Удары вражеских орудий разбудили спящий город перед рассветом.

Снаряды обрушились на зубчатые стены укреплений. Подняли кучи каменной пыли, разметали на бастионе Панигра ночную стражу.

Пролилась кровь, появились раненные и убитые.

Несколько ядер упали посреди крепости, нанося разрушения – одно раскурочит мостовую кладку, другое проломит фасад хозяйственной постройки, третье обрушит кров, погребая под обвалами жильцов.

Хотя защитники ожидали штурма со дня на день, первый обстрел оказался ошеломляющим. Возникли хаос и суматоха. Кто метался по закуткам, не зная за что хватиться, кто торопился укрыть семью в подвале, кто мчал на укрепления, дабы усилить оборону.

Монахи, подстёгивая смелость молитвами, взяли на себя роль санитаров и устремились на улицы — подбирать раненных. Суетливо доставляли они носилки с обмякшими, изувеченными телами в раскинутую при храме больничную палату. Там хлопотал дряхлый эскулап с двумя помощниками – останавливая кровотечения, промывая раны, втирая мази, накладывая повязки; потчуя издыхающих эликсирами. И пока контуженные вверяли свои жизни сноровке лекарей, сами медики, в деле исцеления, больше уповали на чудо.

Спешившим по своим делам обывателям вскоре приходилось уже обходить, либо даже переступать через покойников. Иногда с потрясением узнавая, среди беспомощно раскинувшихся на земле мертвяков, знакомые физиономии – только странно поблёкшие, отчуждённые.

Стоило солнцу взойти чуть повыше – на улицы выехала особая повозка. Неторопко передвигалась она по городу, собирая уже подвергшиеся разложению тела, иногда отгоняя от них неизвестно откуда взявшихся собак.

Могильщикам предстояло в эти знойные дни особенно много работы.

А канонада всё продолжалась. Вопреки прошлым годам, когда турки распыляли силы и беспорядочно обстреливали крепость со всех сторон, теперь они сосредоточили огонь лишь на нескольких бастионах, атакуя одновременно с двух противоположных направлений.

Впрочем, обороне было чем ответить. Сотни больших, средних и малых пушек принялись тут же гатить в ответ. Пальба длилась практически беспрерывно весь день напролёт.

Но за днём наступила ещё более тяжёлая ночь.

Да, самый ужас положения измотанные жители ощутили вечером. Когда организм привычно требовал отдыха, но уснуть невозможно. Ведь страх не проснуться поутру был настолько силён и осязаем, что затмевал разум.

Большинству горожан удавалось лишь ненадолго погрузиться в короткие периоды забытия, каждое из которых – как случайный глоток воздуха для утопающего.

Однако, привыкаешь ко всякому. Два-три дня и разрывы снарядов уже не так пугают. Приучаешься спать в любых условиях, даже если ядра падают прямо посреди двора. В конце концов – на всё воля Божья.

А в стремлении турок каждый год прибывать в это место и пытаться захватить его во что бы то ни стало, не согласуясь ни с каким жертвами, было для выживших жителей и простых солдат, несведущих в высокой политике, действительно нечто божественно-непостижимое.

Кроме того, в крепости появилось на свет и выросло целое поколение, толком не знавшее мирных годов. Война для них — данность. Жуткая, но столь же неизбежная как ночь, холод, шторм. Как голод и смерть. Как чума, иногда спутывавшая планы даже противнику.

Лучшее время в городе – поздняя осень, до рождества. С началом непогоды военные кампании затухали. Обстрелы прекращались. Оттоманы отправлялись на зимние квартиры.

Тогда можно было вздохнуть вольготнее. Наступал длительный период тишины. Но покой обманчив, ближе к весне у жителей нарастало ощущение тревоги.

Вслед за потеплением на остров прибывали свеженькие турецкие войска. Пусть действовали они, под предводительством ветеранов, однообразно, используя устаревшую тактику и отчаливали в конце концов несолоно хлебавши, но и цитадель с годами усыхала. Наполнялась надломленной, призрачной жизнью.

Купцы и прочие зажиточные люди выехали в первую очередь. Умные бежали вслед за ними. В крепости остался лишь гарнизон, которому периодически подбрасывали небольшие подкрепления, да жалкие бедолаги, до последнего цеплявшиеся за родные места. По разным причинам не способные их покинуть. Обездоленные, малость одичалые, отчаянно ненавидящие янычар.

