Бабу Сагир'у я побаивалась. У неё всегда был суровый неулыбчивый вид, вдобавок она резко прищуривала один глаз, отчего становилась похожа на пирата. Однажды она то ли попросила, то ли приказала мне резать мясо на манты. Я не посмела ей отказать, хотя в свои двадцать три года была глубоко убеждена, что это не женское занятие. Режу и недовольно поглядываю на её уставшее лицо, изборождённое морщинами.

– Ууу, собака, – ласково говорит она моему маленькому сыночку, игравшему рядом.

Я обиделась, подумала: «Сама ты собака». Баба Сагира повернулась ко мне, улыбнулась одними уголками сухого рта:

– У нас, у казахов, нельзя говорить приятное ребёнку, чтобы не сглазить. Молодая ты, девочка, все мысли, как на ладони.

Ничего я не поняла, поглядела на свои руки, стёртые до мозолей от тупого ножа и нескончаемого мяса, покосилась на бабушку, снова подумав: «Сама ты собака».

А потом баба Сагира слегла с давлением. Приехала я к ней, села возле кровати, набралась смелости и говорю: «Хочу помолиться о вас Иисусу. Можно?»

Она смотрит на меня таким мудрым материнским взглядом, словно чувствует меня лучше тех, кто со мной всегда мягок и добродушен.

– А я верю в Иисуса, – отвечает мне. – Он дочку мою спас. - Жили мы с моим Шракбеком в колхозе. Вокруг степь да бураны. Врачей нет, зато шайтанов полно. Рожаю я, а мои мальчики не доживают до трех лет, один за другим…трое. Сильный сглаз наложили на меня…. И вот доченька появилась, Майя. Растёт цветочек мой, глаз радует. Я думаю, лишь бы перешагнула она через проклятый возраст. Ан нет, заболела в один день. Ни с того, ни с сего. На глазах гаснет. Криком орала я, заставила Шракбека везти нас на телеге к русскому знахарю в другое село. Пятьдесят километров – шутка ли…с больным ребёнком. Когда увидел знахарь нас, сказал: «Вовремя приехали, ещё день – не спас бы». И стал он молитвы читать, и имя Иисуса Христа призывать. Долго читал, не помню сколько времени прошло… долго…Я рядом стою, смотрю, а девочка моя в себя приходит. И сказал мне знахарь: «Не я, а Христос спас твою дочь. Не забывай этого». Как тут забудешь? Верю я в Иисуса! Как могу верю. И ты верь, родная (это баба Сагира уже ко мне обращается).

Наклонилась я к ней, обнялись крепко, помолились. Так и осталась она у меня в памяти: мудрая, утомлённая жизнью, негромкая в своей спокойной вере, с пиратским взглядом и большим сердцем, в которое она поместила и меня.