1. 80-е

Приближался школьный утренник. Мы пришли к папе.
- Нужно подготовить номер, - сказали мы.
- Какой же это будет номер? - спросил папа.
- Мы не знаем, - ответил Миша.
- А что будут делать другие дети?
- Федя выступит с юмореской, ведь он умеет рассказывать смешно. Эльмира будет играть на гитаре. Петя - читать стихи. Он посещает кружок чтецов… Один только Ваня не будет выступать.
Ваня был из нашего дома, сосед снизу. Он был из неблагополучной семьи.
- Соня может сыграть на пианино, - жалобно сказал Миша, - а что делать мне?
- Хм, - задумался папа. – Думаю, вы можете выступить дуэтом. Соня сыграет, а ты будешь петь.
- Я не умею петь.
- Но ты ведь поёшь в ванной…
- Это совсем другое!
- Ничего, мы порепетируем. И у тебя всё получится.
- А какую песню мы будем играть? - спросила я.
- Дайте мне немного времени, - сказал папа. - Я что-нибудь придумаю.
Он ушёл в свой кабинет и принялся за дело. Наш папа был выдумщик.
На следующий вечер он показал нам листок со стихотворением. Начиналось оно так:
«Несясь по течению лужиц весенних
бумажный кораблик плывёт…».
Жаль, дальше не помню.
- Нравится? - спросил папа.
- Да! - ответили мы.
- Теперь нам с Соней нужно посидеть за пианино и подобрать мелодию. А ты, - сказал он Мише, - пока выучи текст.
Папа не умел играть и не знал нот, но очень любил музыку. Мы сели с ним вместе, рядышком. Он негромко напевал мне текст, на ходу изобретая мотив, подсказывая голосом, где нужно акцентировать звучание:
- неСЯсь по теЧЕнию ЛУжиц веСЕнних…
В этих местах я прилежно брала громкий аккорд.
Вскоре мелодия была подобрана. А Миша выучил текст. Началась наша первая репетиция.
Я играла, громко ударяя по клавишам. Миша орал, стараясь перекричать пианино. Папа смотрел на нас со стороны округлившимися глазами.
- Хватит, хватит, хватит! - не выдержав, закричал он. - Это никуда не годится. Соня, играй тише. Миша, кричать - не значит петь. Прислушивайся к тому, как играет Соня, и старайся попадать в ноты.
- Как это?
- Для начала, - не спеши. Не обгоняй мелодию.
Мы попробовали ещё раз.
- Да, ребята, - сказал папа, - с вами придётся повозиться.
Мы репетировали несколько дней. Но выходило не очень хорошо. Мишин голос был неровен и невыразителен. Выступление оказалось под угрозой срыва. Папа крепко задумался.
- Послушайте, - сказал он нам. - Помните, вы мне рассказывали про Ваню? Может быть, нам пригласить и его? Тогда Миша с Ваней споют дуэтом, скрасят, таким образом, недостатки своих голосов. А что, есть шанс, что получится!.. Сумеете уговорить его?
Я же говорю, - папа большой выдумщик. Мы привели Ваню.
Мальчишки баловались, боролись и играли, кричали, стараясь перепеть друг друга. Было весело. Пение в два голоса действительно звучало лучше, чем в один. Папа оказался прав.
Через несколько дней, у нас действительно стало кое-что получаться.

Незадолго до утренника, Марья Ивановна, наш классный руководитель, позвала всех родителей на собрание. Пришёл даже дядя Федя, отец Вани. Правда, мне показалось, что он был немного пьян. Впрочем, он всегда выглядел выпившим.
Родители засели в классе, с открытой дверью. Детей отправили в актовый зал, где тут же началась беготня, игры в салочки, и прочие чудачества. Утомившись бегать, я вышла в коридор. Из класса донёсся шум разговоров. Я чётко услышала папин голос:
- Ведь я не ребёнок, - довольно громко сказал он, - побить меня будет сложнее!
Все остальные голоса в классе тут же затихли.
- Я не хочу, чтобы мой сын ходил к вам! - как отрезал отец Вани, - не хочу, чтобы он выступал с вашими детьми.
- Простите меня, но вы дурак, - ответил папа. - Сами своим ребёнком вы не занимаетесь. И другим запрещаете. Лично мне жаль парня. Ничего больше в жизни не видеть, кроме вашей вечно пьяной физиономии? Никому не пожелаешь такого детства.
- Пойдите к чёрту, - огрызнулся тот. - Вы как хотите, а я своего ребёнка забираю.