Впрочем, года выпадали разные. Иногда республиканскому флоту удавалось задержать турецкую армаду ещё на выходе из Дарданелл. Иногда мусульманских кораблей прибывало недостаточно, и атаки на крепость были вялыми, несущественными, больше для вида. Такие времена можно даже назвать счастливыми.

Но на сей раз пришельцы взялись за дело с полной серьёзностью.

Войско прибыло ещё в ноябре. Одним погожим деньком высыпавшие на стены горожане узрели у расположенного поодаль заливчика огромное средоточие крупных парусников, галеасов, галер и прочих мелких судов. Под прикрытием корабельных пушек, от эскадры к побережью сновало множество лодок – выгружая на берег бесчисленную армию.

Сразу оказалось, что другой десант, разве чуть поменьше масштабами, возник с противоположной стороны города. Жители лишь беспомощно и обречённо наблюдали за происходящим – они не в силах были воспрепятствовать высадке.

Оставалось заклинать Всевышнего и укреплять фортификации, чем гарнизон последующие полгода и занимался.

А полчища заполонивших гавани осман невдолге объявились в прилегавшей к цитадели долине. У подножия холмов выросли шатры оккупантов. На этом они не остановились. Весь окружающий крепость идиллический ландшафт вскоре радикально преобразился.

Денно и нощно копошась в прибрежном песке, турки постепенно возвели первые валы, скрывшие лагерные палатки из вида.

Следом возникали всё новые и новые курганы. На одних осаждавшие воздвигли обнесённые оградами опорные пункты. На других выстроили мощные редуты, имевшие собственные рвы. Между валами проложили ходы сообщения, прорыли узкие змееобразные траншеи.

Некоторые возвышения были столь огромны, что соперничали с высотой крепостных стен. Их использовали для организации батарей, состоявших из самых мощных орудий.

Гигантским пушкам требовалось много места для обслуги.

Из сотен мешков, наполненных землёй и обмазанных глиной, выкладывались амбразуры. У каждой бойницы настилались дощатые платформы. Где мешков не хватало - использовали бочки, выложенные пирамидами либо собранные в стойки, обтянутые для крепкости корабельными канатами. Под валами устраивались глубокие пороховые погреба.

Основные батареи расположили напротив бастионов, второстепенные – по их бокам, образуя перекрёстный огонь.

Для стрелков подготовили многоярусные траншеи, позволявшие вести атаки одновременно с нескольких уровней. Лучники размещались на ближних подступах. Над ними, ряд за рядом, располагались аркебузы, лёгкие мушкеты с укороченными стволами, тяжёлые мушкеты, многоствольные пищали…

Когда блокадные работы грозили слишком приблизиться к стенам крепости – оборонявшиеся осторожно, стараясь беречь заряды, обстреливали подступы: как из ружей, так и из пушек. А под покровом ночи проводили редкие вылазки, пытаясь хоть немного помешать неприятелю.

Кольцо осады сжималось. Пусть медленнее чем удавка на рее, зато более мучительно. Всё ближе и ближе подбиралась наступательная мощь осман к цитадели, разворачивая сложную, угнетающую защитников систему укреплений. На которую захватчики постепенно подтянули как орудия, так и уйму расходных материалов.

А когда приготовления посчитали законченными – устроили «геенну огненную», массированный майский штурм.

***

С тихой высоты дальних холмов цитадель напоминала заходящую в море, гаснущую звезду. Оправленную пятиугольными лучами - бастионами. Глубокий ров, окружавший неприступные укрепления и высокую насыпь, выглядел своеобразным гало. Места средоточия турецких войск смахивали на незначительные наплывы кучевых облаков. Выстрелы из крупнокалиберных орудий могли показаться случайному наблюдателю лёгкими дымками развеивающегося тумана…

На самом деле около крепости происходила бойня.

Шквальный ветер стонал, как свирель в устах ополоумевшего дервиша, разнося по округе последние возгласы павших. Грохот пушек и треск мушкетов приглушал ещё более отчаянные крики раненных. Османы несли немыслимые потери, но продолжали штурмовать - и не такие крепости брались!

Атаки повторялись с неизменным результатом, напоминая приливы и отливы. Усиленные артиллерийские удары, беспорядочная пальба, броски пехоты с попытками закрепиться на насыпи и подтянуть туда пушки… кровавое отступление.

Одна турецкая батарея открывала огонь вслед за другой, надеясь заставить умолкнуть оборону крепости и дать возможность янычарам пойти на приступ. Но как ни старались они образовать обвал укреплений - ядра недолетали… перелетали… увязали в стенах.

