Главная улица, широкая, как проспект, делила город пополам. И прямо по ее середине, вдоль всей пешеходной зоны, проходила как бы стеклянная стена. Как бы – потому что никто не знал на самом деле из чего она сделана и стена ли это вообще или граница между мирами. Нерукотворная прозрачная грань между двумя измерениями, сквозь которую не пробиться ни с кувалдой, ни с топором. И в одной части города жизнь текла уныло и буднично, с работы домой, спать и опять с утра на работу. Никто не пел под гитару, не плясал на серых камнях мостовой, не рисовал картин и не ел мороженое в открытом кафе у торгового центра. Никто никому не дарил цветы, не покупал и не продавал маленькие яркие безделушки, не щеголял в нарядных одеждах, в светлых брюках и белых платьях, не вплетал в волосы разноцветных лент и не украшал шляпы перьями, а шеи – драгоценными цепочками, кулонами, ожерельями из самоцветов. Никто не дурачился и не смеялся. Все одевались неброско и практично, в черное или темно-серое. Ходили быстро, опустив глаза в землю. И не любили заглядывать за стеклянную стену, в ту половину города, где все это было, а еще – ручейки и реки золотых огней, огромные зеркальные витрины, похожие на аквариумы с диковинными рыбами, фейерверки и лазерные шоу.
Они считали жителей другой стороны бездельниками. Хотя те, очевидно, трудились ничуть не меньше. Иначе откуда на их половине такие красивые здания, и магазины полны удивительных вещей, а люди все, как на подбор, сытые и счастливые. И мостовая сверкает, отмытая солнцем или лунным светом, золотой водой или серебряной – и каждый булыжник словно ограненный алмаз. И все это сияние, цветы, музыка... не слышимая, правда, их соседями по городу, потому что стена не пропускает звук, но разве не видно, как она хрустальными волнами разливается в воздухе?
Не видно... Потому что редкие прохожие закутались в платки и шали, спрятали лица в капюшоны, так что только озябший кончик носа торчит наружу. Они отворачивались от яркости и блеска, словно от холодного ветра, и таращились на серые стены и в темноту переулков, и на гладкий, промороженный асфальт в паутинках инея. Шел медленный снег, а небо над городом твердело, застывая гудронной беззвездной массой. Мерзлый асфальт под ногами и такой же мерзлый асфальт над головой. Одинаковые кирпичные дома слева – а направо никто и не смотрел.
И только двое юных – почти дети – жадно приникли к прозрачной стене. Они возвращались с вечерней смены. После школы и тяжелых экзаменов практика на заводе казалась не такой уж утомительной. Только скучной и какой-то бессмысленной. И дома было скучно. Но эта ночь, полная летящих снежинок... Улица, разделенная стеклянным – или не стеклянным – барьером. И то, что за ним... Вот это волшебство! Невероятное! Чудесное!
- Ух ты, какая елка! – восхищенно прошептал Вик. – Высоченная!
- А пахнет, наверное, как... – выдохнула Ника. – Вот бы попасть туда!
Она помнила этот аромат, густое хвойное благоухание, еловый букет в вазе на окне – картинка из далекого детства. «Так пахнет в лесу», - сказал ей тогда отец. Сама Ника в лесу ни разу не была. За жилыми кварталами начиналась бескрайняя промышленная зона, а за ней – свалка и пустыри, кладбище ржавых машин, экскаваторов и подъемных кранов, дальше – заросшее сорной травой поле и озера с грязной водой. Но так далеко никто из школьников обычно не забредал. Правда, кое-где во дворах росли чахлые городские деревья. Но такой живой, настоящей царицы елок Ника не видела никогда.
- Разве туда попадешь? - нахмурился Вик. – Для меня оно знаешь как? Ну, вроде кино. О каких-то других людях, - вздохнул он, не отводя завистливого взгляда от сияющего огнями чуда.
А елка, разодетая, как богатая невеста, в серебро и бисер, в переливчатые светодиоды и драгоценные хрустальные шары, устремлялась в небеса, почти достигая вершиной дымных туч и заливая их то зеленым, то голубым, то желтым, то оранжевым светом. А вместе с ней мигали разноцветным пламенем витрины. И веселые блики скользили по пушистой от инея брусчатке, по смеющимся лицам и танцующим фигурам, по круглым шапочкам детей и пестрым коробкам с подарками, перевязанным блестящими лентами.
- Мама говорит, - качнула головой Ника, - что жизнь – это труд, а не праздник. А всякая мишура, гирлянды и огоньки – это все глупости. Но они так красивы! От них светло на душе.
Вик переминался с ноги на ногу, пряча руки за спину.
- А еще мама говорит, что новый год – обычный день, и нечего делать из него не пойми что. Земля и без наших ужимок обернется вокруг Солнца. Для нее, такой большой, мы как муравьи. Копошимся в своих муравейниках и почему-то считаем себя очень важными. А ей, Земле, вообще, все равно, что мы делаем.
- Ну... – Вик несмело улыбнулся. – Ну, и что! Все равно... вот тебе подарок! С новым годом!
С той же робкой улыбкой он протянул Нике то, что держал за спиной – нечто бесформенное и большое, но легкое, окутанное старой газетой. И, с пылающими от холода щеками, неловко обнял девушку одной рукой, но поцеловать, конечно, не решился.
- Подарок? – смутилась она.
Нике еще никто никогда не дарил подарков. На их стороне города это было не принято. То ли дело – люди за барьером. Она своими глазами видела, как встречались на залитой ярким золотом улице влюбленные парочки, обнимались и целовались прямо у всех на виду, и парни протягивали девушкам букеты.
Стянув зубами варежку, она надорвала газету и аккуратно развернула – нет, не цветы, да и откуда в декабре взяться цветам – а еловую ветку. Разлапистую, зеленую, пушистую... Отломанную неровно. «И где он такую раздобыл?» - промелькнуло в голове. И тут же на несколько мгновений включился строгий мамин голос: «Если каждый будет ломать с деревьев ветки...» Но Ника прогнала его счастливой улыбкой. Какая разница? Вик – не каждый. А главное, это был ее подарок! Ветка на морозе не пахла. Но зимнее небо запорошило ее серебром и украсило тонкими нитями лунного света.
Ника стояла, держа в руках еловую ветку – маленькую наряженную елку, а внутри, где-то с самого донышка души, поднималась радость. Она была как свет, разлившийся половодьем. Была как музыка. Звонкий, точно хрустальный, новогодний мотив, ксилофон, пианино и серебряные колокольчики. Как поющие, болтающие, поздравляющие друг друга голоса вокруг. Как огромные зеркала, полные волшебных отражений. Как топот сотен ног по сверкающей брусчатке. Как большой, веселый хоровод. Как рука Вика, смелая и надежная... Двое юных и сами не заметили, как очутились на праздничной стороне города.