- Мироновна, плохо мне. Кажись, помирать буду. В груди печет, мочи нет.-
Дед натужно закашлялся.
Баба Маня сердито прищурилась: - Пить надо меньше. Это тебя бесы мучают. Вставай, надоть дрова принести да воды из колодца. Пошто разлегся-то, старый хрыч?
Дед возмущенно захлебнулся слюной и просипел:
- Вот-те крест, хреново мне. Ты шо, извести меня хошь? Сходь к Аграфене за молочком. Може, полегчает.
Федька  застонал и опустился на покрывало.
- За молочком? - удивленно переспросила баба Маня. - Где болит-то, Феденька? Дохтору позвать?
- Не надоть, - прохрипел дед, хватаясь рукой за грудь. - Молока…
- Оюшки. Впрямь хвороба приключилась
Погоди, я скоро, - запричитала  Мария Мироновна. Она быстро накинула цветастый платок на голову и выбежала из горницы.
Несколько минут дед лежал, прислушиваясь к удаляющимся звукам шагов жены. Затем удовлетворенно хмыкнул:
- То-то, бабка. Мужика беречь надоть. А то - бесы.
Федор Иванович приподнялся,улыбнувшись, кряхтя, опустил ноги на диванчик, стоявший рядом с лежанкой, и слез вниз.
- Горло промочу, пока бабы нема. - Старик бодро заковылял к двери. Вышел в сени и начал шарить в углу, нащупывая вожделенную заначку водки.
***
Баба Маня неслась по улице, крепко прижимая к пышной груди крынку парного молока. Не обращая внимание на приветствия соседей, она мысленно была с захворавшим мужем:
"Вдруг помрет. Шо мне тогда одной делать? Кукушкой вековать, -  кручинилась Мария Мироновна.
Вот и знакомая калитка. Удерживая банку в одной руке, она второй открыла скрипучую дверь и вбежала во двор. Забыв о возрасте, лихо поднялась по лестнице и влетела в горницу.
- Феденька, вот и я. Испей молочка-то, - Мироновна взглянула на лежанку и осеклась.
Дед Федор лежал бледный, как полотно, не подавая признаков жизни.
Мироновна ахнула и трясущимися руками начала наливать густое молоко в чашку, проливая крупные капли на клетчатую скатерть. – Ты не помер ишо, Феденька? - жалобно заскулила бабка, подходя к мужу. Тот приоткрыл мутные глаза и простонал:
- Ты куда мою заначку девала, старая? Все пропало.
Баба Маня икнула от неожиданности: - Ты о чем, касатик? Молока же просил.
Федор Иванович грубо пробасил: - Хвороба моя от того, шо не выпил я, дура. Куды утащила? Подай сейчас же, а то…
Старик сильно закашлялся, его лицо побагровело и в груди заклокотало.
-Феденька, погодь. Нет заначки твоей. Ты ж заболевши. Я ее отнесла Аграфене взамен молока. Денег-то нет давно. Соседка дала марли для компрессов, да налила туда водки, шоб грело. Велела на грудь тебе положить.
Баба Маня на мгновение замолчала, но тут же встрепенулась и завопила голосом раненой чайки:
- Так ты обмануть меня удумал, дурень старый?
Раскрасневшись от возмущения, женщина выплеснула  струю молока в лицо деду и замахнулась пухлой рукой, намереваясь отвесить смачную оплеуху.
Федор вздрогнул и зашелся в долгом изнуряющем кашле, задыхаясь и отплевываясь.
Вглядевшись в лицо мужа, баба Маня тоскливо затараторила:
- Феденька, прости меня, глупую. Токо не помирай. Держись, родненький. Я сейчас.
Мироновна вытащила из-за пазухи марлю, пропитанную водкой, наложила на грудь мужу, приглаживая трясущимися ладонями. Затем, обхватив  руками тщедушное тело старика, обвязала полинявшим от времени платком, стянутым с седой головы.
Дед Федор принюхался и затих…