Вена. Осенний дождливый день. Картинная галерея. Невысокий господин средних лет под руку с дамой. Они решили переждать непогоду на почти безлюдной выставке современных художников. Подошли к худощавому молодому автору, терпеливо скучающему рядом с несколькими акварелями.
Господин, пришедший с женой, был неплохо одет и слегка возбужден недавним обедом со старым токайским. Он говорил эмоционально, держался раскованно, немного картавил.
- Вот, Наденька, посмотри. Акварельки. Пейзажики. Сонная и бессмысленная старушка-Европа. Дремлет, еще не зная, что скоро грянет гром! Поразительная близорукость…
- Володенька, ты слишком строг к мальчику. Мне нравятся его пейзажи.
- Брось! Брось защищать эту вялую, беззубую мазню. Мне жаль твоего мальчика. Но, какие у него глаза! Горящие угли! Нет, я просто обязан помочь ему…
Володя обратился к автору на хорошем немецком:
- Господин художник! Вы молоды, умны, судя по вашему лицу. Так какого же черта вы пейзажики вырисовываете, словно сестрица Гретхен?! Прекратите немедленно. Займитесь делом! Скоро Европа закипит, взорвется. Страны затрещат по швам, народы схватят за горло своих палачей. Вы не желаете быть участником настоящей истории? Ее творцом? Я вижу в вас нечто особенное... Что-то общее есть у нас с вами... Но акварельки! К дьяволу их!
Художник молчал, но слушал жадно. Было видно, как слова входят в него и остаются.
- Если будете продолжать свое рисование – пропадете! Возьмите-ка себя в руки и начинайте вашу борьбу. Стиснув зубы, собрав всю волю в кулак. И плюньте на мораль, на совесть. Это выдумки тех, кто не хочет делиться властью и силой. Не будьте ханжой, рискуйте и все получится у вас!
Владимир протянул художнику руку. Тот, не говоря ни слова, пожал ее.
- Да, кстати, как вас зовут, молодой человек? Хочу надеяться, что мы еще услышим о вас!
- Адольф. Адольф Шикльгрубер.
- Удачи вам, друг мой! Ничего не бойтесь. И бросьте, бросьте акварельки...
Надя посмотрела в окно и сказала мужу:
- Пойдем, Володя. Дождь кончился.
Они направились к выходу. Адольф задумчиво глядел на свои работы и повторял про себя: моя борьба, моя борьба, моя борьба...
Вена. Штраус. Вальс в преддверии ада.
Я думал в сторону отображения картавости... Но решил, что это уже перебор. В конце концов, каждый читатель сам домысливает ее.
Если показать картавость в лоб, то она будет оттягивать на себя внимание в ущерб смыслу.
Впрочем, я не настаиваю на своей правоте. Наверно, возможны варианты...)
Просто интересно!
Благодарю.
Сложилось так, что литература делится на умную и на интересную. (Есть еще и никакая, но сейчас не о ней речь). Первая осыпана разными премиями, критическими восторгами и цоканьем интеллектуалов. Но ее почти никто не читает.
Вторая обвиняется во всех грехах, но читают ее весьма охотно (хотя и закрывшись порой на все замки, чтоб не светиться).
Лично я (скажу честно) терпеть не умею притворяться. И не скрываю тот факт, что не могу дочитать даже до середины большинство прозаических вещей, выставленных в сети. По причине отсутствия к ним своего интереса...)
Я читаю тягомотину, которую кто-то хвалит, и радуюсь многообразию мира!)
*Рассказ интересен, да.
Но одно можно сказать наверняка: масштаб личности этого человека исключителен.
Лично я не лю хохмы про великих, потому что обычно они злые. А так как ни один хохмач не превосходит того, кого он высмеивает, то выглядит это жалко.
Но твоя-то добрая. Мол, вот рисовал бы маленький псих и рисовал себе. С психами вообще осторожнее надо быть, избегая громких слов, лозунгов и увещеваний.
Сейчас я несколько изменил взгляд на события тех лет. Наверно, пытаюсь не судить, но понимать. И уважать своих прадедов, поступки которых были мотивированы и неслучайны.
И максимализм сменился желанием давать более осторожные определения. И белым, и красным...)
Я пришла к тому же, но с другой стороны.)