1.
Проносившиеся мимо встречные поезда врывались в распахнутое окно с грохотом, воем и резкими порывами горячего ветра.
Жующие, на короткое мгновение прекращали жевать и остолбенело глядели на мерцающие отблески пролетавших мимо вагонов. Со временем, впрочем, они попривыкнули и уже не отвлекались на такие пустяки. Пили тёплое пиво, закусывали колбасой и жареной курицей; о чём-то горячо спорили, рассказывали анекдоты, болтали о пустяках... в общем, демонстрировали обычное поведение обывателей в плацкартном вагоне поезда дальнего следования.
Горячёв не принимал участия в нескончаемых застольях. Он лежал на верхней полке, уперев подбородок в маленькую смятую подушку, и с детским любопытством смотрел в опущенное окно.
Там, одно за другим, возникали всевозможные непривычные явления: вот какая-то маленькая птица отбивает в сторону другую, крупную хищную птицу, мешая наброситься на что-то в траве.
«Видимо отгоняет от гнезда» - подумал Горячёв.
А вот на несколько сотен метров вдоль железнодорожного полотна растянулся степной пожар, и низкие алые огоньки причудливо пляшут под насыпью.
Затем появляется озеро, скованное крепчайшим льдом. Лёд изыскано блестит, переливается на солнце, а безоблачное небо над озером, отражая эту кварцево-белую, с лёгким серым оттенком, поверхность, приобретает угрожающий стальной цвет, точно перед грозой.
«Что за черт, какой ещё лёд в такую жару?» - очнулся Горячёв, и тут же его осенило, что это всего лишь насквозь солёное озеро, и он успокоился, и продолжил глядеть в окно, с трепетом ожидая новых интересностей.
На секундочку отвлёкшись от зрелища, скосил глаза в сторону лежавшей на соседней верхней полке молодой дамы в дымчатых очках, углублённо читавшей книгу. Мысленно пожал плечами: почему она не интересуется живой настоящей жизнью за окном поезда, а читает выдуманные истории о выдуманных происшествиях, происходящих с выдуманными людьми в выдуманном мире? Сам он давно что-либо перестал читать, неудовлетворённый теми ответами на беспокоившие его вопросы, которые предлагала вся эта макулатура.
«А может она права, - поник он вдруг, - может быть она проезжает здесь не в первый раз и всё это уже видела, и на её взгляд нет здесь ничего необычного, и достойного внимания».
Он обвёл глазами унылую бескрайнюю равнину. И в самом деле, на что тут смотреть?
Приступ давешней хандры вновь охватил Горячёва. Происходящее на открытом воздухе неожиданно потеряло для него всяческий интерес. Он перевернулся на спину и уставился в низкий потолок.
Солнце клонилось к закату. За окном вскоре стемнело. Неожиданно погас большой свет, раздался чей-то храп и чьё-то полуночное перешёптывание, но Горячёв не мог уснуть, ночная лампа общего вагона мешала ему, раздражала, не позволяя расслабиться. Прошло ужасно много времени, прежде чем он забылся беспокойным, некрепким сном.
Посреди ночи Горячёв вдруг проснулся, не понимая причины пробуждения. Чуть позже сообразил, - поезд стоит на станции, не движется. Он попытался отбросить нежелательные мысли, но погодя недовольно понял, что уже долгое время лежит с открытыми глазами и напряжённо ждёт, когда же поезд поедет.
Наконец вагон легонько тронулся и мягко набирая скорость, покатил по рельсам. Горячёв облегчённо вздохнул, закрыл глаза и моментально отключился.
Утром была вокзальная суета под непривычным, необычайно чистым небом и отчаянно жарящим солнцем. Длинная очередь за билетами на автобус. Быстрый перекус в захудалой кафешке... и, наконец, продолжение пути в душной маршрутке, переполненной людьми и снизу-доверху набитой их сумками.
После долгого выезда из серого города, поехали по узкой автотрассе вдоль сухих равнин, мимо однотипных посёлков. Ничто не предвещало уже довольно близкого побережья.
