(Серия – Мой бессмертный полк)
Бабушкины сказки
Как я любил слушать, долгими зимними вечерами, бабушкины дивные рассказы. Когда родители отправляли меня на каникулы в край лесов. Ровный, размеренный её голос льётся как песня, русская, тихая, протяжная.
Рядом с нашими хоромами стоят ещё два домишки и тишина. Тихий шёпот сосновых веток, перезвон воды на речных перекатах и крики птиц в перелеске. Вот и всё что здесь нарушает полную немоту. Две горы вдалеке, от которых начинается наше Золотце, образуют состояние вечности и непоколебимости.
Летом сюда приезжает отец с друзьями. Они рыбачат, охотятся и заготавливают для бабули дрова. Зима долгая и дров складывают несколько поленниц. Что ставят под домом, а что и возле бани, над речкой. Когда снега по крышу, не слишком то побегаешь по двору, в поисках поленьев. Всё должно быть рядом, под рукой. Так вдоль забора и стоят, амбар, сарай и баня, а меж ними поленницы.
Сарай приспособлен под мастерскую и склад. На стенах весят рыболовные снасти. Удочки, бредни и закидушки. В двух углах стоит рабочий инструмент. В одном пилы и топоры, в другом – лопаты, цапки, вёдра. В третьем углу приспособлена небольшая печурка, для приготовления пищи в летний период, когда не разжигается Русская печка в дому. А вот в четвёртом, на мой детский взгляд, было самое интересное.
Стояли две лавки и пустой стол.
Ха! Что же тут интересного? Спросите вы? А то, что стол этот волшебный. Сидя за ним, бабуля делала прекрасные, красивые и удобные ложки, а также, что для меня было очень необходимо, лучшие и самые громкие свистульки. Никто в Ширинке, такие не делал. Местные мальчишки мне завидовали. Но бабуля не давала повода нам ссориться, и когда мы начинали свои детские соревнования по свисту, все получали по свистульке.
Одно условие наших соревнований – уход на Золотце. И там, сидя на камне, у воды, мы выводили прекрасные трели. Долгие и певучие.
Вдоволь насвистевшись и наслушавшись трелей, ныряли с этого же камня и купались до посинения.
Проголодавшись, никто домой не собирался. Могут загнать и предложить по работать. Поэтому, мы бежали в лес, по грибы по ягоды. Ягоды ели, а грибы собирали и носили домой. Всё подчинено проблеме выживания зимой. Даже играя, думали, что есть в зимнее время, когда всё завалено снегом.
Вот и сбор грибов не был нудным и тяжёлым трудом. Всё происходило весело и в соревновательной форме. Кто найдёт самую длинную и тонкую ветку, чтобы потом, на неё нанизать поболее грибов. Идя уже к дому, рассказывали, кто и где нашёл тот или иной грибок. Они ведь отличались не только по размеру, но и по красоте.
Так проходило время в летнее время. А вот зимой! Зимой выручала бабуля – рассказывая свои прекрасные истории и обучая различному мастерству: бить баклуши, резать ложки, плести бредни и мастерить разные нужные по хозяйству вещицы.
Вот несколько историй я и хочу вам предложить. Начну правда издалека, чтобы можно было иметь представление о тех, далёких от цивилизации и мировой культуры местах.
И ещё, сразу оговорюсь. Может не всё помню, или не совсем точно передаю, но суть не в мелочах, а в самой истории.

Бабуля
- Да о чём же тебе рассказывать, родимый? Родилась и выросла, вот и всё.
— Вот за это и расскажи, интересно же.
- Хорошо, укладывайся, сегодня метель, гулять не ходил, так не заснёшь. Поговорю за жизнь с тобою. Авось поймёшь, хоть и мал ещё, что жизнь не игрушка. Многое надо знать и уметь, чтобы просто выжить.
Я родилась в посёлке Марь, среди лугов и лесов, рядом с небольшой речушкой под хитрым названием – Золотце. А с километр ниже по речке стоит село Ширинка. Это из-за того, что там наше Золотце расширяется в настоящее озеро.
Люди сказывали что здесь, ещё при царе горохе, были золотые копи.
Сначала на берег ручья просто вымывало золотые песчинки и камешки. Люди заметили, образовали прииск и посёлок. Но то, что сам давал ручей, оказалось мало и стали люди копать. Вправо и влево от ручья.
Много не находили. Бедное было место. Да, к тому же, речка по весне сильно разливалась, заливая выкопанные ямы. Приходилось долго ждать, когда вода спадёт и начинать всё сначала. Землю с ям выгребали и таскали на огороды. Удобряли. Вот так одной весной и случилось.
