В первую очередь, осматриваясь в просторной прихожей вблизи шкафа-купе, он увидел в распахнутых створках сверкающую великолепием, удивительной красоты соболиную шубу густого чёрного цвета с приятным бархатным оттенком пепельно-серебристой седины.
Слегка оторопев от близости к подобной роскоши, даже растерялся.
На вешалку с шубой из приоткрытой верхней антресоли струился непослушный уголок клетчатого платка из кашемира, края пестрели неразборчивыми мелкими элементами в рисунке. Обоняние легко различило сразу несколько десятков запахов в доме: лёгких женских духов, дорогой кожаной обуви, сочного кондиционера для белья, а также, чуть отдалённо – аромат лаврого листа, удушающий шлейф горячего сливочного масла, тонкое ощущение недавно приготовленных в этом доме куриных отбивных и почти исчезнувший отголосок надрывной музыки свистка вскипевшего чайника.
Если бы в эту минуту можно было приблизиться ещё на несколько метров к ярко-освещённой кухне, то довелось бы вдохнуть ко всему прочему и сладкий ванильный дымок от свежеиспечённых пирожных в коробке, которые незадолго до его визита прибыли с курьером из лучшей кулинарии города.
Из гостиной доносились сбивчивые звуки голосов, беседа велась оживлённо весело, празднично.

Она появилась неожиданно, словно возникнув из смешанных мыслей в его голове, закружившейся вдруг от непонятной радости.

— Привет! Как ты долетел? Выглядишь очень бодрым! Я ждала тебя...

— Погода сегодня чудеснейшая, – скромно ответил он, едва сдерживаясь, чтобы не сжать её хрупкое, бледное тело, которое так безответно обожал, — ты кажешься волшебной в ослепительном палантине золотых солнечных лучей... Я скучал по тебе...

– Ну, давай же... чего ты застыл на пороге?! Что-то не помню тебя таким стеснительным!​
Пойдём, я угощу тебя чем-нибудь вкусненьким...

Она игриво подмигнула и начала медленно, пьяняще кружится перед ним, продолжая переливаться на солнце, обильно льющимся в расшторенные окна.
И вокруг её стройного тела взбудораженно хаотично закачались невесомые пылинки.

Через несколько секунд она увлекла его за собой в темноту.
Они сидели друг перед другом на чём-то бархатном, соединившись в неотрывном перегляде, от которого мог бы случиться мороз по коже, будь это в самом разгаре пылкого любовного романа, но всё же между ними установились необыкновенно более высокие, можно сказать – духовно возвышенные, воздушные отношения на уровне совершенно иной космической материи...

Её глаза излучали неземной свет, в котором было всё – и неутолимая жажда познавать новые вещи, и неистребимый энтузиазм в поиске свежих идей, уютных пространств для эксклюзивного творчества, позволяющего жить в богатстве и роскоши, не прилагая особых усилий.
Удивительно, как скоро это удавалось ей, несмотря на видимую ломкость и внешнюю непривлекательность, сочетающиеся с периодической ленью.

Как же он л ю б и л​ подобные редкие совместные посиделки, их простой, абсолютно не светский милый трёп в домашней обстановке – о переменах погоды; о надоевших, тяготящих душу, зимних шмотках; о необыкновенно зябкой предновогодней сырости; о разлетевшихся по разным концам мира, чужих детях... Не их общих, но похожих с рождения, как однотонные копии друг друга.

– Мы никогда по-настоящему не были близки... - задумчиво произнесла она, вспомнив, как же давно они познакомились, став со временем неразлучными друзьями.

А случилось знакомство хмурым осенним утром в поздний ноябрь, целых двадцать дней назад...

Судьбоносная встреча произошла в доме на окраине города, где когда-то жил одинокий девяностолетний дед, довольно бойкий для своего возраста. Однажды седоволосый старик напился в честь своего девяностолетия (соседка притащила ему бутылку домашней ореховой самогонки и половину кастрюли трёхдневнего борща!)
Соседку звали Агафья – каждый "синяк" на районе, в прилегающих к нему районах и ближних к прилегающим районам знал это, а точнее знал о знаменитом Агафьевском самогоне – 200 рэ за нольпять. Крепок – не то слово. Валит с ног и вышибает память.
И когда, хлебнув напиток собственного производства, Агафья поздним вечером вернулась домой без старой норковой шапки, доставшейся в наследство от матери, то потери головного убора она фактически не ощутила, впрочем, как никогда не ощущала и потери матери тоже.
Через пару недель дед неожиданно тихо окочурился.
А через полгода понаехали дедовы родственники с жёнами и мужьями. Долгое время стояла страшная суматоха, оры и визги, громкие споры. Сутулый домик, оплакивая любимого хозяина, таял ледяными сталактитами, ожидая своей участи посреди весны – продажи или сноса.
Прошло ещё полгода, дом так и не был продан или снесён, скорее ввиду затяжных судов, а шапка Агафьина продолжала полёживать на древнем дедовом сундуке с барахлом в красном углу.

Там-то наша героиня и родилась, сделав глубокий первый вдох, появившись на белый свет
в тёплой, пыльной Агафьиной шапке.
А ещё через несколько дней вдвоём с залётным "принцем" юная взбалмошная особа,​ благополучно доев последние вкусные норковые волоски, рванула из старого заброшенного дома навстречу головокружащим приключениям.
В конце концов её привлёк просторный двухэтажный шкаф-купе в бесконечной квартире в центре города. Шуб и шапок у владелицы таунхауса было стоооолько, что хватит на несколько сытых жизней.
А ведь она у моли такая недолгая...
Но насыщенная.

И нужно прожить её с честью.
Ой... т.е. с вещью!