, как я…
«Наше всё» перебивает меня длинным монологом на французском, из которого я не понимаю ни слова, кроме приятного заключительного: très bien и au revoir, — и, не дав себе труда даже развернуться, чтобы уйти, просто истаивает в воздухе.

Просыпаюсь, и сразу на ум приходит прочитанное накануне из воспоминаний о Раневской, которая рассказывала: «…я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая б… Как ты надоела мне со своей любовью».

Тут я соображаю, что со мной во сне Александр Сергеевич обошёлся всё-таки получше, чем с Фаиной Георгиевной. А там — кто знает, по-французски ведь, как уже сказала, я ни гу-гу...
 

***
Намедни разговорились о страшных снах. Все вспоминали примерно одно и то же: монстров, вурдалаков, оживших мертвецов — в общем, то, чем изобилует современный кинематограф. Да и литература от него не отстает.

А я прокручиваю в голове самое жуткое, что снится мне то и дело: иду я по городу, или сижу в вагоне метро, или еду в троллейбусе, и вдруг — бац, обнаруживаю, что из рук моих пропала сумочка. Не то чтобы украли, просто её нет. А в сумке той, как и у каждого, — весь жизненный комплект: кошелек, две связки ключей, документы, мобильник, наконец. Деньги, конечно, самая маленькая потеря, ещё заработаю. Но надо ведь паспорт и кредитку восстановить, все замки поменять в четырех дверях двух квартир, все телефоны из базы мобильного отыскать-вспомнить! Короче, потерять сумку сегодня — всё равно что лишиться, пусть и временно, какого-нибудь жизненно важного органа. Ужос-ужос! А вы говорите — вурдалаки!..

Поневоле вспомнишь с благодарностью старые времена, когда о стальных дверях и не помышляли — запирали входную дверь на один-единственный замок, паспорт вообще никогда при себе не носили, ибо никто его нигде предъявлять не требовал, а о том, что такое мобильник и кредитка, не имели понятия. Ну, и трава, конечно, была зеленее — хоть во сне, хоть наяву. С этим, думаю, никто спорить не станет.
 

***
Я, начинающий корректор, пропустила описку — номер так и вышел из типографии с этим нелепым словцом «облуживают» — и не где-нибудь, а в рекламе, за которую «уплочено».

Всю ночь после такого позора не сомкнула глаз и лишь к утру, что называется, забылась тяжким сном, в котором мне попеременно виделись то испорченные страницы журнала, то лудильщики, которые что-то там лудили и лудили, облуживали и облуживали… Лучше бы они, паразиты, кого-нибудь обслужили — любым способом.
 

***
«Один и тот же сон мне повторяться стал…» Будто поднимаюсь я по лестнице в незнакомом подъезде на самый верхний этаж, оборачиваюсь, а лестницы нет, только обвисшие перила болтаются над пропастью лестничного пролета. И стою я перед какой-то дверью, а надо мной потолок.

Быть может, это надо понимать так, что всё, чего я могла достичь, уже случилось и выше не прыгнешь? Или, возможно, передо мной та самая дверь, за которой Он? Последняя?

Нет ответа. А сон повторяется раз за разом, с незавидным постоянством. Хотя открыть эту дверь или даже постучаться в неё в моих снах я не решаюсь. Пока что.