Да то и сталось, что нашли в одной из осушённых ям, несколько золотых камней с кулак мужика, размером.
С тех пор речку стали звать – Золотце, и народ к нам ринулся толпами. По вырубали лесу в округе немерено. Избы поставили. Вырыли огромные ямы, да так больше ничего не нашли.
Правда прошёл слух, что выше по течению реки видели золото, да мало кто откликнулся на эту новость.
Мой пра пра прадед, да ещё двое старателей, ушли выше. Построились. Обосновались. Так наш посёлок и стали называть – Марь. Мираж, то есть. Идя по реке, он показывается из тумана как вроде спускается с неба. Вроде и нет его – мариться люду.
По началу праотец наш ставил домик в низине, у реки. Где золото мыть было сподручнее. Но в один год что-то случилось с Золотцем. Из ручья, она превратилась в полноценную реку. Все три дома нашего поселения смыло. Вот тогда и перебрались они на пригорок. Сделали себе поле и огороды, вырубив лес на строительство. Выкорчевав пни на отопление. И стали жить по-особому. По отдельному. Вести хозяйство артельно.
Село Ширинка не пострадало. Только все ямы, да овражки залила вода и получилось озеро.
На берегу, с одной стороны возвышается скала. Или не скала. Камень огромный. Мы в детстве часто ныряли с него, да дно исследовали. Здесь ведь особо рыли. С усердием. Под скалой просто золотинки чаще находили. Вот и думали, что в самом камне сокровища не сметные.
Да только потоп и помешал скалу изничтожить. Залило всё с трёх сторон, да и ушло золотишко от сюда на всегда.
Нету здесь ничего. Пусто. Только часть оседлых и остались, а остальные далее подались, счастье удачу искать.
А наши остались. Да и куда идти?
Бабуля на последних днях ходила, когда артель уезжала.
Остались они, да и не жалеют.
Детей пятнадцать душ было. Хорошо жили. Дружно. Девчонки в лесу грибы ягоды собирали. Орехи.
Мальчишки у Ширинки, рыбу ловили. Вялили.
Взрослые мужики охотой промышляли.
Женщины по хозяйству, да в огороде хороводили.
Хором сеют, хором пашут, хором песни зимой поют да носки вяжут.
Марь даже, порой, богаче Ширинки была. По окраине прадед пасеку соорудил. Пчёлы сами селились и мёдом делились. Хорош наш медок. Лучше любой горечи горло дерёт. От многих хворей помогает.
Раз только медведь наведался, пасеку разорять. Да собрались мужики с рогатинами. Теперь мишка пол избы согревает. Большой был. Всей артелью ели его.
А в Ширинке коров, волки часто проведывали. Большой урон наносили. Поэтому село часто бедствовало. За счёт охоты только и выживали. Сначала пытались частоколом защититься, да потом передумали. Накладно. Если новые люди приходят или млад женится, надо дом строить, а забор переносить. Так нашли выход в другом. Вокруг Ширинки поля обустроили. Поболе версты будет. И строится есть где, и сеять, и пахать.
Новый дом строят, лес рубят, поле расширяют. А зимой волков издалеча видно. Да по центру полей чучело пугало соорудили. Тряпками на ветру, как руками машут. Не то что зверьё, чужих людей пугают. Хотя редки они у нас. Уж очень далеко мы забрались.
Однажды люди заходили, что царя убили сказывали. Мы новость узнали, когда в Ширинку на рынок ходили. Собираемся мы с утреца. Берём товар да ружья. Товар на обмен, а ружья не от лихих людей, для охоты. Просто по лесу идти, вдруг белка или косой проскочат. Что ж его упускать, время-то. Лето короткое. Заготавливать на зиму всё заранее приходиться.
Ведь если снег раньше навалит, а он у нас выше крыш лежит, сам знаешь, на охоту рыбалку не выберешься. Так спасайся.
Хотя кто весну-лето не ленился – добро живёт. Богато.
Мясо и рыбу вялили да в бочках солили.
Кстати, за солью особо ходили.
- Да ты спишь, мой касатик. Спи родимый. За соль я тебе опосля расскажу.

Соль
- Бабуля, расскажи мне про соль.
- Соль? А что соль? Соль как соль, солёная.
- Ну не шути, ты же обещала.
- А ты мне завтра поможешь баклуши бить?
— Это заготовки для ложек, что ли? Так я уже с десяток тебе приготовил.
- Ты скоро уедешь, чем я заниматься буду? А так ложек нарежу, разукрашу и вам пришлю, на подарки друзьям вашим.