Немного испугавшись, что меня подловят на подслушивании, я забежала в зал. Дядя Федя резко открыл дверь, практически вслед за мной, и крикнул:
- Ваня! Собирайся. Мы уходим.
Впрочем, собрание тоже вскоре закончилось.
- Марья Ивановна, - перед уходом, сказал папа. - Вся надежда на вас… Никак нельзя отрывать парня от коллектива.
- Постараюсь повлиять на отца, - мягким голосом сказала Марья Ивановна. - Придётся посетить их на дому.
Я почувствовала, как она содрогнулась при этих словах. Голос её прозвучал неуверенно:
- Ради мальчика…

Однажды, после репетиции, когда Ваня уже ушёл домой, Миша в слезах вбежал в комнату.
- Пропали! Марки пропали!
- Тише Мишенька, - сказала мама. - Куда же они могли пропасть? Может быть, ты их куда-то положил и забыл?
- Нет! Я в прошлый раз их показывал Ване, а потом положил на место. Я точно помню.
Как бы озарённые внезапной догадкой, мы все переглянулись между собой. Миша вдруг перестал плакать.
- Что же, кажется всё ясно, - решительно сказал папа.
- Ты обвинишь его?.. - несмело спросила мама.
Папа задумчиво покачал головой.
- То, что он взял, - не подлежит никакому сомнению. Но я боюсь, если прямо сказать ему, он замкнётся в себе и станет всё отрицать. И тогда то дело, которое мы делаем уже три недели, пропадёт. Нет. Тут нужно пойти на хитрость. Я думаю, Сонечка нам в этом поможет.
Папа подмигнул мне.
- Пойдём, поговорим, - сказал он, улыбаясь собственным мыслям. - Ты же, кажется, мечтаешь стать актрисой? Вот и потренируешься заодно.
Папа быстро объяснил мне свой план. Под конец он заявил:
- Мы простые люди и от нас немногое зависит в этой жизни. Однако случай дал нам возможность спасти одного юного человека. И для этого нужно сделать всё, что в наших силах. Ну как, ты согласна?
- Конечно!

Когда пришёл Ваня, мы были в зале. Каждый был готов играть отведённую ему роль. Папа сосредоточенно мерял комнату ногами.
А вот и Ваня, - радушно сказал он. - Заходи, будешь свидетелем.
- Итак, - сказал он, точно продолжая прерванную речь, - мы стали свидетелями небывалого случая в нашей семье. Кражи. У Миши пропали марки. Ни мама, ни я понятное дело не могли их взять.
Миша понуро покачал головой.
- Сам он естественно тоже ни при чем. Остаётся один человек. Папа грозным взглядом оглядел всех нас. Ваня весь сжался.
- Соня! - резко сказал папа, выдержав драматическую паузу. - Зачем ты взяла Мишины марки?
У Вани, кажется, глаза округлились.
- Извини Ваня, - сказал папа, разводя руками, - видишь тут какое дело. Репетиций больше не будет. Соня нынче будет строго наказана. Её участие в выступлении отменяется.
Пришёл мой черёд действовать - я упала на колени и протянула руки к папе точно в мольбе.
- Папа, папочка, миленький, - изо всех сил зарыдала я, - это не я!
Папа заметно удивился, ведь я должна была лишь слегка поплакать, а не бухаться ему прямо в ноги, но от волнения меня немного понесло.
- Нет, ты видишь, - воскликнул папа, обращаясь к побледневшей маме, как только справился с коротким замешательством. - Какая наглость! Украла и всё отрицает.
- Дядя Валера, дядя Валера! - раздался вдруг задыхающийся Ванин голос.
Все, как один, посмотрели на него, несколько ошарашенные. Дело в том, что стараясь как можно достовернее отыграть распределённые ранее роли, мы попросту позабыли о главной цели нашего театра.
- Это не она. Это я взял.
Папа на мгновение остановился, задержавшись на каблуках. Удивлённо обернулся к Ване. Он, вероятно, сам не ожидал, что всё получится так просто:
- Зачем же ты её покрываешь? Ведь все понимают, что это она взяла.
- Да нет же, это я! - горячо воскликнул Ваня. - Честное слово! Я докажу, я принесу.
Он убежал.
Я поднялась с колен. Папа поцеловал меня.
- Молодец, Сонечка, - сказал он. - Вышло очень убедительно. Я сам слегка опешил.
Когда Ваня прибежал с марками, папа пригласил его в свой кабинет.
