Они удрали с вечеринки, чтобы прогуляться по тихим серебряным улицам, омытым нежным золотом новогодних огней. Вчерашние школьники, Пьер и Сара. Она – в сапожках и короткой белой шубке, рыжие волосы метелкой торчат из капюшона, припорошенные мелкими стразами снежинок. Правая рука – в пушистой варежке, левая – покоится в теплой ладони Пьера. Он – в черном пуховике и ботинках не по сезону.
Оба высокие и нескладные, долговязые, как аистята, они шагали, держась за руки, и говорили вполголоса.
- Странная сегодня ночь, - мечтательно улыбнулась Сара. – Как будто не только на земле, но и в небесах праздник.
- Да нового года еще неделя, - заметил Пьер.
Он невольно поднял взгляд и поразился, как много звездной рыбы наловил небесный невод.
Но ярче зимних звезд, ярче новогодней иллюминации сверкала Вавилония. Похожая на тонкую хрустальную иглу, она словно парила над городом в ореоле белого света. К ней-то и направлялись молодые люди. Вавилония стояла на холме, окруженная невысоким габионом, к металлической решетке которого влюбленные парочки повадились цеплять замочки. Сам холм являл собой едва ли не последний в мегаполисе нетронутый уголок природы. Летом он утопал в цветах – не в садовых, высаженных по линеечке, а в диком душистом разнотравьи. Зимой дети катались с него на санках, а весной со склонов бежали грязные ручьи и вливались в городскую канализацию.
Резкий порыв ветра окатил ребят снежной колючей крупой. Сара поежилась.
- Давай повесим замочек и вернемся?
- Ты замерзла! – тихо воскликнул Пьер, осторожно растирая ее покрасневшие пальцы. Затем помедлил минуту и принялся расстегивать пуховик. – Возьми мою куртку.
Сара пихнула его локтем в бок.
- У меня шуба! Застегнись сейчас же, а то получишь воспаление легких!
Подойдя к габиону, он ловко защелкнул на решетке розовый замочек со скромной гравировкой «Сара и Пьер».
- Ну вот и все, - произнес он с неловкой улыбкой, - теперь ты – моя, а я – твой.
Пьер смущенно пожал плечами.
И, невзначай скользнув взглядом по металлическому основанию башни, изумленно распахнул глаза.
- Смотри-ка! Вавилония открылась!
И правда, на блестящей синеватой поверхности появилась отчетливая несплошность. Тонкая, как паутинка, щель, из которой вырывался свет.
- А пошли! – оживилась Сара.
- Думаешь, можно?
- А мы не будем никого спрашивать! Просто войдем – и все.
- Полюбуемся на город в огнях и сделаем пару селфи, - словно извиняясь, добавил Пьер.
Внутри башни ребят ждал сюрприз. Лестницы не было, зато в широкой стеклянной трубе ходил скоростной лифт. И он до сих пор исправно работал!
- Как в космос летим! – восхитилась Сара, когда они поднимались в тесной кабине, одинокие и отрезанные от всего мира.
- Двадцать минут, полет нормальный, - усмехнулся Пьер. – Какая же она высокая...
Он слегка побледнел, но мужественно боролся с клаустрофобией, стараясь не думать о том, что лифт может застрять на полпути, и тогда они оба окажутся в ловушке.
- А ты, вообще, знаешь, что такое Вавилония? – спросила Сара.
- Все знают.
- Ну, и?
- Арт-объект конца двадцать первого века. Автор – архитектор Эрих Маар. Символическое значение... э... не помню... Честно говоря, никогда не думал, что у этой штуки есть дверь и в нее можно войти. Тем более подняться на самый верх.
- А вот и не так! – возразила Сара. - Вавилония – это на самом деле научный проект. Неудачный и заброшенный. А Эрих Маар был не архитектором, а физиком, историком и лингвистом.
- Да ну? – удивился Пьер. – И где, интересно, ты такое вычитала?
- Нигде. Это мне дедушка рассказывал. А ему рассказал его дед, который сам участвовал в проекте.
- Хм...
- Да! Этот Маар считал, что пока люди говорят на разных языках, они никогда не поймут друг друга. Потому что никакие человеческие языки не идентичны один другому, а значит, любой перевод немного искажает смысл. А где нет понимания – там всегда будет вражда, агрессия и как следствие – войны.
- Занятная теория, - осторожно сказал Пьер. – А при чем тут...
- Вавилония? Слушай дальше! Люди уже давно пытались найти решение. Всякие искусственные языки... эсперанто, волапюк... но это так не работает!