- Ну рассказывай уже. Конечно, помогу.
- Хорошо. Садись на диване, укрывайся и слушай. Молодец!
Есть место в верстах пятидесяти, или даже чуть по более, где в горе вырыты норы. Так вот норы эти, люди сами вырыли, добывая соль. Я ещё в детстве, там однажды была. Батюшка взял меня с собой. Потом туда часто ходила, то. Но вот первый раз, запомнился. Ох и намаялась же я тогда. Хотя отец меня заранее предупреждал. Но ради красоты увиденной и результата, стоило ноги бить. А вот как шли? Как нашли? Не знала не ведала тогда. Везде лес да дебри непролазные. Это потом уже выучила тропинку по корням да деревьям, по местности, тогда же только удивление.
По началу дерево видела, то за которое туча зацепилась и на долго зависла. На него глядя, батюшка и вёл по началу. Потом сопку видела, лысую. Без единой травиночки. Одни камни да мшаник серый. Вот вдоль неё денёк. Дальше ручей, да топь вонючая, с травою красной. Ядовитой. Ручей, сказывают и зимой течёт, не замерзает. Да и течёт ручей от горы самой.
Вот в четыре дня и дошли.
Норы прям в горе, а стены сверкают, глазу больно.
Камушки под ногами. Возьмёшь один, а он на солнце так и играет, так и играет, переливается. Кристалл.
А оказалось, то сама соль. И везде она. На стенах. С потолка свисает. Под ногами хрустит. Но внутри серая и неприглядная, холодная.
Набили мы соли камнями со стен. Засыпали туеса заплечные. Да в корзину, заместо еды съеденной. Отец стережит:
- Не сыпь много. Не донесёшь.
А как не сыпь? Все знают какая на вкус соль противная. А еда без соли ещё противней. Без соли ешь только если выживать осталось, и у соседей занять нечего. Без соли вообще жизни нет.
Предупреждал отец. Да я не слушалась. Знала уже, цену этой соли. Везде набрала. И в туесок засыпала, и в корзину с карманами добавила. Еле с колен поднялась. Глянула на отца, а он молчит и улыбается. Ничего не говорит.
Вышли по утру. За час по топям так взопрела, что хошь всю одёжку сымай.
Сначала немного отстала, чтоб за отцом идти, а потом давай из карманов соль выкидывать.
Пока топи прошли, я уже пол корзинки ослобонила.
А у отца, вроде глаза на затылке. Он и говорит:
- Ты бы доню, хоть не всё выкидывала. До дому оставь. Не ровён час до весны не хватит.
- Да я батюшка только карманы ослобонила. Печёт больно, соль эта треклятая.
- Не ругай хороший товар. Мы ведь мою соль себе на год оставим. Я норму знаю. А за то, что ты несёшь, в Ширинке на вещи тебе сменяем. Вон как вымахала. Пора обновами обрастать. А мы так с матерью решили – что заробишь, на то и купишь.
Как услыхала то за обновы! У-у! Губы в кровь кусаю, но тащу! Себя дурой обзываю, за то, что лишок скинула. Да и батюшке в мыслях достаётся, зря раньше не сказал. Вообще бы и камушка не обронила.
А тятька говорит, вроде мои мысли читает:
- Не ругайся Нюшенька. Донесла бы и те крохи что скинула, да дён семь бы мы шли. А время терять нельзя. Видишь деревья мокнут, по колен выше? Зима будет ранняя. Спешить надо. Одной солью сыт не будешь. Как придём, соль оставим и на охоту. Я тут тропы новые приметил. Силки поставим. Ничё родная, заживём! Хлеб уродил. Зверья много. Всё будет хорошо.
Дошли. Донесли. Оставили да чаю с мёдом попили. Запас с собой взяли и на охоту ушли.
Я с семи вёсен с ружьём. Отец приучил. Спасибо ему. Благодаря его учёбе и выжили в лихую годину.
Вообще многому учил. Как след распознать, да в каку сторону зверь ушёл. Научил кого сторониться надо, а за кем и побегать. Учил бредни плести и правильно ставить, а по утру собирать, чтоб рыба не ушла.
Очень я благодарна отцу, прадеду твоему.
Хоть порой так трудно и нудно было сидеть, ждать пока зверь появится.
Или как рысь перехитрить. Ох хитра и бесстрашна дикая кошка. Не чета домашней мурёне.
- Баба! Баба! А меня ты научишь стрелять?
- Какая я тебе баба? Бабки это у вас там, в городе, на базаре торгуют, а я для тебя бабуля.