Потом я узнала, что он пожал ему руку и сказал:
- Спасибо. Конечно, плохо, что ты украл, ведь мы тебе доверяли, но… каждый в своей жизни может сделать ошибку. Однако не у каждого найдётся смелость, чтобы признаться в своём проступке. Ты поступил сейчас как настоящий мужчина. И, кстати, защитил невиновного. Если бы я был твоим отцом - я бы сейчас гордился тобой. Если ты не против, мы продолжим репетиции.
- Конечно!
Папа с Ваней вернулись в зал. Оба улыбались. Ваня подошёл к Мише и сказал:
- Прости. Ведь у меня ничего подобного никогда не было. Вот я и не сдержался…
- Ла-адно, - сказал Миша.
Ну а мне нужно было доиграть свою роль до конца. Я подошла к Ване и тихо сказала, потупив глаза:
- Спасибо.
- За что?
- За то, что защитил меня.
- Ну хорошо, - прерывая возникшую минутную неловкость, спросил папа. - Приступим?

На следующей неделе, вместо последней репетиции, произошёл довольно неприятный курьёз. Миша ещё с утра за что-то обиделся на папу, весь день ходил хмурый и недовольный. Когда пришёл Ваня, мальчики повздорили.
- И откуда он такой взялся? Такой правильный. Такой хороший, - язвительно бормотал Миша, по поводу папы.
- Не смей так говорить о своём отце! - неожиданно воскликнул Ваня.
Мишу это задело:
- Э-э так ты за него! Что б ты знал, он тебя тогда просто обманул. Надул и все. А ты и повёлся! Он отлично знал - что это ты взял марки!
- Миша! - испуганно воскликнула я.
- Пусть даже обманул - задыхался Ваня, - я ему благодарен... за этот обман! А ты просто дурак!
- Сам дурак!
Ребята схватились за шкирки и принять тягать друг друга по комнате. Наконец, Миша ухитрился опрокинуть Ваню на пол. Но тот сразу вывернулся и насел на Мишу сверху.
Из кухни в комнату вбежала мама и хлопнула обоих веником. Ребята разлетелись в стороны.
- А ну по углам, вы оба, вот петушки! - воскликнула она.
- Повезло тебе, что мамка вмешалась, - огрызнулся Миша из своего угла.
- Это тебе повезло, - спокойно возразил Ваня.
- Ребята - закричал, входя в зал из кабинета, папа. - И чего вы сцепились?
Миша посмотрел угрюмо:
- Папа, это все он! Он наговаривал на тебя. Он сказал, что, ты мол, слишком правильный и хороший. Мол, так не бывает, всё это обман. Я заступился за тебя! Видишь, я же предупреждал, - ему нельзя верить.
Ваня кинул на Мишу презрительный взор и промолчал. Он только стоял, потупив глаза. Губы его искривились.
У меня круги пошли перед глазами от такой наглой лжи.
- Папа, это не правда, Мишка врёт, - словно чужим голосом, сказала я. - Всё было как раз наоборот.
Миша посмотрел на меня затравленным взглядом.
- И ты тоже... И ты за него?!
Он выбежал из зала и бросился в свою комнату. Громко щёлкнул замок. Миша закрылся изнутри.
Папа так и застыл на пороге кабинета, весь бледный. Ваня смотрел на меня горящим взглядом. Папа снял очки и лихорадочно протёр их. Было видно, что он растерян. Мама взяла его за руку и отвела на кухню. Ваня подошёл ко мне. Взгляд его был какой-то чудной.
- Спасибо - просто сказал он. - И-и… я, наверное, пойду. Ещё увидимся.
Я провела его к выходу. И потихоньку пошла по коридору, пока не услышала голоса родителей.
- Это я виноват, - огорчённо говорил папа. - Пока пытался перевоспитать чужого ребёнка, проворонил своего.
- Не волнуйся, - успокаивала его мама. - Миша просто приревновал тебя. Ведь в последнее время ты уделял этому мальчику слишком много внимания. Он мог подумать, что ты любишь его больше, чем Мишу. С детьми так бывает. Ничего ужасного не произошло. Мы всё исправим.
- Мне надо поговорить с ним, - начал было папа, взволнованно.
- Не сейчас, - терпеливо сказала мама, - Сначала я поговорю с ним. Хорошо?
- Да, наверное, так будет лучше.
- Тогда побудь здесь.
Я вышла к ним.
- Доченька, - сказала мама мне на встречу. - Посиди немного с папой, я пока поговорю с Мишей.