Внезапно ландшафт изменился. Вначале показались небольшие, но цепкие горные кряжи, затем неявно проявились крутые горы и острые скалы.
Со временем, окружающий дорогу жёсткий рельеф стал всё больше поражать воображение. Тому способствовали и резкие очертания недостижимых диких вершин, украшенные доисторическим лесом, и огромные беспорядочные валуны у их подножий, будто разбросанные сказочным великаном, и каменные столбы на склонах зубчатых гор, возвышавшиеся один над другим, словно истуканы острова Пасха.
Дорога принялась вилять серпантином, и неожиданно автобус оказался на взгорье, перед обрывом. Взглядам туристов открылось беспредельное сияющее пространство, озарённое слепяще-ярким солнцем, исчезающее в затуманенной дали...
Народ в маршрутке заметно оживился. У Горячёва перехватило дух. Впервые за несколько дней на лице его появилась улыбка. Хотя он был измучен дорогой, ощутил непосредственную, почти младенческую радость.
«Разве это не то, о чём ты так долго мечтал?» - размышлял он.
Миг счастья длился недолго - море скрылось за отрогом скалы, видение прекрасного далёко исчезло.
- Ещё тридцать километров!.. - ни с того ни с сего сказал водитель, будто отвечая на мысли Горячёва.
«Что же, потерпим» - стиснув зубы, подумал Горячёв, но отблеск улыбки так и остался на его лице.
Впрочем, водитель наверняка назвал расстояние до ближайшего прибрежного посёлка, Горячёву нужно было потерпеть подольше, ведь цель его пути находилась гораздо дальше.
Хотя он более двадцати лет не был на море, с семилетнего, кажется, возраста, но нужный посёлок с необычным чужеродным названием запомнил навсегда. Именно там он прожил, вместе с родителями, несколько счастливых, ничем не омрачённых месяцев, перед тем как всё неожиданно рухнуло. А так как больше всего ему хотелось вернуться именно в утерянное состояние чистой, незамутнённой, уравновешенной жизни, то он даже не колебался с выбором места. Правда, поездку откладывал годами - что сделало недостижимую цель ещё более желанной.
По приезду, толпа зазывал сразу обступила Горячёва. Он наобум выбрал первого попавшегося и сходу попросил найти самый дешёвый вариант из всех возможных.
Дело решилось в пятнадцать минут. Комнатушка, которую он снял, оказалась на первом этаже трёхэтажного домика и представляла собой то ли бывший гараж, то ли летнюю кухню. Там была кровать, маленький холодильник, да квадратное окошко в углу. Было ещё радио, ловившее единственную волну. Больше ничего в ней поместиться просто не могло. А больше Горячёву ничего и не надо было.

2.
Солнце только недавно отделилось от горизонта, но пляж уже был порядочно заполнен. Горячёв не без труда нашёл свободное местечко поближе к воде. Расстелил маленький коврик. Снял шорты с футболкой и, оказавшись в узких плавках, смущённо присел. Некоторое время растерянно глядел по сторонам, но обнаружив, что никто не обращает на его тщедушную фигуру абсолютно никакого внимания - спокойно разлёгся на подстилке.
Некоторое время просто лежал на животе, вслушиваясь в мерный шум прибоя, наслаждаясь редкими криками чаек и непривычным, но приятным, нереально живым запахом - помесью солёной морской воды и хвои.
Вскоре спину припекло, и Горячёв отправился в воду. Волны ласково остудили его прижжённое тело. Он лениво, с полным чувством, поплавал вдоль берега и вернулся к подстилке. Упоенный негой, погрузился в сладкий сон. Пока что отдых абсолютно соответствовал его ожиданиям.
Через какое-то время Горячёв пробудился от дрёмы. Солнце висело в зените. Пляж был забит до отказа, действительно яблоку негде было упасть, а меж шумных рядов отдыхающих, топчась им по ногам, бродили торговцы. Прямо над головой Горячёва какая-то зрелая парочка разгадывала кроссворд. Он мимовольно прислушался.