- Ну бабуля, а меня ты всему научишь?
- Да научила бы, так ты ж непоседа. Что ни утро, то с мальчишками на Золотце прохлаждаешься. А учёба дело долгое, хлопотное.
- Ты меня только научи. Я всё делать и слушать буду, как скажешь.
- Та научу, научу. Не кричи только.
А сама отвернулась и в пол голоса:
- Да что толку учить то. Вон сына выучила и что толку? Охоту и рыбалку в отдых да игру превратили. Такое нужное и ответственное дело. Работу – в игру! Э-эх! По привыкали в своих городах, всё да на блюдечке. Пришёл – купил. Нет мужиков настоящих.
Повернулась снова ко мне и продолжила.
Ну так вот. По осени мы соль мною принесённую, выменяли на обновы, мне и матери. Пороху набрали. Патронов. Ружьё меньшому брату. Вообще хорошо за соль дали. Оказалось, мы удачно по весне сходили. А те, кто позже пошёл, в топях увяз. Сильно разлилась там речушка местная. Не дойти стало. Вот мы удальцы молодцы.
Всё. Спи давай. Уже за полночь. Скоро петухам петь, а ты ещё не улёгся.
Заболталась я с тобой. Пойду опару поставлю. С утра блинками с мёдом побалую. Спи!

Дом пятистенок
Дом этот, пятистенок, ещё твой пра, пра, и ещё пять раз прадед ставил. Необычный дом. «Звёздный» - как его сам дед называл. Так что он, видишь, у нас о пяти углах.
Это сейчас простенки сделаны, комнаты. Всё отдельно. А раньше всё одним было, только сени отдельно. Там живность и скот зимовали.
В сени как заходишь, так вправо и загон для животных был. Слева же, дед ульи выставлял один на один. Узкий проход для люда оставался. Бывало, идёт матушка с дровами, заденет бревном улей, а оттуда:
- У-у-у-у!!!
А дед в ответ:
- О-о-о!
Наш то мёд, дороже золота!
Само-то золото в Золотце перевелось, а мёд завсегда пчёлы носят. А мёд — это здоровье, вкусно и лекарство. Скольких людей твой прадед с того света вернул. Сколько детишек недоношенок выходил, одному Богу известно. Вот, бывало, че, молодуха, в поле на покосе. Не время ещё родить то. А повернулась не так, али уселась на сыру землю, тут раз, и разродилась не по времени. Детёныш малюсенький, слабенький. Вот-вот гляди, Богу душу подарит не крещёную. А тут прадед твой идёт, с ложкой. Да в ложке той смесь волшебная. Перга с пыльцою, да пчелиное маточкино молочко, мёдом приправленное. Ни в одной аптеке у вас в городе, такого не купишь.
Нажуёт молодуха хлебца в тряпицу, каплю другую смеси добавит. Смокчет и оживает малец-то. А как всю ложку ему скормят по капле, так уж дитё и на ножки встает. Ложку ту, дедову, всю жизнь как оберег хранят. Приболеет человек, той ложкой чай мешают, и такой чай без варенья и сахару сладкий, пить невозможно. Такая сила на годы от смеси остаётся. А уж к старости человека и ложка спревает. А умирает человек и ложку не ищите, нету её. За ним сама ушла, говорят.
Ну так я про избу то говорю тебе. Это сейчас комнаты, после войны разделили, а по началу все вместе жили.
Старики на печи кости грели. Туда и мальцов со снегу, погреться загоняли, да приболевшего на ночь укладывали. К утру люба простуда выжаривалась. А раньше там ещё и медвежья шкура лежала, так она звериной силы прибавляла. Вот старики и жили долго.
Слева от печи лавки начинались. Первые две, самые широкие – то отца с матерью. Рядом стол стоял. По одаль, малый ткацкий станок.
Родители рано вставали. Отец за столом ложки резал, снасти проверял, ну и другую работу по хозяйству делал. Мать бралась за стряпню с другого краю стола. Когда семеро по лавкам сидят, да во все глаза глядят, попробуй опоздать с завтраком, обедом. Такой рёв и гам начнётся, хоть с дому беги. Но у нас такого, слава Богу, отродясь не было. Хотя люди поговаривали, что были и такие семьи в Ширинке.
Дальше по лавкам, но поуже, и сами дети. Голова к голове, ноги к ногам. И никому не тесно. Лавки вкруг, по всей избе. На последней лавке, самой узкой и низкой укладывали незваных гостей или чужинцев. За ними в ночи старики приглядывали, да и обсохнуть им близость печи позволяла. Свои чуни да лапти у печи выставляли.