- Почему?
- Душа всегда говорит на родном языке, понимаешь? А эти, синтетические – ни для кого не родные...
Пьер задумчиво кивнул.
- Однажды я нашел у нас на антресолях учебник эсперанто. Старый, все страницы желтые и ломкие, и половины обложки нет. Полистал... Ну, интересно. Даже выучил кое-что. Он, действительно, легкий. Но бесполезный какой-то, да?
- Вот-вот. Но есть еще один родной язык – настоящий, глубинный, тот праязык, на котором все люди земли говорили до падения вавилонской башни. Помнишь эту историю?
- Ммм... наверное.
- Так вот, Эрих Маар cчитал, что эта легенда рассказывает о реальной катастрофе, после которой праязык был забыт. Но он остался в человеческом теле в виде глубоких вибраций... или чего-то такого. То есть, он всегда с нами, но мы разучились им пользоваться. Представляешь! А Эрих Маар придумал, как заставить людей вспомнить. Он сконструировал башню, вроде вавилонской...
- Вавилония?
- Ну да... с усилителем внутренних вибраций и антенной, и когда человек забирался на самый верх, то заключенный в его теле праязык считывался специальным устройством и ретранслировался на весь город или даже страну. А потом уже по принципу лесного пожара распространялся дальше, по всей Земле. Вернее, так должно было происходить. Но ничего не получилось. На башню поднимались всякие филологи, писатели, художники, миссионеры, священники... Кто только там ни побывал. И ничего. Никакого результата. А после того, как ее посетила делегация каких-то политиков, Вавилония закрылась. И никто больше не мог попасть внутрь. И вскрыть ее невозможно, только уничтожить, она из прочнейшего металла сделана. Но, как ты сказал, арт-объект и вообще...
- Я бы тоже закрылся на ее месте, - буркнул Пьер. – После визита политиков. Хм... Можно подумать, что она разумная.
- Ну, а что? – засмеялась Сара. – В ней полно всякой электроники. Может, у нее и есть разум. Искусственный интеллект.
Пьер поскреб в затылке. Вид у него был озадаченный.
- Дичь какая-то. Ты уверена, что твой дедушка это все не выдумал?
Сара нахмурилась и уже открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент лифт замедлил ход и мягко остановился. Выйдя из кабины, ребята очутились на застекленной смотровой площадке, дрейфующей сквозь космическую ночь, будто корабль по просторам океана. И звезды отсюда казались совсем другими. Не мелкая серебристая рыбешка, не стая мальков, зачерпнутая невзначай густой небесной сетью, а медлительные и яркие глубоководные гиганты. Любопытные, они обступили незваных гостей плотным кольцом, закружили яростным хороводом и – опрокинули в бездну.
- Пьер... – прошептала Сара, вцепившись в его руку. – У меня пол уходит из-под ног. Я сейчас упаду. Мы упадем...
- Ничего... Это страх высоты. Держись за меня крепче. И не смотри вниз, смотри мне в глаза. Ты такая красивая в звездном свете.
Они замерли обнявшись, тесно прильнув друг к другу. Вавилония чуть слышно гудела, словно баюкая саму себя.
Внизу, похожий на пригоршню бутылочных осколков, лежал праздничный город. И бились человеческие сердца в радостном ожидании нового года, не ведая о тех, двух, стучащих в унисон в немыслимой, головокружительной вышине. И вдруг – в головах у Пьера и Сары точно включился свет. Нет, не только в головах. В каждой клеточке их беспомощно вознесенных тел и в каждом позабытом, темном уголке подсознания.
Они увидели, что звезды на самом деле разноцветные: зеленые, голубые, желтые, розовые, лиловые и золотые. И каждый цвет распадался на тысячи оттенков, и у каждого оттенка было имя. Столько слов и смыслов не смог бы вместить ни один существующий язык, но вот же они, парят, как райские птицы в облаках, переливаясь всеми красками радуги.
Сара и Пьер онемели. Вернее, их губы сковала немота, а души обрели дар небесной речи. Их руки сплелись неподвижно, как древесные корни, а сердца расправили крылья. И любовь их тоже стала словом, тем, которое было у Бога в начале времен. Из которого он сотворил небо и землю, свет и тьму, людей и животных, и все остальные слова.
Точно пробуждаясь от долгого сна, Вавилония содрогнулась и завибрировала. Над головами влюбленных ожила антенна. Мощными потоками праязык изливался в мир.