И пошла к его комнате. Тут же мы с папой услышали, как она негромко произнесла:
- Миша, открой, пожалуйста, это мама.
Тихо щёлкнул замок. Мама вошла и плотно прикрыла за собою дверь. Через некоторое время Миша с мамой вместе вышли из комнаты.
Миша смотрел в сторону. Казалось, он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.
- Прости меня па... - только и смог выговорить он.
Папа крепко обнял Мишку, и они оба всплакнули.
- Мишенька, я тебя очень, очень люблю, - сказал папа. - И тебя и Сонечку. Ведь вы мои детки.
- Я тебя тоже, па. Очень, правда. Прости, что я наговорил на тебя. Я не хотел.
Мы все обнялись. Потом мы с мамой вышли, оставив их вдвоём. Папа с Мишей ещё немного пошептались наедине.
Вернувшись в зал, Миша слегка нахмурился при виде меня:
- А-а, это ты… - недовольно сказал он. - Ладно, давай мириться.
Как в раннем детстве, мы схватились мизинцами и покачали руками.
Тот блаженный день мне запомнился на всю жизнь. Целый вечер мы всей семьёй играли в Триктрак, забавлялись и веселились напропалую. Когда ближе к одиннадцати расходились по комнатам, Мишка толкнул меня в бок и посмотрел ехидным взглядом.
- Влюбилась, да?
Я вся вспыхнула:
- Мишка, не говори глупостей…
- А чего такая красная стала?
- Ну, тебя!
Он злорадно расхохотался.
Я долго лежала без сна.
Мишка конечно дурак. С чего он взял? И выдумал же такую глупость. И в кого, в Ваньку? Что за чепуха! Ха-ха-ха.
Мысли, много всяких мыслей всё кружились в голове. Потом, где-то в области сердца вспыхнуло неожиданное тепло и сладкой волной разбежалось по всему телу. Да, это было новое, необычное, волнующее ощущение: «я влюбилась!».
Уснуть в ту ночь удалось уже только на рассвете.

2. 90-е
В то время, мне часто снились кошмары. Наутро я обычно всё забывала, но один сон навсегда отложился в памяти:
Папа стоит на подоконнике. Окно распахнуто. Он смотрит на меня, хитро так подмигивает и сигает вниз.
Я тогда проснулась в поту. Сердце неистово билось в груди. Оказывается, уже давно рассвело.
«О, Господи, - вспомнила я, - ведь мы живём на втором этаже. Даже если бы он вправду выпрыгнул. Тут просто невозможно убиться».
Немного успокоившись, я прислушалась. В квартире была полнейшая тишина. Спит ли он? Надеюсь да. Иногда я боюсь жить с ним под одной крышей. Иногда мне кажется, что ведь он может чего-нибудь натворить ужасного. Прирезать во сне, например. Но потом я вспоминаю, что он мой отец, вспоминаю, каким он был ещё совсем недавно и страх проходит. Но всё-таки… ведь он не в себе… Я запирала дверь по ночам.
Накинула халат и вышла на кухню. Он был там. Похоже, просидел так всю ночь. Не спал. Когда я вошла, он даже не пошевелился. Просто продолжил сидеть, с виду настороженный, со стеклянным взглядом, головой вжатой в плечи, и как бы к чему-то прислушивался. Будто отчаянно пытался расслышать что-то в непроницаемой тишине.
- Папа. Папа!
Чёрт, до него не докричаться. Я схватила его за грудки и крепко потормошила.
Он перевёл взгляд на меня и как бы опомнился. Совсем чуть-чуть.
- Почему ты не спишь? Пойдём, я уложу тебя.
Он вёл себя как маленький ребёнок. Я увела его в спальню. Мне пришлось убаюкивать его. Положила голову себе на колени и покачивала, пока не уснул.
Господи, как долго я ещё смогу выдержать это?
Вернулась на кухню, заварила крепкий чай. Открыла холодильник. Там было пусто. Тройка куриных яиц и кусок маргарина на блюдечке.
Что делать дальше? Денег нет. Зарплата моя закончилась ещё два дня назад, до следующей - больше недели. Моего заработка ни на что не хватает. Отца приходиться кормить с ложечки. Мишка где-то вечно носится, стараясь раздобыть хоть копейку. Это же ужас, ужас.
По столу пополз таракан. О, теперь у нас появились тараканы. Раньше их не было. Раньше у нас было чисто. Давно.