— Вот вроде и всё за дом. Спи давай. Поздно уже. Завтра ещё что скажу.
А я уже и так засыпаю. Глаза слипаются.

Дедушка
- Бабушка. Ну бабуля. Расскажи мне про дедушку.
- Да что ж тебе рассказать, касатик? Был у тебя дедушка. Герой войны. Лётчик. Лейтенант. Из большого города. Был, да и сгинул в этой страшной войне. Много людей тогда сгинуло. Многие не вернулись в свои города и сёла.
- Ну нет, бабуля. Ты с самого начала расскажи.
- Сначала? Ох и не лёгкую ты мне задаёшь задачку. Очень нелёгкую. Я ведь и сейчас душой чувствую, что он живой. По прошествии стольких лет, а всё перед глазами стоит. Вот так в форме с перевязанной головой и подтянутой к груди рукой.
- Ну бабуля! Ну пожалуйста!
Ох! Случилось это уже больше года как шла война. Хотя мы и узнали о ней не сразу. Хеолохи какие-то по Золотцу, вниз по течению шли. Нас то прошли, а в Ширинке заночевали. У них рация была и им там как-то сказали. Мы, никто не поверили. Только через неделю к нам машина пришла. Ну ты знаешь, такая телега без лошади. А для местного люда, диковина была необычайная. Нет. Слыхать то мы слыхали о таком чуде, а вот видеть не доводилось. Те, кто из посёлка выезжал и возвращался с покупками, двигались только на телегах или санях, они видели. А у нас то и дорог не было. Только просека.
Всех мужиков от мала до велика по вывезли. Точнее люди сами шли. Даже бабы подписывались, но их не брали. Только троих девчонок призвали в сёстры. Медиками.
Мой отец и братья тоже ушли. Остались только старики, девки, бабы и два мальца, вроде нашего Мишки.
Вот тут и пригодилась отцова учёба. Я стала в семье за место мужика. Охота и рыбалка на мне, брат помогает и учится. Сестра матушке помощница.
Зиму пережили. Оттаяли. Работали не покладая рук. Даже за солью вдвоём с братом сбегать успели. Хоть и меньше взяли, чем обычно, но всё лучше, чем ничего. Зима подкралась лютая. С метелью и сугробами. Замело по крыши. Завьюжило. На охоту не выйдешь. Свету белого не видно. А тут ещё однажды ночью, рёв дикий, зверей не виданных разнёсся над лесом, а потом грохот ужасающий и…. И тишина.
Даже метель вроде как утихла.
Ну, думаю, хоть на зайца, но с утра, да сбегаю. Приготовила ружья. Уложила по раньше братца, и сама улеглась. Это чтоб спозаранку выйти. До сельских охотников поспеть. Деды ведь они какие? Спать не спят, а спозаранку уже силки обходят.
Поднялись мы с братцем по раньше. За темно. Собрались, не зажигая лучину и вышли.
Ты знаешь. У охотников глаз намётан. Все изменения видишь сходу.
Вот и тут. Смотрю. Сразу за банькой, на Золотце, сугроб огромный. Мы туда.
Не понять ничего. Темно ведь. Да и это! Оно тёмное из снега выглядывало.
А пурга-то хоть и притихла, но позёмка несётся все ямки и следы заметая.
Подошли мы с малым до Этого!
Прикладом ткнула. Твёрдое и не живое. Осмотрели. Звезда сбоку. Но всё одно не понять, что это.
Тут звуки какие-то. Тихие.
Брат ко мне прижался. Ружьё выставил.
Ну чтоб короче. В снегу нашли парня. Не сразу, конечно. И его ведь замело. Хорошо стонал изредка. Так и вырыли из-под снега. Младший помогать стал и потащили страдальца до дому.
Всё одно охоты не будет. Позёмка все следы скрыла.
Дома уложили парня на лавку, при входе, а сами раздеваться стали. Ружья повесили, лучину зажгли, тулупы по скидали, а тут и матушка проснулась.
Охи да ахи. Парня от крови обмыли. Разбитую голову тряпицей обвязали. Да! Ещё у него рука болталась как на верёвке, так матушка под его сильные стоны, всё же притянула её к животу и прижала ремнями.
Ко всему что у него болело, на лице очень много царапин что кровоточили, а некоторые места были обморожены.
Звуки-то мы с вечера слышали, а нашли его по утру.
- Нюшенька. Разбуди деда на завалинке. Пусть чуть сдвинется.
- Да не сплю, я Марья. Тащите его сюда.
