Простите на глупости, не судите на простоте
(русская народная пословица)

Много лет в Черемшанке жалели Нюшу Боболеву. Веселая девка была – певунья и хохотушка, пока замуж не выскочила за соседского парня – Витьку Боболева. В деревне так рассудили: «Деваться девке некуда, потому и пошла к Бобылям, сирота - при троюродной тетке. Если Виктор от родителей оторвется, так и счастье в дом заглянет – парень он не избалованный, работящий, опять же родители хозяйство крепкое имеют – все не у тетки, пятой из-за печки кусок хлеба выглядывать. В общем, повезло девке». Бобылевы в Черемшанке жили с незапамятных времен и во всех поколениях слыли нелюдимами. Осуждали их сельчане без охоты, в конце пересуда для этой семьи всегда слово доброе находилось: «Дети – ухоженные, чистенькие и сытые, к учебе и труду охочие. Молодые – все в городе образованные: врачи, инженеры. У Бобылихи синяки с лица не сходят, так муж с женою бранятся, да под одну шубу ложатся». Вся жизнь старших Бобылевых прошла за высоким забором. Подросшие дети после школы по чужим краям разлетались, там и оседали, родительский дом редко навещали и долго не задерживались. Один Виктор, младший, закончил железнодорожное училище в районном центре, отслужил в армии, вернулся в родительский дом и привел жену.
В замужестве Нюшу сельчане только со спины и видели. С первого дня и до последнего Нюша работала с утра до ночи то в огороде, над грядками, то в поле - с граблями и вилами, стирала, убирала, гладила, пекла хлеб – работала весь белый день и ночь прихватывала. За работу в поле наравне с мужиками в Черемшанке по обыкновению женщин не осуждали - давно то было баяно, что жена не барыня, но Виктору Бобылеву нет-нет косточки мыли: «Заездил жену. Сорока нет – старуха. Не повезло бабе». Соседкам, если доводилось в лицо Нюше заглянуть, неловко становилось – отворачивали глаза и про жизнь не спрашивали. Синяки с лица Нюши сходить не успевали. От Виктора родила она двенадцать деток. Пятерых - в младенчестве схоронила. Двоих деточек скарлатина унесла, а трое хлипкими и недоношенными родились. Правы были в деревне - не берег Виктор жену, на поминках, захмелев, жаловался: «Я в жены брал бабу здоровую, а она дите как котенка еще в утробе задавила».
Время, как река, унесло одного за другим свекра и свекровь, детей Нюши. Родителей мужа – на Красную горку за околицей деревни. Дети, отучившись, по чужим краям разлетелись. Со временем дом почернел, высокий забор просел и покосился. Летом, нет-нет, дом стариков Бобылей оживлялся детскими криками и непривычной суетой. Это в дни школьных каникул приезжали постаревшие дети со своими внуками. Заканчивались каникулы - возвращалась тишина и темнота в старый дом. Постаревшие и побелевшие соседки, отхлопотав к вечеру по хозяйству, тихонько переговаривались через прясла: «Бобыль-то, старый козел, не уймется никак – Нюшка опять с синяками ходит!».
Сгорела Нюша скоро, как церковная свечка. Сразу после Пасхи старшая дочь Люба увезла ее в городскую больницу. Привезли обратно после обследования, через месяц, старшие сыновья совсем плохую, а еще через месяц негостеприимный дом Бобылевых распахнул настежь ворота. Анну Петровну – добрую и славную женщину пожалели, помянули и проводили в последний путь всей деревней. Бобыль на поминках плакал, но слов утешения от сельчан не услышал. На сороковой день вдовец и вовсе то ли насмешил, то ли рассердил черемшанских бабок: перебрал самогону и объявил себя «мужиком свободным – женихом завидным». От Покрова до Нового года в деревне не осталось ни одной вдовой старухи, к которой бы Бобыль не посватался.
