- Ой, бабацка! – На подоконнике, уткнувшись носом в оконное стекло, сидела девочка. Таращась на трепыхавшуюся между оконными рамами бабочку, она неожиданно стукнула по стеклу ладошкой. Бабочка метнулась в сторону и замерла.

Тишину серого, суконного дня разорвал на части крик ребёнка. Мать выронила из рук противень с ватрушками и дикой кошкой ворвалась в коридор. На полу, корчась от боли, отчаянно голосила щуплая, коротко остриженная девочка. Рядом валялась бутылочка с уксусной эссенцией. Мать растерянно смотрела на неё, на девочку, и не знала, что делать…Мысль о том, что надо просто обмыть ножку, в которую так яростно вцепилась её дочь, даже не приходила в голову.
«А вдруг выпила? Скорая помощь…»
Мать суетливо накинула пальто, вернулась, подобрав бутылку, и опрометью бросилась за дверь.

В бедно обставленной, но уютной комнате, с отрывным календарём в руках, сидела молодая женщина. Она аккуратно оторвала верхний листок – 8 Марта 1956 года…
«Ладно, обошлось, только след на ножке остался. Какая реакция? Ведь сколько раз я разбавляла её водой…»
Брезгливо поморщившись, она посмотрела на кучу окурков и принялась за уборку. Подташнивало…«Эх, знает, что от этих запахов меня воротит…»
Необычно яркое солнце, уютно и как-то вдруг, примостилось в тёмных, сырых уголках полуподвальной квартирки, делая её более просторной и светлой. В открытую форточку ворвался свежий, весенний ветерок…
«Дурёха я дурёха, где двое – там и трое, справимся…
Она вспомнила обжигающий ветер, колючий царапающий снег, сарай, нервно подрагивающий тусклый фонарь и одинокие тени на тёмной, глухой улице…
«Аборты запрещены, жизнь от получки до получки, обещания мужа – слова, слова…А мне только двадцать восемь». Она залезла на крышу и прыгнула…

Тёплый, ласковый луч привычно проскользнул в окошко, пробежался по краешку одеяла и коснулся ресниц девочки. Она зажмурилась и осторожно открыла глаза. «Ой, солнышко»... Откинув тоненькое, байковое одеяльце, смотрящее круглым глазом из ситцевого линялого пододеяльника, она прямо босиком, по теплым, солнечным лучам прошлёпала к окну. Ей нравилось наблюдать за снующими туда-сюда ногами, обутыми в сапоги, ботинки…
«Летом интересней…» Она не по-детски вздохнула и, подставив табурет, забралась на подоконник окна, выходящего на противоположную сторону. Здесь она видела людей в полный рост. Окно выходило во двор и, хотя он был проходным, многие предпочитали идти в обход. Перспектива провалиться в тающий, грязновато-серый снег была малопривлекательна. Но такие нерасчётливые удальцы находились, и наблюдать за тем, как они вытаскивают ноги из снежных ям, было не менее увлекательно.
Девочка осторожно отодвинула цветущую герань, тут же окатившую её своим особенным ароматом, и, поморщившись, стала наблюдать.
Людей не было. Возле взъерошенного куста сирени сидела большая, серая ворона и, придерживая когтистой лапой корку хлеба, настойчиво долбила её клювом. Девочка с интересом следила за ней и вдруг вспомнила, что тоже хочет есть. Она неуклюже повернулась на живот, намереваясь слезть, и опрокинула горшок с геранью…
«Мамин любимый…Я нецяянно… Ну, и пусть…»
Она топнула ножкой, тут же забыв про еду, и забралась под одеяло в ожидании брата-первоклассника – «он уберёт это плохо пахнущее цюдовище».
Наблюдая за тёплым лучом, переместившимся на противоположную сторону, она нахмурила бровки и тихонько засопела, причмокивая во сне губами…

- Ну, и кого ты хочешь? Братика или сестричку? – спрашивал отец, ласково потрепав четырехлетнюю дочурку по светлой шапке густых, слегка вьющихся волос.
Она таращила на него свои большие серые глаза, уже зная, что мама пошла за ребёночком, но смущённо молчала. Ей было все равно…
Родился мальчик…Он, как и положено при появлении на свет божий, закричал, но потом…
- Слышь, ты б взглянула на пацана. И чего он всё молчит, жив ли? - спрашивал дед, обращаясь к дочери.
А он лежал, пускал слюни и, старательно разглядывая свои ручонки, косил глаза.
Он терпеливо молчал, словно боялся потревожить своим криком маму, которая когда-то хотела избавиться от него. Он как будто бы чувствовал свою вину за то, что так цепко держался…
Если бы он знал, что его ждут скандалы редко трезвого отца; побеги от них в залатанной, переходящей от брата и сестры, одёжке; несколько приводов в милицию – бои за справедливость; работа, на которой он потеряет два пальца; Чернобыль с его жарой – свинцовые предохранительные щиты на окнах столовой они сбрасывали; инсульт, после которого он с трудом будет передвигаться даже по комнате…
Если бы...Возможно, он постарался бы и ускользнуть…Но он родился.

А по двору роддома, весело подпрыгивая, носилась девочка и, дёргая отца за рукав, оголтело кричала:
- Папа, папа! Смотри! Бабочка…