- Пусть он с вами полежит. Отогреется. Да и меньшой туда же просится.
- Да лезьте уже все.
- Все не все, а втроём поместитесь. Нюшенька, сходи в Ширинку, до Пелагеи Ильиничны. Расскажи, что нашли незнакомца увечного. Пусть даст травок, да спроси, чем ещё ему помочь, да про руку кажи. Ей же соли отнеси, вот мешочек.
- Марья. Ты чего это солью раскидываешься? Ишь ушлая какая. Да растереть его первое дело, и внутрь залить. Это для мужика первейшее дело. А если первака нальёшь, он кого хошь на ноги подымет. Потом медового снадобья добавим. Встанет!
- Вам бы всё выпить. А вдруг у него чего внутри оборвалось. Вишь побит весь. Кто его знает?
- Давай я посмолить слезу, а вы, бабы его тут на печи разденьте и разотрите хорошенько. Да не давите. Неровён час и правда сломано что. Может от зверя хоронился на дереве, да замёрз и упал. Рука-то точно, вижу, поломана, а лицо так об ветки подряпал, это ясно.
- Ну какое вам там дерево? На Золотце его дети нашли. На реке.
Дед, кряхтя, слез с палатей.
- Тебе бы только умничать. Дополз он до реки. Дополз.
Дед вышел в сени. К своим ульям. Сел на лавку, закрутил козью ножку и задымил.
По хате пополз едкий табачный аромат. Раненый закашлялся.
Вдвоём с матерью затащили страдальца на печь и стали раздевать.
- Ой какой же он юный. Совсем малец. Младше нашего Сёмки, наверное. Кто же таких берёт на войну?
- С чего вы мама взяли что он военный?
- Так форма на нём. Вон, звёзды везде. Служивый. Ты давай не смотри. Растирай быстрее. Видишь местами совсем онемел.
Мы стали усиленно растирать всё тело, но лицо, ноги и руки усиленно.
Матушка принесла дедово волшебное средство на палочке и разлепив парню губы, усиленно втёрла в дёсна.
- Нюшенька. Ты ложись с одного боку. Держи его руки в своих, а сама дыши ему в лицо. Ты же, оголец, ложись с другого боку. Так в старину всех замёрзших отогревали. А дед пока на отцовой лавке поспит. Перетерпит.
Только на третий день улеглась пурга. Стало тихо и покойно. За одно полегчало нашему спасённому. Дыхание стало ровным, без хрипов. Только иногда он сильно стонал, но в сознание не приходил.
Измучался и наш дед. Пришлось парня снять с палатей и уложить на первую детскую лавку, сразу за матушкиной.
Я не отходила от него ни на шаг. Смазывала раны на лице и руках тонким слоем мёда. Поправляла сползающую руку и поила отваром луговых трав, собранных нашей бабулей при жизни.
Саму бабушку мы схоронили осенью, так что дед остался в одиночестве. Счастье его что Мишка, любил деда и не давал долго скучать в одиночестве. В любую свободную минуту прыгал к деду на палати и просил рассказать, как убили медведя, на шкуре которого они лежали. Да и вообще про охоту и рыбалку.
А дед уж старался. Бывало, че как начнёт сказывать про щуку, длинною с сосну до неба. Что в Золотце водится, возле Ширинки. Та щука как хозяин озера, на вроде домового в избе. Многие сказывали что видели ту щуку издали, хотя бабы бают что-то простое бревно плывёт.
- Ох! Спи родимый. Поздно уже. Завтра продолжу.

Любимки
На задворках третьего дня мы сымали страдальца с палатей и уложили на лавке.
Вот тут-то, днём, я и рассмотрела раненого.
У меня и так, после того как мы с Мишкой, отогревали замёрзшего на лежанке, в самой груди, под сердцем, забилась маленькая жилка. А теперича он мне и вовсе приглянулся. Теперь я на охоту не ходила, а бегала. Вдела лыжи и вперёд. Мишке же оставила проверку и установку силков.
Удача была на моей стороне. Не проходило и часа, а я уже возвращалась с беляком или парой белок.
Мишук тоже не плошал. Всегда бывал с добычей.
Прибежав же до дома, оставляла все хлопоты о добыче на сестру и брата, а сама садилась на лавку, возле военного, брала его здоровую, но слегка обмороженную руку, растирала и смазывала мёдом и тихо рассказывала свои истории.
- Ну прям как тебе, касатик.
- А он слушал?
- Ну, наверное. Он же в беспамятстве лежал. Уж сколько дён прошло, ему бы и поесть надо, а мы ему всё отвары трав давали.