Внезапно входная дверь отворилась. Вбежал Мишка. Он был в каком-то лихорадочном состоянии.
- Мать где?
Я отвела взгляд.
- Где всегда.
- Давно?
- Позавчера вечером как ушла, так и не было.
- Этот где?
Это он отца теперь так называл.
- В комнате.
- Всё такой же?
- Да.
- Понятно… Я сегодня знаешь, кого видел? Марью Ивановну. Классную нашу. Преподавателя, чёрт её побери, литературы. Знаешь что делала? Бутылки собирала. Почётное звание заслуженный учитель имеет! - он скривился в ухмылке. - Тоже вот прокормиться не может. Да, вот она ваша литература! - закричал он. - Пошли, кстати, поглядим на этого деятеля!
- Погоди, он спит!
- Хрена два он спит! - воскликнул Мишка открывая двери. - Ну вот, видишь, я ж говорил?
Папа действительно просто лежал, глядя стеклянными глазами в потолок.
- Педагогическая деятельность, - громко продекламировал Миша, прохаживаясь вдоль кровати и меряя комнату ногами, как это раньше делал папа. - Это целенаправленное, мотивированное воздействие педагога, ориентированное на всестороннее развитие личности ребёнка и подготовку его к жизни в современных социокультурных условиях. В современных, чёрт возьми, социокультурных условиях!
Папа оставался бездвижен.
- Нет? - поинтересовался у него Миша, - ни о чём не говорит? А как же - формирование личности!? Педагог, это звучит гордо!? Мимо, да?
Мишка, кажется, раздражался всё больше.
- Ты только посмотри на него! - обратился он ко мне. - А ведь какие лекции нам в детстве читал! О влиянии литературы на личность. О нравственности! Что такое хорошо и что такое плохо, блин. И где твоя литература, теперь? Идиот! Ничтожество!
Он побежал в зал. Следом послышался сумасшедший грохот. Я бросилась за ним.
Миша опрокинул этажерку с книгами. Глаза его были совсем безумны.
- Вот она ваша литература, - заорал он. - Вот её влияние и плоды! Чему вы все нас учили? Чему научили? Тому, что я теперь работы найти никакой не могу, прокормится, не могу, ни черта не могу и не умею, кроме никому не нужной педагогики?! Лучше бы меня гвозди забивать научили!
- Что ты делаешь!?
- Сдаю макулатуру, не видишь что ли!? - деловито ответил он. - Жрать же надо чего-то.
Миша нашёл в чулане какие-то старые мешки и стал распихивать в них книги. Потом потащил мешки к выходу.
Я вернулась к отцу. Он уже не лежал, а сидел. Внезапно странно оживился, начал дёргаться, точно его к креслу приковали:
- А у Федьки-то опять гуляют! - сказал он вдруг, и подморгнул мне. - Весело у них там, небось.
Я прислушалась. И в самом деле, с первого этажа донеслись звуки баяна.
Папа ещё немного подёргал головой, из стороны в сторону, всем видом напоминая растерянную курицу и опять завис.
- О, эта подлая, интеллигентская натура, - продолжил тараторить Миша, уже из коридора. - Чужого не возьми, не дай бог! Будь последним среди людей, но первым по нравственности. Бабушке через дорогу помоги перейти! Вы вот мне теперь одно скажите, умники. Как избавиться, переделать себя теперь? Как вырвать всё это из головы? Чтобы жить как все?! А вырвать надо, обязательно, иначе скоро с голодухи все передохнем.
Я попросту не знала, куда себя девать в этом дурдоме. Папа сидит, уставившись в одну точку. Мишка сходит с ума по-своему. Вернулась в зал и упала в кресло, прикрыв глаза.
Миша забежал в зал вслед за мной и принялся лазить по тумбочкам. Нашёл мою старую, детскую кофточку, ещё довольно приличную на вид:
- Это старухам на рынке, - пробормотал он, - перепродадут.
Среди других вещей нашлись вдруг и наши пионерские галстуки. Мишка расхохотался.
- Время красных галстуков ушло, пришло время красных пиджаков! - глаза его горели, - Это в огонь! Интеллект, культура, - о какие высокие слова, всё, всё к чертям, в огонь!
Мишка, сунув барахло за пазуху и прихватив мешки с книгами, удалился. Ещё несколько раз он шумно возвращался, наполнял мешки книгами и утаскивал их за собой, с каждым посещением всё тяжелее переставляя ноги. Когда он, наконец, ушёл с концами, стало полегче. По крайней мере - никто не бегал и не орал. Долгое время я сидела одна, просто глядя в пустой квадрат окна, потом испуганно поднялась, с осознанием, что ведь я уже начинаю вести себя как папа!