Дым и песчаные завесы, поднятые снарядами, затмевали обзор, так что пальба велась больше наобум. Лучники тщетно окучивали баррикады шквалом стрел, в то время как мушкетёры, орудуя шомполами, подолгу возились с перезарядкой.

Лишь несколько опытных «снайперов», удерживая парочку запасных патронов в сцепленных зубах, быстро засыпали в ствол порох, резво закатывали следом пулю и, лихо ударив прикладом по земле, чтобы прибить заряд, упирали ружейный ствол в сошку, стараясь всё-таки выцелить сквозь падымку какого-нибудь неверного на стене.

Но несмотря на неразбериху, действуя вроде бы невпопад, вместе османы обеспечивали колоссальный огневой натиск. Однако, стоило им только поверить в превосходство над противником и попытаться выдвинуться к укреплениям, как поле атаки мгновенно подвергалось отчаянной бомбардировке со стен бастионов. Защитники прибегали к столь жестокой канонаде, что речь о штурме сразу отпадала.

Иногда турки поджигали стога сена, пытаясь дезориентировать оборону и подобраться под прикрытием густого дыма поближе. Дела шли вроде бы успешно и вот уже взбирались опьянённые яростью янычары по штурмовым лестницам, но были неизменно сброшены со стен и опрокинуты в ров.

А стоило в крепости всё-таки случиться обвалу, как турки – кто подхватив заранее подготовленные переносные мосты, кто размахивая булавами и ятаганами – ошалело бросались в образовавшуюся пробоину, пытаясь поскорее перебраться через ров и ворваться в крепость.

Но там их уже поджидали. Гренадёры закидывали осман бомбами, а пехотинцы ввязывались с ними в бой, стараясь замедлить толпу до тех пор, пока стрелки и артиллерия не сосредоточатся на этом направлении, помогая отбить занятый врагом пятачок.

Даже если янычарам удавалось победить в стычке и сунуться в пролом – внутри их ждала следующая линия обороны, загодя устроенные ретраншементы.

Сконцентрированным огнём республиканцы вытесняли захватчиков обратно за стены и торопливо заделывали бреши.

Гарнизон и жители занимались подобным постоянно. Латали прорехи, восстанавливали разрушения. Углубляли рвы, накидывали дополнительные насыпи. Сооружали временные укрепления, обустраивали новые огневые точки. Без праздников и выходных, денно и нощно. Обычно прямо под обстрелами.

Люди давно ожесточились, перестали считаться с потерями. Начальные дни войны и третий, четвёртый месяц спустя – разные душевные состояния. Поначалу ты готов всё отдать, лишь бы это закончилось. Жаждешь поскорее остановить напрасные смерти и разрушения. Но чем дольше происходит осада, чем больше погибших, тем крепче внутренняя готовность биться до конца. Несмотря ни на что.

Так возникает настоящее геройство.

Оборонявшиеся всё чаще производили самоубийственные вылазки – желающих хватало. Группа безумцев, возглавляемая не менее безрассудным офицером, набрасывалась на тщательно выстроенные порядки турок рассчитывая выбить неприятеля из близлежащих траншей.

Иногда в ходе подобных набегов удавалось захватить редут-другой и, уничтожив караул, отбить орудия, окопаться на территории противника. При поддержке огня с главного вала, получалось закрепиться на дни и даже недели.

Впрочем, рано или поздно османы проводили сокрушительную контратаку, отбивали позицию, заставляли ретироваться в крепость. Тогда убегавшие наспех заклёпывали орудия, срывали по возможности укрепления.

Дюйм за дюймом продвигались турки вперёд и дюйм за дюймом отступали. Огромная армия месяцами бессильно топталась у стен цитадели.

***

Пока на поверхности велись кровопролитные, неуступчивые бои, великий визирь, лично командовавший войсками, затеял новую тактику – провести подземную траншею и хитростью проникнуть в крепость либо заложить под стены заряд такой мощности, разрушения от которого трудно будет восстановить.

По его распоряжению сотни рабов и копальщиков сразу принялись за дело.

Подкоп – дело кропотливое. Требует особого тщания и осторожности, основательных работ. Важно сохранять секретность, чтобы в нужную минуту произвести эффект неожиданности. Так что ворошить сушу начали с дальних подступов.

На побережье почва рыхлая, в основном подвижный песок – ямы стремительно наполнялись влагой. Осушение и отвод воды занимал много времени. Но стоило добраться до более плотных, глинистых слоёв, как начался по-настоящему каторжный труд – подготовка капитального тоннеля, куда не только человек в полный рост войдёт, но и двухколёсную тележку загнать сможет.