- Значится... город на юге Франции? - спросила женщина. - Семь букв.
- Чёрт его знает, - лениво ответил мужчина.
- Лодка. Две буквы.
- Ого, забавно! Лодка из двух букв...
- То, что ест мед...
- Пахлава, сладкая кукуруза! - грубо прервал женщину другой, визгливый голос.
- Сладкие трубочки, пирожные, мороженное! - вклинился ещё один, низкий и грубый.
- Шахматная фигура. Пять букв, - не унывая, продолжила ровным голосом читать вопросы женщина.
- Конь.
- Пять букв!
- Конь, - упрямо настаивал мужчина.
- Почему конь?
- Так мне нравится.
- Сам ты...
- Чебуреки! Чебуреки с сыром, мясом!
- Город в Турции. Семь букв.
- Пахлава, - сказал мужчина.
- А что, есть такой город? - оживилась женщина. - В самом деле?
- А я знаю? - сказал мужчина.
- Дурак!.. И к борщу, и к блинчикам...
- Водка, конечно!
- Сметана... - отгадала женщина.
- Пахлава, пахлава!..
… Чебуреки!..
… Сладкие трубочки!..
- Вождь семинолов... шесть букв. Первая - о.
- Атаман! - рявкнул мужчина.
«Оцеола!» мысленно простонал Горячёв.
- Наказание рублём. Пять букв.
- Порка!
- Штраф, - сдерживая поднимавшуюся в душе ярость, пробурчал Горячёв. То ли от жары, то ли от всего этого человеческого шума у него разболелась голова. Он приподнял голову - разноцветные пятна закружились перед глазами.
- Приспособление для наказания преступников во Франции.
- Чёрт его знает...
- Гильотина, - прорычал Горячёв, резко поднимаясь на ноги и быстро справляясь с внезапным головокружением.
Любители кроссвордов посмотрели на него с ужасом. Горячёв в свою очередь мрачно поглядел на них.
Веснушчатая тётушка уткнулась в журнал. Её довольный собою муженёк молча потянул пиво из бокала.
- Людишки, - бормотал про себя Горячёв, собирая вещи, - и тут покоя не дадут.
- Город на юге Франции, - не унимаясь, пошла женщина по второму кругу. - Семь...
- Марсель, - сказал Горячёв, свёртывая подстилку и неожиданно для самого себя мягко посоветовал. - Вы если хотите узнать ответ, сразу посмотрите в конце журнала, там всё написано.
Наткнувшись на укоризненные взоры парочки, он ретировался. Быстро пробрался между покрывал, тряпочек, ковриков и матрасов, спеша к выходу. Вслед ему всё доносилось:
- Пахлава, кукуруза, малина!..
А на самом выходе, Горячёву послышалось даже:
- Шахматная фигура... пять букв...
Он споткнулся на ровном месте и едва не упал.
- Чёрт! - Выругался Горячёв и, напялив обратно на ноги слетевшие было тапочки, в отчаянии выскочил с пляжа.
Он спешил по дорожкам вверх и вверх, желая поскорее скрыться от людей в своей комнате, пока, утомившись, не остановился отдышаться на смотровой площадке. Оттуда открывался вид на весь пляж - где кишела, варилась и кипела куча человеческих тел.
- Когда же, о Боже, когда же... поднимется высокая волна и смоет всю эту нечисть с лица земли! - В отчаянии вскричал он и бросился домой.

3.
На улицу Горячёв вышел к вечеру, когда немного спала жара. Ещё утром его внимание привлекла красивая чёрная скала, возвышавшаяся над морем и пляжем. На пике скалы периодически возникали люди, а значит, на неё можно было взобраться. Любопытство гнало его туда.