На удивление сельчан к весне нашлась та, которая на сватовство откликнулась – Марья Коростылева. Старуха - характером скверная. В свое время засиделась Марья в старых девах и осталась до старости одна. К её сорока годам соседки между собой иначе, как Костылей, не называли. Прозвище Костыля прилипло к Марье не из-за созвучной фамилии. В пору созревания черемухи она пряталась за ржавой бочкой в своем палисаднике со старым деревянным костылем в руках, караулила и гнала прочь детвору от тяжелых веток с налитыми ягодными гроздьями. Ребятишки всегда знали о засаде и специально провоцировали погоню, после, улепетывали с кистями черемухи за пазухой, наспех сорванными прямо под носом у хозяйки, получали крапивой по спинам и голым лодыжкам от матерей. Из поколения в поколение черемшанская ребятня стремилась попасть в «запретный» палисадник, тогда как у каждого дома, в каждом саду зрела и наливалась своя черемуха. Из года в год мелькали по пыльной дороге пятки, а вслед за ними, перепрыгивая через коровьи лепехи, неслась разъяренная женщина с высоко поднятым над головой костылем.
Новость о переезде Костыли в дом Бобыля мгновенно облетела Черемшанку. В это же время стало известно, что прежде чем посвататься к Костыле, Бобыль обошел с предложением руки и сердца всех вдовых старух. Посмеялись в деревне над «молодыми» и забыли до самой осени - в деревне летом каждый день зиму кормит. Только к осени в Черемшанке заметили, как сильно за лето изменился Бобыль. При жизни Нюши, Бобыль за калитку не выходил в не глаженой рубашке, без пиджака и стрелок на брюках. От него за версту несло одеколоном, спину, даже постарев, держал ровно, взгляд имел надменно-рассеянный. За три «медовых» месяца старик как будто усох и согнулся. На груди мятой и плохо простиранной рубашки «с мясом» была вырвана пуговица, штаны повисли затянутым бесформенным мешком, кепка после неудачной стирки села и едва закрывала седые неопрятные прядки волос. Старик каждое утро семенил по улице в сторону деревенского магазина, а назад спешил с трехлитровой банкой молока и булкой белого хлеба. В очереди за молоком сетовал соседке: «Марьюшке без молока – никак, и чтобы каждый день свежее». Еще через пару дней случилось удивившее черемшанцев событие – Бобыль занял у соседа 50 копеек до пенсии на папиросы, только просил Марьюшке не говорить. Поначалу соседи над стариком посмеивались. Перестали подсмеиваться и простили былую спесь, когда все чаще стали замечать то багрово-красные, то фиолетово-желтые отливы под глазами у Бобыля. Теперь уже деревенские бабы и старухи жалели самого Бобыля. В родительскую субботу Степанида случайно застала его на могилке у Нюши – старик обтирал рукавом еще яркую фотографию на памятнике с красной звездочкой, плакал и жаловался, что дети не пишут и не едут, в доме - не порядок, Костылиха пенсию отбирает, и невмоготу ему жизнь такая.
Спустя неделю, в дом Бобыля нежданно приехали сыновья с невестками, взрослые внуки. За два часа дружно под вопли и причитания свезли Костылю с ее узлами и подушками в собственную избу, которую она сдавала за 3 рубля приезжему агроному. Бобыля отмыли, обстирали, усадили в машину и отправили с одним чемоданом и самоваром в город. За неделю Бобыли–младшие раздали по соседям небогатый родительский скарб, курей и кроликов, вывезли скопившийся за год мусор, продали дом. Перед отъездом, Степан – старший сын, зашел к бабке Зое: «Баба Зоя, не поминайте Бобылевых лихом - проститься зашел. Отца Люба к себе забирает, комнату ему уже отвела. Мне на днях мамка приснилась, молодая, сердитая, ремнем грозила, обещала кудри вырвать, коли отца в старости оставлю без помощи. У меня, баба Зоя, кудрей уже нет – лысина сияет, а так перепугался, как будто с черемухой от Костылихи не убежал. Отпуск взял и сюда». Степан недолго посидел на крыльце дома бабки Зои, потом резко встал, обнял бабку Зою за хрупкие старческие плечи, принял из рук матерчатую сумку с наспех собранными пирожками, огурцами, салом, не оборачиваясь и пряча слезы, почти добежал до машины. Невидимая нить, связывавшая его с Черемшанкой, натянулась и оборвалась – Бобылей в деревне Черемшанка не осталось.