Инна Ильинична добралась до автовокзала измочаленная. Сегодняшний день показал ей свой норов, она тоже не осталась в долгу. Так и поквитались.
Дело, ради которого ей пришлось ехать в город, она вы́ходила. Каждое дело нужно вы́ходить – так повелось: она привыкла. С детства подбирала и выхаживала брошенных кутят, а едва успела выйти за школьный порог – выхаживает тяжело захворавшую маму, вот уже четверть века...
Инне Ильиничне хотелось сейчас одного – расслабиться в условно-мягком кресле пригородного автобуса и смотреть в окно сквозь однообразие берёзовых лесополос. Она научилась мерить время дорогой, а вот время ожидания дороги выпадало из этого измерения и тяготило своей бессмысленностью.
До автобуса оставалось чуть больше получаса.

Свободных сидячих мест в зале ожидания не оказалось, и она осталась отрешённо стоять в сторонке – усталая, не броско одетая женщина. Ну что ж, терпеть не так долго. Такое ожидание не сокращает, а скрадывает и убивает время – пусть и полчаса, всего полчаса, а кто знает, сколько всего отрезков «по полчаса» всего отпущено в жизни? Эта мысль появилась в её сознании и проросла досадой и сожалением о своей участи – не самой лучшей на свете.

– Так вот Вы где! А я вас искал! – раздался рядом довольно приятный мужской голос. Она вздрогнула и попыталась всем своим видом показать недовольство, вызванное внезапным вторжением в её мир.
– Нет-нет! Только не уходите! Выслушайте ради всего святого! – Инна отпрянула: только вокзальных ловеласов ей сейчас не хватало! Она готова была ответить резко... очень резко, даже на грани приличия, но ловелас был так старомодно-вежлив, что ни один из готовых вариантов резкого ответа к случаю не подходил, и пока Инна придумывала подходящий, незнакомец продолжал:
– Понимаете, мне осталось быть на воле менее часа. Позвольте Вашему покорному слуге провести хотя бы этот отрезок жизни с пользой!
– Чего Вы от меня-то хотите? – Инна инстинктивно прижала покрепче сумочку, хотя в кошельке осталась одна мелочь.
Чего он добивается от неё, этот немолодой мужчина, чем-то похожий на Антона Павловича Чехова, только без пенсне? А может, он мошенник?
– О, я бы хотел поухаживать за Прекрасной дамой в Вашем лице угостить её, насладиться мгновениями беседы.
– Простите, я не пью – Инна всё ещё продолжала отстаивать свою независимость.
– Простите, я тоже не пью спиртного, Вы ведь это имели в виду? – Инна не нашлась что ответить и молча разглядывала собеседника.
– Видите, как у нас много общего?! – продолжал незнакомец. Инна смутилась — острые и меткие ответы приходили в её голову потом, позже. О, какие это получались умные и правильные ответы! Но событие уже прошло, и все эти драгоценности оставались совершенно невостребованными пылиться в ящике воспоминаний, как старые игрушки. А когда умная мысль по-привычке запаздывала, Инна предпочитала молчать, боясь показаться дурой.
– Так чего Вы желаете, сударыня? Я понимаю, что привокзальный ассортимент угощений далёк от изысканности, но это обстоятельство мы с Вами уже не можем переменить, не так ли?
– Увы – Инна почти сдалась, и тон разговора заметно потеплел.
– Ну так выбирайте: чего желаете?
– Мороженого, – ответила Инна, может, потому что прилавок с мороженым первым попался на глаза,.. а может, это действительно было её тайное желание... Да ладно, какая разница! От этого же ровно никакого вреда!
– Какое мороженое сударыня предпочитает?
– А, на Ваш вкус. – Инна давно забыла, когда последний раз покупала себе мороженое. Да и не еда это – баловство, на которое денег жалко.
– А вот сейчас и узнаем, угадал я Ваш вкус или не угадал! незнакомец протянул ей пакетик с эскимо.