В дверь позвонили. Неужели мама? Я отворила и остолбенела.
- Ваня! - завопила я и упала в его объятия. - О, Господи, Ванечка, где же ты был родненький, так долго? Как я по тебе истосковалась.
Он подержал меня в объятиях, потом потихоньку отстранил от себя. В глазах его стояло удивление. Видимо настолько тёплого приёма он всё-таки не ожидал.
- А у нас здесь столько всего случилось…
- Да, я слышал кой чего, краем уха
- Где ты, что ты, как ты?
- У меня всё хорошо. Я теперь сам себе хозяин. У меня теперь две точки на рынке. Продавцы работают. Машина. Есть некоторые сбережения…
Он немного помолчал:
- Я вообще за тобой вернулся.
Однажды в детстве Ваня сбежал из дому. Его скоро нашли и воротили обратно. Но в шестнадцать лет, жутко повздорив с отцом (весь дом был тому свидетелем), он ушёл уже навсегда. Уезжал на какие-то заработки, потом работал грузчиком на рынке… Иногда объявлялся на день-два, в очередной раз ссорился с отцом и опять надолго исчезал.
- Кстати, у вас во дворе кто-то книги палит, - сказал он.
Меня всю передёрнуло.
- Это Мишка. Что смог дотащить - то понёс сдавать, остальное, наверное, спалил.
Ваня пожал плечами.
- Макулатура - копейки стоит.
- Макулатура это что! Он на днях люк притащил!
- А где твой отец? - перескочил Ваня.
- В спальне.
- Отдыхает?
- Мне кажется, он уже вообще не отдыхает.
- Мне что-то говорили, но как-то неопределённо. Что с ним вообще?
- Кто его знает? Врачей ведь не вызывали. Всё сидит себе.
- И?!.
- Всё что-то думает. Наверное, свой проклятый тараканий вопрос решает.
- А-а, понятно. О справедливом мировом устройстве озаботился. Не вовремя. Он, похоже, так и не понял, - жизнь изменилась, чтобы выбраться из этого чистилища, нужно вначале о себе подумать. И что, очень плох?
- Очень, - горько сказала я. - Практически невменяемый.
- Давно это с ним?
- Месяца три уже. Но мне кажется, это раньше зародилось. Сначала он потерял работу, главный инженер всё-таки… Подрабатывал, где мог… потом эти скандалы из-за денег, из-за… из-за всего. Мама ещё тут кричала, мол, что он за мужик такой и вообще. Потом она стала ходить… ну ты знаешь… а он, он вот…
Ваня кивнул в сторону спальной комнаты:
- А ты думаешь, почему он до ручки дошёл? Знает, про них, наверное?
- Думаю, да.
- Ну, пойдём, поздороваемся.
Мы вошли в комнату. Папа, действительно, как я и сказала, всё сидел. Глаза его по-прежнему смотрели стеклянно.
- Валерий Николаевич, Валерий Николаевич! - позвал Ваня и вздохнул. - Нет, не узнает меня.
Какое-то время он ещё пытался привлечь папино внимание, но вскоре понял, что бесполезно.
- Да-а, вот так дела, - растерянно протянул он. Потом добавил решительно. - А ведь надо ещё к своему отцу зайти.
У меня перед глазами так и встало их последнее скандальное расставание.
- Может не стоит, Ваня?
- Мне самому не очень-то хочется. Но сходить надо. Два года его не видел. Твоя - там?
- Да, - вздохнула я.
- Пойдём со мной тогда. Вместе поглядим.
- Ой, нет, я не хочу!
- Пойдём, пойдём. Может ещё что-то можно сделать, - убедительно сказал Ваня.
Я сдуру и пошла. Перед самой дверью притормозила всё-таки, со страху.
- Вань, может, ты один сходишь?
Но он уже нажал на звонок. Баян стих. Дверь вскоре отворилась. Федька был, конечно, пьян.
- Оп-па, что за гости, что за гости! Ну, заходите, заходите!
Федька провёл нас на кухню. Мать, сидевшая у стола с рюмкой в руке, вскинула на меня глаза и точно омертвела. За столом сидел ещё какой-то пьянчужка. На столе стоял наполненный штоф, было несколько рюмок и нехитрая закуска.
- Присаживайтесь, чем бог послал! А ну-ка Манька, распорядись, по хозяйству!