Вообще-то Горячёв боялся высоты, но страх этот был каким-то странным. Когда он долго смотрел с какой-нибудь высокой точки на землю, у него появлялось огромное, непреодолимое желание броситься вниз. Сердце замирало от ужаса, предчувствуя, что он, в самом деле, может не сдержаться и сигануть.
Побродив немного среди низких сосен, Горячёв нашёл тропу, спускавшуюся к подножию утёса. На вершину вела выдолбленная в камне лесенка, состоявшая из множества маленьких, скользких ступеней. Не было ни поручня, ни другой страховки. Каждый шаг давался с трудом. Осторожно поднимаясь вверх, он периодически спрашивал себя, зачем так корячится, но не находил ответа.
Темнело. Солнце спряталось за отроги гор, поднялся ветер. Горячёв, погруженный в собственные мысли, остановился передохнуть, не замечая надвигающейся темноты. Очнулся лишь тогда, когда вроде бы совсем близко, а на самом деле далеко внизу, в ущелье у основания скалы, чей-то девичий голос неуверенно произнёс:
- До темноты не успеем подняться, может, перенесём на завтра?
И рассудительный мужской, ответил, после короткой паузы:
- Да, пожалуй.
Этот диалог придал ему дополнительных сил. Он поспешил продолжить подъём.
Вершина встретила его порывистым ветром и безграничным звёздным небом.
Конечно, ещё предстоял тяжёлый спуск, но Горячёв сразу увидел, что с лихвой вознаграждён за старания. Его взору открылась чудная панорама ночного посёлка: яркие, разноцветные огни набережной; тусклые, беспорядочные огни домов; медленно движущаяся огненная цепочка горной дороги. Целый калейдоскоп огней.
Горячёв перевёл взгляд на море. То была живая, колыхающаяся масса - чёрная, необъятная, завораживающая.
Ветер внезапно стих. Сгущавшиеся было тучи уже рассеялись. Серебристая сеть звёзд всё чётче проступала на небе, и вдруг из ничего, прямо из ночной пустоты, возникла луна - полная, огромная, влекущая. Звезды отступили, ушли выше, притаились. Широкая мерцающая лунная дорога протянулась в бесконечность.
То был прекрасный миг истинного одиночества. Только чужеродный мир и он, Горячёв.
Волнения как не бывало, страха тоже, хотя он понимал - возникла крайне удачная возможность произвести окончательный расчёт. Но спешить, естественно, было некуда. Ведь закончился только первый день отпуска. В конце концов, думал он, ещё, возможно, случится чудо.
Чудо, на которое уповал Горячёв, не имело точного образа. Это было что-то размытое, аморфное, что должно было навсегда изменить его жизнь, сделать её совсем иной. Цельной, наполненной смыслом, осознанной.
Может быть, то будут новые чувства, любовь... Но чудо не обязательно должно было быть любовью. Даже точно не ею, разве что в виде сопутствующих обстоятельств. Он скорее ожидал некоего интуитивного познания, которое могло произойти, по его мыслям, в особом месте.
Собственно, за этим чудом, которое конечно никак не могло случиться в шумном, вечно спешащем куда-то, переполненном стрессами городе, он и приехал в приморский посёлок, который запомнился ему ещё с детства, как некое средоточие счастья. Конечно, он понимал, что чудесам нет места в реальной жизни, но, тем не менее...
Впрочем, он уже осознал, что его личная шамбала не находится в самом посёлке. Отнюдь. Слишком уж тот был переполнен отдыхающими. Слишком напоминал базарную площадь. Взяв свою первую вершину, сполна почувствовал - надо двигаться в горы. Горячёв кинул взор туда, где темнели далёкие пологие гребни. Наверняка там есть походные тропы и людей там, конечно же, гораздо меньше, чем на побережье. Возможно, именно в горах его поджидает долгожданное прозрение.
Завтра и послезавтра он обязательно опять выйдет на пляж, в конце концов, так приятно понежиться на солнышке и покупаться в тёплой воде. Кроме того, у него всё-таки есть плеер и наушники, не обязательно терпеть шум, исходящий от всей этой безумной толпы. А немного отдохнув, набравшись сил и морально подготовившись к встрече с неизведанным, он отправится покорять вершины.