Грунт вытаскивали наружу корзинами, используя его затем для укрепления насыпей. Шахту тщательно обшивали, стараясь предотвратить осыпание и обваливание: устанавливали деревянные арки, подпорки; стены дополнительно укрепляли длинными брёвнами.

Подобных копален устроили несколько. Рыли их упорно, посменно, круглые сутки.

Войдя под землю с разных направлений, принялись выдалбливать по обе стороны от каждого тоннеля ряды боковых ответвлений. Рассчитывая при помощи бесчисленных «крысиных» нор добраться рано или поздно до «сердцевины» и «прогрызть» её.

Вскоре тихих сап стало так много, что выстроилась сложная система, отдалённо напоминающая муравьиные ходы. Целое сонмище галерей: параллельных и перпендикулярных, бегущих вверх и вниз, расположенных рядом и отдалённо, идущих сообща и ведущих врозь, постоянно используемых и бутафорных.

Каждый пролёт нёс определённую задачу – боевые и защитные проходы, сторожевые и подслушивающие посты, обманки. Дополнительные коридорчики служили для прокладки кованых труб, подававших на глубину воздух.

Чем ближе к противнику, тем бесшумнее старались вести работы… но тщетно. Чалмоносцев уже ждали.

Крепость обладала заранее подготовленной контрминной системой, а сапёрная рота защитников отслеживала затаённые передвижения врага и готовилась к ним, намереваясь превратить охотников в свою добычу.

Поначалу вслепую делались пробные раскопы по нескольким направлениям. Затем к делу приступал мальчишка «прислушиватель». Владея тонким слухом, он умело играл на лютне и трогательно исполнял мадригалы в составе камерного ансамбля. В мирные дни использовал своё дарование на праздниках, свадьбах и во время церковных песнопений, а теперь, прикладывая маленькую трубочку к грунту, определял местонахождение противника. С опытом научился вычислять не только направление, но и высоту раскопа, и довольно точное расстояние до него.

Определившись с целями, венецианцы, будто проворные землеройки, принялись рыть навстречу. Только немного глубже. А приблизившись к врагу, оказавшись как бы этажом ниже, затаились.

Османы, пройдя места оставшихся незамеченными засад, устремились к крепостной стене. Сапёры позволили им продвинуться дальше, пропустили над собой. Но продолжали подслушивать. За неделю круглосуточных наблюдений выяснили всё что нужно: сколько землекопов выходит в забой, когда у них перерывы, в какое время меняются смены.

Определившись с лучшим местом ответного удара, потихоньку устроили «горн» – просторную камеру для мины. Бесшумно подтянули туда заряд. Мощный, двухсотфунтовый. Обложили его мешками с песком таким образом, чтобы прикрыть основную часть тоннеля и сконцентрировать взрывную силу вверх.

Когда приготовления закончили, получилась своеобразная «крысобойка». Во главе тупичка – взрывчатка. Рядом, на корточках – одинокий подрывник. За его спиной, соблюдая безопасное расстояние – сапёры с заступами. Позади них, несколько поодаль – вооружённый до зубов отряд диверсантов.

Подрывник, погасив лампу, сидел как на иголках. Хотя всё тщательно продумано и рассчитано до мелочей, любая случайность могла стоить ему жизни. Короткий кожаный запал оставлял мало времени для побега, но требовался, чтобы рвануло в подходящий момент.

К тому же долго на одном месте усидеть невозможно – атмосфера на дне ямы давящая, отупляющая, снотворная. Напряжённое ожидание само по себе изматывало, так ещё и воздуха не хватало. Причём с каждой минутой его становилось всё меньше.

Начинаешь помалу обливаться потом, ощущать зуд по коже, испытывать духоту и жажду кислорода. Ошалевать.

Под землёй тихо, даже слишком. Тем пугающе отзывается в сердце каждый случайный звук. Где-то вдалеке зловеще проскрёб заступ, совсем рядом змеёй прошуршала струйка осыпающегося грунта, а прямо над головой раздался вдруг чей-то зловещий возглас… причём настолько отчётливый, будто проклятие донеслось из могилы по соседству.

Тревожная сонливость разом слетела с поджигателя; накатила паника. Слишком многое зависело теперь от него. Не владея острым чутьём, как тот мальчишка музыкант, начал терзаться сомнениями – не проспал ли он? Пора затепливать, либо стоит ещё повременить? А может уже поздно дёргаться и лучше отложить, перенести на завтра? Или вовсе доверить столь важное дело кому другому?

