"Время, как море, развязывает любые узлы" (Айрис Мёрдок) "Внизу – шум волн, а наверху, как струны,  Звенит-поет решетка маяка.  И все плывет: маяк, залив, буруны,  И я, и небеса, и облака" (Иван Бунин)
     Море, мо-ре. Почему-то "мо" звучит для меня как нота "до", ну а "ре" и есть "ре".      Я смотрю за морем. Вообще-то, я – служитель маяка, но это так, для других. Хотя и за ним тоже слежу. Маяк поставлен на одном из трёх почти вплотную расположенных скалистых островов, выстроившихся в одну линию. Если смотреть со стороны моря, то остров с башней – крайний справа, средний по размеру, самый низенький по высоте. Почему для постройки выбрали именно этот остров, точно не знаю. На двух остальных островах всё небольшое ровное место досталось ступенчатым каменным глыбам, края которых за годы и столетия воздействия солёного воздуха осыпались и теперь напоминают гигантские толстенькие сталагмиты.      Сейчас все три острова и маяк, в основном, туристическая достопримечательность, но я не обращаю на это большого внимания, всё равно ни высадиться на берег, ни подойти поближе на катере никто не рискнёт. (Под водой во множестве скрыты скалистые рифы.) Так, обойдут вокруг островов, не приближаясь к буям, поохают, нафотографируются и – обратно. Я даже не смотрю в их сторону: в некоторые погожие дни этих кораблей, шлюпок - не протолкнуться. В такие моменты я поднимаюсь на самый верх и отсиживаюсь там с книжкой до сумерек, прислонившись спиной к бортику балкона и упёршись ногами в белую стену, отвернувшись от моря. Тогда оно само настойчиво напоминает о себе. В зависимости от сиюминутного настроения доносится его хохот или рёв, плач или смех. Я ощущаю за спиной жаркое плотное дыхание. Иногда, когда слишком надолго застываю в своих думах, море не выдерживает и, ревнуя меня даже к мыслям, окатывает с головы до ног водяным столбом или двумя тугими рукавами обхватывает со спины и душит в объятиях.      Мне полюбилось это море давно, ещё в раннем детстве, когда увидел его в первый раз. Родители поначалу не могли ни затащить меня в тёплые волны и окунуть, ни оттащить от моря вечером. Я всё стоял и просто смотрел. Взрослым казалось забавным моё поведение, дети же не обращали никакого внимания, ловко огибая препятствие в пробежке наперегонки по прибрежной полосе. Потом я решил познакомиться с ним поближе, сел на корточки и потрогал воду. Она удивила меня. Я почувствовал, как что-то упругое обхватило пальцы и надавило снизу на ладонь. Желая это что-то удержать в руке, я шагнул за ним в убегающую волну. Позже в нашей городской квартире я втихаря экспериментировал с водой и солью, создавая правильную концентрацию раствора, похожего на вкус моря. Добавлял какие-то домашние растения, окунал раковины, настаивал и опять пробовал. Поливал горшки с цветами. Это продолжалось недолго, до первого погибшего растения и крика матери, который я не выносил.      Теперь я привык к крикам морских птиц и сивух, которые слышны за несколько миль. Родителей нет давно на свете, у меня нет ни жены, ни детей. Есть башня маяка, своей гладкой белоснежной облицовкой напоминающая громадную солонку, и море, которое в редкие спокойные минуты выглядит безмерным тёмно-синим блюдом. Я живу здесь много лет, один, без напарника или сменщика. На бумагах они есть, но я так устроил, чтобы без особой нужды не появлялись. Я не хожу в отпуск, кто-то отгуливает его за меня. С едой проблем нет. Отправившись за необходимыми лампами или деталями для автоматики, захватываю и новые книги, продукты, гружу в лодку. Обратно гребу с остервенением (не случилось ли чего с островом или маяком за время моего отсутствия), но опасения напрасны. Море бежит, как ртуть: то впереди, то вдоль лодки, сопровождая меня, посмеиваясь над моим волнением, и пишет успокаивающие письмена своим излюбленным плавным почерком. Несмотря на то, что я научился читать морские тексты еще в детстве, всё же волнение в крови зашкаливает. Я втискиваюсь в бухточку, закрепляю лодку, чтобы волны не слишком яростно хлестали её, и бегу в нетерпении по выщербленным скальным ступеням наверх ко входу в башню. Массивная деревянная дверь отпирается увесистым ключом. Я закрываю дверь изнутри на засов, бросаю хозяйственные покупки на стол, и по виткам лестницы взбираюсь на последний этаж. Лестница узкая, с тремя площадками для отдыха, но я тороплюсь. В зависимости от времени суток через смотровые окошки башню насквозь пронзают рассветные или закатные лучи. Я поднимаюсь, не останавливаясь, к световому отсеку, туда, где расположена светооптическая призма, сердце моего маяка. Меняю перегоревшую лампу. Отключаю резервный сигнал о неисправности. Когда пульс моря выравнивается, я достаю метеорологический журнал...
     За свою длинную жизнь я прочёл немало книг, хотя мысленно чаще всего возвращаюсь к двум. Моё море похоже на выдуманный Станиславом Лемом океан на Солярисе. Оно тоже без устали думает, решает, наказывает и прощает. А остров и маяк видятся мне "Островом накануне" Умберто Эко: загадочное одинокое существование посреди жестоких штормов и неизбежное кораблекрушение в конце жизни. Физически я нахожусь на острове, на каменистой почве, но в мыслях плыву по морю и никак не могу или не решаюсь пристать к берегу. В последнее время тело моё всё чаще подаёт сигнал о неисправности. В одно мгновение не помогут ни электроника, ни переключатель, ни вертолёт скорой помощи. Никакие гудки, сирены или колокола не достигнут моих ушей. А факел сердца угаснет.      Уверен, что в следующей жизни я обязательно буду морем. И это не безумие, не галлюцинация, не меланхолия.      Сменится смотритель маяка. Когда-нибудь управление станет полностью автоматическим. Пройдут сотни лет, и самого маяка не станет. Пройдут тысячи, и острова исчезнут. А я буду жить, ощущать себя морем, встречать и провожать солнце... И петь: мо-ре, мо-ре.
Мне приятно получить такой отзыв)