Но мама с места не двинулась. Всё не сводила с меня взгляд.
- Хороша хозяйка, придётся самому, - недовольно проворчал он.
Поставил перед нами по рюмке, наполнил их.
- Выпьем!
Мы зачем-то выпили. Я, с перепугу, до дна. Ваня, впрочем, только чуть пригубил.
Федьку стопка взбодрила. Он схватил баян:
- Ну-ка Манька, спляши! - крикнул он.
Мама не двинулась с места. Федька поднял на неё кулак:
- Эй, чего это ты! Видела? А ну давай!
Он с силой толкнул её, пытаясь расшевелить, потом ещё раз. Я зажмурила глаза. Только по шуму поняла, что Ваня поднялся со стула и перехватил кулак отца.
Тот попытался было вырваться, но Ваня присадил его на место:
- Прошло твоё время, папаня, - процедил он.
- Ну что силен, силен, - похвалил Федька и внезапно перестав рыпаться, прокричал. - Ну и к чёрту! обойдёмся без плясок. Мы песни петь будем, вот что!
И с рёвом растянул баян.
- Ведь нынче всё позволено, - продолжал кричать он, - а раз все позволено, то!..
- Пойдём, - негромко сказал Ваня. - Нам здесь делать нечего.
Я была точно оглушённая. Ваня помог мне встать и вывел на лестницу. Только там я немного пришла в себя.
- Господи, господи, - бормотала я в беспамятстве.
- Короче, собирай вещи, - сказал Ваня, когда мы вернулись в квартиру. - Поедешь со мной.
- Как же… А как же они все? Как же папа, Миша…
Ваня был недоволен:
- Послушай меня! Ты уезжаешь.
Увидев страх в моих глазах, он немного сбавил тон:
- Прости.
Помолчал, что-то обдумывая. Начал, спокойным голосом:
- Отца твоего всё равно держать так бесполезно. Лучше ему не станет. Его надо отдать на лечение. Давно пора было. Мишка не маленький. Сам разберётся, как ему дальше жить. Эти… - он кивнул в сторону первого этажа, помолчал. - В общем, если останешься с ними, только себя угробишь. Долго ещё так выдержишь?
Я всё же сомневалась.
- Прошу тебя, Софья, поедем со мной, - попросил он. - Кроме тебя здесь спасать уже некого. И потом… - он помедлил. - Я ведь люблю тебя.
- Ох, Ванечка!
Он обнял меня, крепко прижал к себе и поцеловал.
Вскоре мы вынесли вещи, их было не так уж много. Положили в грузовичок, на котором приехал Ваня. Машина сильно провонялась подсолнечным маслом.
- Сейчас тебя отвезу к нам домой, потом вернусь, - подробно, точно маленькой, объяснял он. - Отца твоего пристрою куда надо. И не плачь, не плачь. Всё образуется.
Мы отъехали, а я всё смотрела назад, на отчий дом и молила: «Простите меня папа, мама и Мишенька. Я вас всех люблю. Очень люблю. Но я жить хочу!».

3. 00-е
Позвонила бывшая соседка. Я ей когда-то давно ещё оставила свой номер, на всякий случай. Она сообщила:
- Умерла мама.
Нужно было ехать. Было, конечно, страшно. Я боялась, что сердце не выдержит этого зрелища. Когда я была там последний раз, несколько лет назад, то просто ужаснулась, как они там живут. Хотела забрать маму к себе. Но она наотрез отказалась.
- Мама, мама, что случилось? - спросила Дарина, увидев выражение моего лица.
- Бабушка умерла, - необдуманно ответила я.
Дочка поразилась:
- А разве у меня есть бабушка? Почему же я никогда её не видела? Даже и не слышала о ней?
- Потому что… - я запнулась. Да и что было ответить ребёнку? Соврать? - Когда-нибудь потом я тебе обязательно всё объясню.
Этими куцыми записками видимо и пытаюсь объяснить. Дочке своей, уже в новом времени живущей. Людям, которые тяжёлых времён, к счастью, уже верно и не помнят. Самой себе.
А иногда вот другое думаю, - зачем я записываю всё это? Неужели только чтоб оправдаться? И правда, как же так вышло, что я мать, собственную свою мать, оставила? Совсем оставила. На верную погибель! Ладно, отец, он хоть болен был, ничем не могла ему помочь. Но мать?