– А Вы сами какое мороженое будете?
– А я сам мороженого не буду, потому что я хочу рассказывать Вам то, что хочу рассказать, а за едой говорить не умею. Так вот воспитали – либо ем, либо говорю.
– А где же мы будем разговаривать? – Инна совершенно не хотела развлекать скучающую мороженщицу, которая уже навострила уши. Объявили очередной рейс, люди двинулись к выходу. В дальнем конце зала освободилась пара отдельно стоящих кресел. Инна, мигом оценив ситуацию, сделала собеседнику направляющий жест, и, с мороженым и сумкой наперевес, устремилась на освободившуюся территорию.

Она присела, поставив между собой и собеседником сумочку. Но он не стал садиться рядом, как она ожидала, а только бросил на кресло свою полупустую спортивную сумку, а сам облокотился на массивную тумбу напротив.
– Вы ешьте, ешьте! Мороженое – субстанция текучая. Знаете, я сделал потрясающее открытие: мороженое – можно использовать в качестве прибора, измеряющего время! Особенно – эскимо. Не пройдёт и пяти минут – ррраз – и оно уже с палочки соскользнуло! Время ушло.
Мужчина умолк, на какое-то мгновение ушёл в себя. Инна раскрыла блестящую упаковку и слизывала шоколадную глазурь, чуть-чуть пачкая губы.
– Да, интересная гипотеза! С сегодняшнего дня будем мерить время в мороженых! – Ей вдруг стало так легко и просто, будто мешок с возрастом и проблемами отстегнулся и потерялся – да и бог с ним, не жалко, и некогда до него, пусть. Вот этот человек – этот собеседник – увиделся вдруг не дяденькой, похожим на Антонпалыча, а мальчишкой, подростком, её ровесником или чуть-чуть постарше. Совсем-совсем чуть-чуть! А сколько ей сейчас? Лет четырнадцать, не больше... Да и не важно! Чуть-чуть растрёпана – так бегали же, играли в мяч, или просто летали по двору – она, помнится, вообще невозможная непоседа была. Только за книжками о приключениях и засиживалась, а так – не ходила – летала! И в школу, и в магазин: за хлебом, за мороженым...
Инна не ела мороженое – она уплетала его по-детски – за обе щеки, с её помолодевшего лица почти что стёрлась горестная складочка у губ, с правой стороны; глаза загорелись озорством, щёки разрумянилась. Новый знакомый заметил это и мысленно радовался: «Как мало надо, чтобы сделать женщину счастливой! Как мало...»
– Как мало надо для счастья! – вдруг произнесла Инна, сама удивляясь неожиданной звонкости своего голоса, – Мороженое – как мера счастья?! – она облизала остатки сладости с губ. – Ну что же Вы молчите? Обещали рассказывать, а только молчите? Уже скоро объявят мой автобус!
– А Вам на самом деле интересно?
– Ну да, конечно, – пытаясь казаться уверенной, пролепетала Инна. – Вы что-то там говорили... – она пыталась вспомнить, о чём же речь шла в начале их знакомства, и вдруг вспомнила:
– О неволе...
В то время как Инна вспоминала, она как бы разматывала клубочек в обратную сторону, в начало разговора, и по мере продвижения «туда» лицо её теряло детскую непосредственность, возвращая возраст и озабоченность. Как будто чьи-то руки закрыли невидимое окошко в счастливый беззаботный мир, а картина вокзальной действительности вернулась. И коварная складочка у губ вернулась тоже.
– Да всё очень просто, мадам, всё до смешного просто: жил так, что всё профукал. И даже чуть-чуть больше, чем всё. Так вот умудрился Ваш покорный слуга. – Он сделал несколько театральный жест. – Вот и весь сказ. Теперь держу путь в... соответствующее учреждение. Там теперь и будет мой дом.