Лихорадочно обтирая рукавом грязь и пот с лица, еле справляясь с внутренней дрожью, понемногу успокоился мыслью, что кто-то из неприятелей просто выбился вперёд своих и случайно споткнулся на ровном месте.

Но волнение не отпускало – а вдруг разделявшая уровни толща земли просела настолько, что больше не способна выдержать давление? Живо представил, как стопа дюжего турка внезапно погружается под землю. Затем весь он, эдак по пояс, проваливается под перекрытие. И, отчаянно болтая ногами, торчащими посреди свода, орёт от удивления благим матом. В то время как наверху разносятся изумлённые вскрики его товарищей.

Поначалу османы пугаются до ужаса, воображая, будто соратника забирает к себе нечистый. Однако быстро преодолевают испуг и скоро догадываются об истинном положении дел.

Тогда подполье обнаружено. Звонко трубит тревога. Несчастный турок в конце концов сваливается вниз, но вслед за ним несутся гранаты… Весь хитрый план венецианцев летит в тартары.

К счастью, работник лишь громко ругнулся от неожиданности и, выдернув подошву из вязкой супеси, пошёл себе дальше. А значит ни о чём не догадался.

Аве, Мария! Аве, Христос!

Воздав хвалу богу, подрывник взял себя в руки. И вовремя – шум наверху стал заметно усиливаться. К месту детонации явно приближалась большая группа людей. Внутренне решив, что пора, спешно выбил искру на шнур. Убедившись, что тот занялся, бросился наутёк.

Вопреки страхам, всё прошло как по нотам.

Мощнейший взрыв обрушил свод пещеры и мгновенно погрёб ораву осман. Сапёры, пережив несколько мгновений замешательства, бросились к обвалу.

Умело орудуя заступами, спешно разгребли подходы. Раскололи пласт, разделявший ярусы, объединили нижний и верхний тоннели. Помогли боевому отряду преодолеть преграды, взобраться по образовавшейся насыпи, проникнуть в логово врага.

Началась резня. Вначале республиканцы хладнокровно прикончили потрясённых, оглушённых, раненных рабов, землекопов и конвоиров, оказавшихся поблизости эпицентра взрыва. Затем ватагой пронеслись сквозь тоннель, уничтожая любого, с кем посчастливилось встретится лицом к лицу.

Рассеявшись по многочисленным проходам, словно ополоумевшие носились они по тёмному лабиринту, кроша налево и направо всех попавшихся под руку. Что ни стычка, то кровавая кутерьма – в дело шли зажигательные бомбы, пистолеты, пуфферы, скьявоны, кинжалы, ножи… зубы, готовые разорвать глотку врагу.

Запутываясь среди незнакомых коридоров и вновь находя путь, пробирались всё дальше и дальше, и, кажется, готовы были вот-вот вырваться наружу – в тылы врага.

Пальба и сабельный звон доносились всё ближе к шатрам пашей. В прилегающих к входу штольнях мелькали подозрительные тени.

Турецкое командование, осознав всю сложность положения и даже не озаботившись тем, чтобы вывести из-под земли хоть часть своих людей, поспешно пустило в норы удушливый дым.

Сено и навоз, смола и сера, порох, горка тел погибших неверных – вот и готов зловонный костёр, испражнения которого торопливо направили по трубам, обычно подававшим на глубину воздух. И не важно, сколько соотечественников погибнет. Главное выкурить противника. Мало кому из подпольщиков повезло вырваться, да и не всем спасшимся удалось остаться после химической атаки в живых.

После этой стычки активизировался новый виток противостояния – подземная война, жуткая в своей безысходности.

Ни дня не проходило без взрывов. Вдруг раздастся глухой хлопок еле слышимый снаружи, малозаметная дрожь пробежит по земле, слабая воронка возникнет на поверхности, словно чуть сдвинулись зыбучие пески – вот и готова свежая могила десяткам сапёров и землекопов. Кого разорвало на месте, кто оказался погребённым заживо…

Так лето и пролетело.

Осень нагрянула внезапно, принесла с собой затяжные ливневые дожди. Разверзлись хляби небесные, воды упали на головы турок, хлынули в окопы, размешали землю под ногами, развезли траншеи, затопили и обрушили подземные ходы.

Воздвигнутые титаническим трудом сооружения стали растекаться столь же быстро, как песчаные замки на пляже, обданные парой-тройкой волн. Военные действия захлебнулись сами собой. Смирившись с неизбежным, османам пришлось отступить – свернуть лагеря и покинуть рубежи, удерживаемые прежде с чудовищными потерями.

Тем завершился девятнадцатый год осады города.