Горячёв нагнулся к скале, порылся в темноте под ногами, собрал горсть чёрных камушков, чтобы потом выбрать из них лучший, на память, и потихоньку отправился в сложный обратный путь.

4.
Если верить карте, нанесённой на щит у подножья горы, а Горячёв ей верил всецело - подъем выглядел относительно лёгким: где-то полкилометра по широкой тропе налево, полкилометра направо, мимо родничка и скалы, потом ещё одно небольшое усилие и вот уже вершина. Раз плюнуть. Он аккуратно перенёс карту в блокнот.
«Отлично! - размышлял он, делая глоток воды из фляги, - часа полтора, и я буду на месте».
Поправил лямки рюкзака и уверенно двинулся в путь.
Дорога хоть и вела вверх, но оказалась довольно лёгкой. Горячёв подобрал по пути крепкую сосновую палку, используя её как посох. Важно и неспешно пошёл по дороге.
«Посторонитесь, - самодовольно думал он. - Патриарх идёт!».
Под ноги попалась маленькая зелёная шишка. Горячёв потыкал её палкой, поднял, чтобы разглядеть получше и положил в нагрудный карман. Тут же залюбовался кустом синего чертополоха. Достал перочинный ножик, срезал веточку, пристроив её в кармашек рюкзака.
Побрёл дальше, думая о своём, лениво разбрасывая посохом шишки из-под ног.
Дорога вначале тянулась в гору и влево, потом почему-то повела обратно вниз, а минут через тридцать она превратилась в еле видную «козью» тропку.
Горячёв остановился в недоумении. Сверился с маршрутом в блокноте.
«Кажется, я по рассеянности свернул куда-то не туда, - решил он. - Нужно возвращаться».
Горячёв отправился назад, теперь внимательнее присматриваясь к местности. Остановился у какой-то развилки: две дороги расходились в гору, две вели вниз. Задумчиво поглядел по сторонам.
«Разве я здесь был? Кажется, нет», - по спине пробежал холодок.
«Карта не врала, - думал он, - карта не могла врать. Просто на ней не обозначена развилка. Так куда идти?».
- Эники-Беники-ели-вареники, - начал он считалочку и осёкся.
«Нет, так не годится!.. Вероятно, всё-таки сюда».
И пошёл по той тропе, которая, как ему показалось, должна была вывести его на вершину.
Вскоре Горячёву стало очень жарко, он снял футболку и набросил её на голову, словно тюрбан. Посох только мешал при ходьбе, пришлось выбросить.
Окружающий пейзаж постепенно менялся. Кустарники да лиственные деревья поредели, а потом совсем перестали попадаться. Горячёва окружили толстые, неохватные и очень высокие сосны с белёсыми, издали напоминавшими берёзовые, стволами. Сосны выглядели такими же мощными и неподвижными, как былинные тысячелетние дубы. Даже ураганный ветер не мог, казалось, поколебать их вершины.
Горячёв остановился, изучая необыкновенные деревья. Вдруг что-то насторожило его. Он прислушался и обмер.
Вокруг была такая тишина, какой он никогда в жизни не слышал. Полная, абсолютная, мёртвая. «Вакуумная». Не раздавалось ни звука, ни шороха. Не было ни посвиста ветра, ни шума листвы, ни птичьего крика. Ни-че-го. Только крупный паучок, двигался перед глазами, хозяйственно заделывая плеши в паутине.
«Я заблудился», - осознал Горячёв.
Надо было как-то выбираться.
«А ведь человек тот же паук, - думал он, одновременно прикидывая обратный путь, - тянет свои ниточки от одного к другому, налаживает крепкую паутину. Он чувствует, что родители, друзья, семья, прочие привязанности - те необходимые звенья, без которых ему не прожить. И чем больше таких звеньев, чем больше друзей, общения, тем меньше остаётся времени на бесплодные мысли. Что же бывает, когда звенья рвутся, одно за другим? Отчаяние, пропасть, смерть. В таком случае нужно поскорее вернуться к общению с людьми, наладить новые связи. Даже через боль, через отвращение.