Пока вела машину, вся жизнь пробежала перед глазами. Вспомнила всех по очереди, нашу старую жизнь вспомнила. И, конечно, Мишку… Какой он был всегда, - нервный, неспокойный, темпераментный. И не скажешь, что мы с ним двойня.
Мишка исчез бесследно в том же году, когда заболел папа. Одни говорили, что он, в целях заработка, прибился к каким-то уголовникам и был попросту убит. Другие рассказывали истории куда похуже, будто перед смертью его к тому же жестоко пытали… А один малознакомый человек, однажды объяснил мне, что всё это чепуха, а Мишка попросту взял в долг у нехороших людей крупную сумму денег, и скрылся.
Я всё же надеюсь, что он жив. Надеюсь, что он и правда сбежал с чьими-то деньгами и тихонько обитает себе в сопредельном государстве, одном из многих, образовавшихся после развала Союза.
Первое, что поразило меня, когда подъехала к дому, - в квартире не оказалось стёкол. Три года назад они ещё были. Теперь окна были попросту забиты какой-то фанерой.
Соседка ждала меня около парадного. Мы пошли в дом.
У входа в квартиру нас встретила раскуроченная щитовая. Счётчик отсутствовал.
- Как же они без счётчика? - наивно спросила я.
- А на кой он им нужен? Ведь за квартиру много лет не плочено. Свет-то уже им давно обрубили. В темноте живут.
Дверь была закрыта, но замка на двери не было, только дырка от него.
- В метал сдали, - пояснила соседка. - Всё в метал сдали, даже и замок.
- А как же?..
- Так ведь и красть нечего голубушка, на что им тот замок? Ведь всё что было, давно снесли в утиль. Да у них там ад, ад! Вы уж простите, я туда не пойду, - сказала она и перекрестилась. - Но если что, я здесь у дверей вас жду. Кричите.
Я коснулась двери. Она тут же отворилась с пронзительным скрипом, разрезав темноту коридора полоской света. Осторожно двинулась вперёд, держась за стенку. Обо что-то вдруг споткнулась, чертыхнулась, нашла рукой стену, на ощупь пошла дальше. Толкнула дверь комнаты, остановилась на пороге. Холодок побежал по спине.
Это было что-то невероятное. Комната оказалась довольно ярко освещена. Десятки, сотни бутылок, банок и других сосудов всевозможных видов и расцветок, стояли сплошными рядами на полу, на шкафу, на столе, и вокруг кровати. Короче, повсюду. Десяток горящих свечей, расположенных как в банках, так и отдельно, многократно отражаясь от всех этих разнообразных прозрачных ёмкостей, озаряли комнату невероятным, переливчатым, искажённым сиянием. Эдаким неверным потусторонним светом. Всё это могло бы выглядеть сказочно, если бы не было так горько.
Окружённый светящейся тарой, у стола сидел, не двигаясь, Федька. Был он весь заросший, с окладистой седой бородой да подслеповатыми глазами, и напоминал монаха в скиту. Довершали картину тяжёлый, сбитый запах и неузнаваемая покойница на голой кровати.
Старик поднял глаза, спросил несколько меланхоличным тоном:
- Кто здесь?
- Это я, Софья!
- А-а! - как-то отрешённо протянул он. – Заходи, доченька.
Передо мной был спившийся, рано постаревший, совсем слабый человек. От былой бравады не осталось и следа. Был он странно мягкий, спокойный, задумчивый, вовсе не похожий на себя прежнего.
Я подошла поближе, уставилась на мать.
Какое-то время было тихо, потом фантасмагория продолжилась. Бесшумно, словно тени, пришли ещё какие-то люди, принесли водку. Места для всех не было, расселись на полу, среди стеклянных рядов. Налили и мне. Сунули чарку в руки.
- За упокой души, - сказали они.
Так мы вместе просидели на полу минут тридцать, выпивали и о чём-то говорили. Впрочем, я толком ничего не помню. Всё было как в тумане. Потом меня неожиданно затошнило и я с трудом выбралась из квартиры, по прежнему бесконечному чёрному коридору, постоянно обо что-то спотыкаясь в темноте. Взволнованная соседка всё поджидала меня у двери. Спасибо ей, хоть и за это. Смотрела она на меня так, словно я только что вернулась с того света.
Опершись спиной о стену, заливаясь слезами, на ощупь нашла телефон и лихорадочно набрала Ванин номер:
- Приедь, пожалуйста. Я ничего не умею тут сделать.
К счастью, Ваня всё устроил. Он у меня всегда всё устраивает. Слава богу, похоронили.