Теперь, после первой удачной охоты, матушка наварила вкусный, ароматный бульон и я малой ложечкой пробовала поить его. По первах то не очень получалось. Больше разливала, но ничего, и в рот перепадало. Дальше всё лучше получалось.
— Вот так, часами я сидела рядом с твоим дедом и рассказывала сказки как малому дитяти. И никто, и ни что не могло оторвать меня от этого занятия. Правду сказать никто и не пытался. Или может я не замечала?
Однажды только. Услышала, как дед бурчит на своей печи, я не поняла о чём он, но матушка тут же подошла к завалинке и как шикнет на деда, что тот на долго умолк. Скрутил козью ножку и задымил. Потом откашлялся и вроде как сам для себя сказал:
- А может ты и права, Марья. Пусть будет как будет.
Но меня это не коснулось. Я ничего тогда не поняла, да и не обратила внимания.
Веки слегка дрогнули. Задрожали….
И я увидела эти нежно василькового цвета глаза.
- Живой! Мама, он живой!!!
Как заору я.
- О Господи! Ты чего кричишь-то, дочка? И его перепугаешь и нас всех. Чего всполошилась? Всё хорошо, смотрит, так спроси его кто он?
- Я боюсь матушка.
- Чего ты? Ну!
И я спросила:
- Вы живой?
Уголки губ его чуть дёрнулись, но ничего не сказал.
Я поднесла к его губам ложку с отваром, дала глотнуть.
Теперь улыбка у него получилась.
- Вроде живой. А где я?
- В лесу. В посёлке Марь.
- А где это?
- В лесу.
Он опять улыбнулся, но тут же на лице появилась гримаса боли. Он попытался подняться, но поломанная рука дёрнулась, и голова упала на лавку.
Застонал.
Я подхватила и придержала руку.
- У вас рука поломана. Вы осторожнее.
- Я уже понял.
Говорил он медленно, явно превозмогая боль:
- У вас здесь нет врача?
- Нет. Только в Ширинке Пелагея травами лечит.
- А как тебя зовут?
- Нюшенька. Ой. Аня!
- Пусть будет Нюшенька. Ты не смогла бы найти ровную ветку. Если мы к ней привяжем мою руку, то она не будет так болеть и быстрее заживёт.
Пока он говорил, я уже стояла в тулупе. И на ходу крикнув:
- Я сейчас.
Схватила лыжи и выскочила из избы.
Пока бежала по пролеску, подумала, что прямую ветку искать не надо. Лучше ведь найти с таким углом сучка, что бы было удобно и локтю.
И вот. Прямо на бегу, уклоняясь от торчащей ветки, пригнулась и…
О! Она!
Но я ведь на лыжах и проскочила мимо. Остановилась. Вернулась. И вот я уже мчусь назад.
Когда вернулась, ничего не изменилось.
Матушка с Дарёнкой возились возле печки, а Мишук, как обычно, сидел у деда на печке.
На стук закрываемой двери, парень открыл глаза, а при виде ветки с сучком, глаза расширились, но через миг он улыбнулся:
- Молодец! Хорошо придумала.
Дальше он подсказывал как, а мы с матушкой, в нескольких местах привязали руку к принесённой ветке.
Получилось и правда удобно. А после этого раненный попросил усадить его на лавке.
С одной рукой и обессилев, сам он не смог.
- Нюшенька, сходи за снегом. Самовар растопим и все чайку попьём.
- Так вот ведь полна кадушка, маменька. Мишук с Даринкой с утра снега натопили.
- Ты сходи, свежего принеси. Чего гостя старой водой поить.

Не в правилах детей, перечить родителям и я, взяв вёдра и тулуп, вышла в сени. Но через не притворенную дверь услышала:
- Давайте я вам помогу штаны одеть. Не гоже вам в таком виде. Молодая она у нас ещё.
Щёки у меня вспыхнули только при одной мысли…
Я выскочила с вёдрами во двор, и отойдя за баньку набрала чистого снега.
Когда я заглянула в избу, немного приоткрыв дверь, он сидел. Матушка застёгивала на нём дедову рубаху, по верх раненной руки. Ещё немного подождав, вошла и внесла вёдра.
- Познакомься Нюра со своим спасённым. Зовут его Тихон. Он лётчик. Давай сюда вёдра.
Даринка растопит самовар, а ты накрывай на стол. Покормишь его сама, силёнок у него пока маловато. Деду же на печь подай. Не чо туды сюды скакать. А потом и мы поедим.
Сегодня кормление проходило на много проще.