А как быть тому, кто за долгие годы жизни, так и не сумел протянуть свою паутину? Без близких, которые окружают, сопереживают, поддерживают, он и не человек вовсе, а так, кукла, подвешенная в пустоте. Одиночка не жилец на этом свете, делать ему здесь нечего».
Солнце, прощально блеснув, спряталось за горным хребтом. Воздух в лесу сразу потускнел, краски выцвели. Неожиданно зойкнула какая-то птица.
Утомлённый Горячёв решил спускаться вниз не разбирая дороги, напрямик.
Уже окончательно стемнело, когда он, вспотевший и обессиленный, выломился из леса на автостраду. Прошёл немного вдоль шоссе, пока не увидел знакомый указатель - оказывается он спустился совсем неподалёку от того места, с которого начинал подъём.
Отерев пот со лба, стал ждать автобус.
«Что если бы я в самом деле заблудился, или скажем, пропал? Как скоро меня стали бы искать? - размышлял он, спокойно осознавая, - нескоро!».

5.
Отпуск заканчивался. Сколько тропок было исхожено, сколько всего увидено и услышано, сколько солнца впитано: волосы выгорели, а кожа незаметно успела принять бронзовый оттенок. Прожитые у моря малочисленные сутки слились в памяти Горячёва, в один длинный предлинный день, подошедший теперь к концу.
Он собрал и тщательно уложил вещи, не желая оставлять после себя беспорядок. Нашёл на холодильнике ранее собранные маленькие талисманы - кусочек чёрной гальки, зелёную шишку и сухую веточку чертополоха. Пожав плечами, отправил их к остальным вещам.
В последний раз отправился на пляж. Какое-то время, на прощание, просто понежился на солнышке. Затем, решив, что пора, уверенно двинулся к воде.
Горячёв умел плавать, но не чувствовал себя хорошим пловцом. Из предосторожности он обычно купался только около берега, во всяком случае - никогда не заплывал за буйки. Но, конечно, не в этот раз.
Он быстро вошёл в воду, глубоко нырнул и, выбравшись на поверхность, сразу поплыл в сторону открытого моря, по пути указанному луной одиннадцать дней назад. Поплыл так, как когда-то учили его в университетском бассейне - голова опущена вниз, тело вытянуто в струнку, ноги проворно порхают, руки делают мощные гребки. И конечно ритмичные вдохи-выдохи с поворотом головы под крыло руки. Плыл без остановки, лишь иногда приподнимая голову, чтобы подправить направление. Плыл долго, а потом, превозмогая самого себя, ещё дольше, пока не ощутил усталость в руках и ногах.
Перевернувшись на спину, продолжил потихоньку двигаться в избранном направлении, легонько перебирая ногами и делая редкие взмахи руками - такая манера позволяла ему немного передохнуть.
Интересно, размышлял Горячёв, сколько он сможет так проплыть? Два километра? Три? Больше? Жаль этого ему никак не подсчитать, и он никогда не узнает истинного предела своих возможностей, выраженного в цифрах.
Эта мысль слегка повеселила его. Он перевернулся на живот и продолжил стремительный заплыв.
На сей раз почувствовал утомление гораздо скорее, пришлось опять переворачиваться на спину, чтобы немного передохнуть. Даже изредка двигать конечностями стало очень нелегко.
Горячёв раскинул руки и ноги, и звёздочкой лежал на поверхности воды, набираясь сил. Жаль он тогда просто не прыгнул со скалы. Очень уж изнурительным оказался заплыв. Сколько раз ещё предстоит отдыхать, прежде чем силы окончательно покинут его, и он ничего не сможет поделать для собственного спасения? А ведь он уже устал безмерно, но при этом прекрасно понимал, что организм будет долго бороться и нынешняя тяжесть пока что далека от окончательной, которая, в конце концов, потянет его на дно.
