Каждый день бабушка насыпала корм в кошачью миску. Каждый день кошка сворачивалась клубком на ее коленях и, жмурясь от счастья, мурчала ей прямо в сердце. Под обрывом текла река, и чернел вдалеке нехоженый лес. А старый дом врастал в землю, побитый временем и скособоченный, как очень дряхлый человек. Его стены, когда-то чисто выбеленные, почернели от плесени, крыша поросла мхом, а дикие деревья, потеснив некогда роскошный сад, подступили к самому крыльцу. Сквозь мутные стекла лился скупой свет, грязный, как талая вода, но на подоконнике в кухне стояла банка с чайным грибом и лежала чистая подушечка.
Кошку бабушка подобрала малюткой, слепой и мокрой, отогрела и выкормила. «Вот же Бог послал дитя на старости лет», - сетовала, по капле выдавливая из пипетки козье молоко в голодный ротик. Крохотное существо извивалось в руке, а перед внутренним взором, как облака по небу, плыли воспоминания. Ее первенец с закрытыми глазами потягивает смесь из бутылочки. Потом — дочка... И сладкий аромат младенчества, от которого сердце тает в груди. Что дети, что котята пахнут до головокружения одинаково.
И, как в молодости, ночные пробуждения. Почему пищит маленький? Замерз, бедняжка, грелка-то холодная. И плетется бабушка на кухню ставить чайник. Она и чувствовала себя молодой этими хлопотными днями и ночами. А самой — ни много, ни мало девяносто лет.
У хвостатых короткое детство. Год — и пушистый котенок превратился в степенную пепельную красавицу. Она ходила за хозяйкой по пятам, как верная собака. Распластавшись поверх одеяла, стерегла ее сон и грела больную спину. Глазами цвета спелой мирабели она смотрела, как бабушка чистит картошку, сажает лук на огороде или, кряхтя, моет пол. Она ловила мух на оконном стекле, гонялась по двору за бабочками и полевками и, доверчиво растянувшись кверху пузом, дремала на солнышке.
Шли годы, и разматывался жизни клубок. Вот уже истончился до последней ниточки, до хрупкой паутинки. Засеребрилась дымчатая кошачья шерсть. Подернулись зрачки болотной поволокой, и червонное золото вокруг них потускнело, как старая медь. А бабушку вечер качал, словно тростинку на ветру, до того она сделалась легкой и слабой. Давно пора обеим собираться на тот свет, да только...
Глядит бабушка на свою любимицу и думает: «Ну куда она без меня. Пропадет ведь. Привыкла к заботе и крыше над головой. Она и мышей-то ловить разучилась, старенькая, домашняя до мозга костей. Нет, нельзя мне сейчас умирать. Сначала кошку похоронить надо, а уж потом самой...»
А та косит на хозяйку медным глазом, размышляя: «Как я ее оставлю? Пропадет без моего мурчания и ласки».
Конечно, думала она не как человек, а так, как умеют только кошки: инстинктами, ощущениями, быстрыми, как стук кошачьего сердца. Мысли ее были — сама любовь.
И, понукаемая любовью, вставала бабушка по утрам, хоть и тянула ее старость к постели, и принималась за свои нехитрые дела кошка. Так и жили они, как два дерева, переплетенные вместе, поддерживая друг друга — каждый день. Каждый день...