– Но ...зачем же в дом...эээ, Вы ведь никакой не престарелый на вид! И вообще... В деревнях вон пустые дома стоят – какие совсем без хозяев... А где и хозяева есть, но давно в город перебрались... Многие рады будут, если кто поживёт-присмотрит за родительским домом! У меня такая соседка есть – пустит жить в избу в деревне, хоть сейчас! – Инна вдруг жарко и сбивчиво заговорила о своём, наболевшем: о том, что за обыденным люди забыли что-то важное, что всем надо развлечений, а настоящая жизнь — она только и возможна в глубинке, и с чего все уезжают? Уезжают и уезжают, и скоро никого в таком разе и не останется, и мужчины уезжают первые, а прожить-то можно, мооожно! И даже красиво, романтично даже! Чего ещё надо-то человекам... человеку... Вот Вам, например... э-эх... – Инна говорила, говорила, воодушевляясь своими словами, встала с кресла и даже забыла о своей сумочке.
Собеседник как-то сник и слушал, склонив голову набок, как виноватый пёс, потом вдруг встрепенулся: – Извините, объявили мой рейс. Простите, что мороженое оказалось таким коротким. – Он подхватил свой багаж, быстрым шагом направился к выходу.
– Куда же Вы... Инна хотела его догнать, но обернулась, вспомнив о своей сумочке: две дородные цыганки, жующие беляши, уже обустраивались на освободившихся креслах, и сумка Инны скрылась под необъятными юбками.
– Эй, отдайте мою сумочку, чего вы тут! – голос Инны зазвенел от возмущения.
– А и нечего разбрасывать вещи по всему вокзалу! – цыганка брезгливо взяла сумочку Инны двумя сальными пальцами, – Нá, несчастная!
– Сама несчастная! – огрызнулась Инна, схватила сумку и бросилась к выходу.
– Ну, Вы,.. – запыхавшись, окликнула она его, будто выдохнула огонь погони в спину мужчины, – как Вас звать-то?
Он остановился, лицо его уже приняло безразличное выражение прохожего, который вообще ни при чём. Но, увидев взбудораженную Инну, спросил:
– А хотите, пропою Вам песенку на прощание? Правда, я почти не знаю слов, только начало и конец. Услышал однажды и запомнил, как сумел.
– Ну, пойте – решительно ответила Инна
– «Шла по городу Ассоль, а навстречу ей – осёл», – пропел незнакомец на мотив «чижика пыжика», – это – начало. Впечатляет?
– А то! – Инна широко улыбнулась. Ей вдруг снова стало так хорошо, как будто она распечатала заклеенные на зиму окна в лёгкое весеннее тепло и вдохнула солнца...
– А что же дальше-то? – спросила она, доверчиво подаваясь навстречу этому приятному теплу.
– А вот что: «Всё могло быть хорошо, когда б не встретился осёл!» Вот Вам и конец сказки... Мне пора: я не имею привычки опаздывать. Прощайте.

… Инна Ильинична опустилась в просиженное кресло видавшего лучшие времена пригородного автобуса. За окном замелькали домишки окраины города, потом потянулись берёзовые лесополосы. Дорога, дорога. Может, только это время и годится, чтобы подумать, помолчать, освободиться от суеты, отдохнуть, наконец. О-сво-бо-дить-ся... А в чём свобода-то? Сидеть неподвижно в потёртом кресле, ждать, когда тебя довезут – разве в этом – свобода? И почему вдруг – свобода, а не воля? Ведь тот человек на вокзале говорил о воле, а не о свободе. И вообще, где она, что она – эта воля? Какая она? Вспомнилась заколдованная Марья-искусница из фильма, которая на все вопросы отвечала: «Что воля, что неволя – всё равно». И образ неволи Инна представила вдруг похожим на забрызганное грязью автобусное окно, через которое она провожала взглядом убегающие с той стороны придорожные пейзажи. А почувствовать волю можно, когда раскрываешь окно навстречу весне.
Только это ещё не вся воля...