Он прислушался к себе - сердце остро билось в груди, но потихоньку утихомиривалось. А вот руки и ноги заметно дрожали.
«Ещё немного передохну - и продолжим», - решил он.
Когда прекратило пульсировать в ушах, Горячёв перестал концентрироваться только на собственных ощущениях и смог явственнее воспринять окружающий мир.
Море было необычайно спокойным, кружило вокруг него очень мелкой рябью. Казалось странным, что на пляже оно неистовствует мощными волнами.
Солнце мягко светило, ласково пригревая влажную кожу. Морская поверхность была густой и приятной, словно тёплый кисель. Но чуть ниже, под неглубоким верхним слоем, толща воды была леденящей и враждебной; морозила низко опущенные щиколотки.
Горячёв посмотрел в сторону земли и несказанно удивился. Он действительно прилично заплыл, давно покинул залив. Раньше он мог наблюдать лишь какие-то кусочки, осколки суши, был зажат в обозрении, теперь мир предстал перед ним в первозданной ширине. Ему открылся далёкий берег, подёрнутый лёгким туманом нереальности. Огромный кусок изрезанной линии побережья, вместе с соседним посёлком, в котором кипела жизнь, похожая на все прочие, но в тоже время своя, уникальная.
Однако больше всего Горячёва поразили горы. Если раньше он смотрел на них снизу-вверх, задрав голову, или, в лучшем случае, муравьём медленно ползал у подножий, надеясь когда-нибудь выбраться на вершину, то теперь лицезрел их в полный рост, во всём великолепии.
Ощущение новизны впечатлений неожиданно посетило Горячёва. Он понял, как близоруко прежде смотрел на многие вещи. В нём оформилась мысль, что он в этой жизни так ничего собственно и не повидал, так ничем и не поинтересовался. Узрел, как на самом деле незначительно его я, на фоне громадности природы.
Прежний максимализм моментально испарился. На душу снизошло внезапное смирение. Он осознал себя, как маленькую частичку, просто песчинку этого мира.
«Что ж, пусть чуда, на которое была надежда, не произошло, - рассуждал Горячёв. - Так что с того?».
И вообще, с чего он решил, что именно здесь оно произойдёт, откуда такая глупая мысль? Зачем было тащиться за этим сюда, из самого дома? Почему вообще в нём родилась странная концепция «чуда»? Интересно, когда именно, в какой миг, прельщённый невразумительными надеждами, он свернул от обычной жизни в сторону? С каких пор он уже мучится? Сколько длится зацикленность на собственном недовольстве и неприятии окружающего мира? Где исток постоянных, навязчивых мыслей о том, что ему плохо, тесно, смрадно и неудобно жить? Как вышло, что он сам себя загнал в клетку вечных сомнений и вечного неудовольствия, вечной неудовлетворённости никем, ничем? Почему не заметил, когда с ним произошло превращение? А ведь получается, он давно нацепил на себя тараканий панцирь. Вполне самостоятельно, но явно недостаточно осознанно.
Да, молодое, горячее сердце, конечно, виновато. Ведь оно постоянно требовало остроты первой любви от каждого мгновения жизни. Что само по себе, конечно же, невозможно, перебор! Но ещё час назад он почему-то не понимал этой простой истины и взыскивал невероятного.
Весь прежний поток мыслей Горячёва внезапно переменился. Продолжать плыть в открытое море казалось теперь несусветной глупостью. Ему для начала следовало хорошенько разобраться в себе.
«И правда, к чему такая поспешность? - как-то даже лениво подумал он. - В самом деле, ещё успеется...».
Перевернулся на живот, тяжело задвигал отмирающими ногами и, с трудом выбрасывая из воды одеревеневшие руки, медленно погрёб обратно к земле.
«Вот будет смешно, - внезапно подумал он. - Если именно теперь мне не хватит сил, чтобы добраться до берега».