Тихон охотно открывал рот, жевал кусочки мяса, что было сварено в бульоне, и даже пытался подносить здоровой рукой ломоть хлеба ко рту. Но потом совсем устал. Хлеб я покрошила в суп и так скормила без остатка.
Когда доел, облокотился на стену, позади себя и закрыл глаза. Устал.
Это было видно и понятно. Но зато, начиная именно с этого дня началось выздоровление раненого.
Шло время. И если первые дни, когда Тиша был в без сознательном состоянии, я рассказывала ему свои истории, то теперь он стал рассказывать про те места где он рос и жил, учился и воевал.
Про машины и трамваи, про автобусы и большие, каменные дома огромной высоты. Про электричество и самолёты.
Оказалось, что дед отчасти был прав. Тихон упал с высоты, но не с дерева, а с самого неба. Он лётчик и летел на самолёте. Только самолёт обмёрз и упал.
Я слушала затаив дыхание. Лишний раз даже боялась переспросить о тех вещах, которые в то время были нам не понятны. Но Тихон увидел моё удивление и расспросив о нашем посёлке, стал рассказывать более подробно и обстоятельно.
Много чего я тогда узнала. Нашими тихими и тёмными вечерами. Бывалоче вся семья сидели на лавках около стола и даже дед свешивает ноги с печи и наклонившись вперёд, прислушивается.
Время идёт Весна на подходе. Тихон выздоравливает, и хоть рука его ещё мало подвижна, мы стали выходить во двор.
Увидев свою машину, точнее свой самолёт, Тихон сильно обрадовался, а когда, мы по его просьбе, втроём откопали самолёт из снега, он почти за плясал от радости.
Поломок было мало и его самолёт можно было отремонтировать.
Однажды, сидя возле баньки, и щурясь от яркого солнца, Тихон что-то увидел в небе. Он вскочил и побежал к самолёту. Влез в кабину ( тогда он уже мне рассказал что такое самолёт и как он устроен, из чего состоит), И высунувшись наружу поднял руку вверх. И только тут до меня дошло. Посторонний, нарастающий гул. Шум. Тихий и далёкий, но постоянно усиливающийся.
Тихон с трудом перезарядил пистолет и снова выстрелил. Вверх взлетела яркая точка и вспыхнула яркой красной звездой.
От ровного строя отделилась одна машина, и сделав над нами круг, вновь взмыла ввысь и исчезла за деревьями.
Такого грохота и шума мы ещё никогда не слыхивали.
Мишутка и Даринка спрятались в баньке и только я стояла и смотрела. Мне казалось, что в этот миг что-то свершиться и небо упадёт на землю.
Всё кругом затихло.
Тихон лихо вылез из самолёта. Спрыгнул на землю и поморщился от боли. Перелом в руке ещё давал о себе знать. Улыбнувшись он сказал:
- Они меня увидели.
Я ничего не сказала, но в сердце поселилась тревога. Но мы жили и или дальше как обычно.
Только дён через десять, когда и снега то почти не осталось, а на Золотце стали появляться первые полыньи в Ширинку, а потом и к нам, приехали две большие машины. В них было шестеро мужиков. Они поставили большую палатку возле самолёта и занялись ремонтом.
Целыми днями Тихон пропадал возле них. Я тоже не отходила от твоего деда. Готовила в палатке, на небольшой печке еду и кормила всех сразу. Правда они не охотились, а ели суп из консервов. Ну тогда так тушёнку называли.
С одним из этих мужиков, Тихон был более дружен. А когда самолёт поставили в нормальное положение и завели, то твой дедушка, Тихон, и этот приехавший парень, улетели на самолёте.
- Ты пойми меня Нюра. Моя милая, добрая и любимая. Сейчас война и я не могу вот так просто, оставаться с тобой здесь. Но я твёрдо тебе обещаю, буду жив, я тебя найду и вернусь к тебе на всегда. На всю жизнь. И мы пойдём по жизни превозмогая все горести и невзгоды, все радости и печали. Мы с тобой. Вместе. Тихон и Анна. Любимая!!!
Через день после отлёта, собрались и уехали остававшиеся мужики.
И тишина. И всё встало в своё русло. И вроде как не было никого и ни чего.
Только….
Я упала на колени, обхватила ноги матушки и зарыдала:
- Матушка. Матушка! Что же я наделала? Что теперь будет? Что люди скажут? Как же мне теперь быть7 Я не смогла. Я не удержалась. Но ведь я его любила и люблю. Я буду любить его всю свою жизнь.
- Что ты доченька? Что ты! Это же счастье! Чего ты испугалась? Я всё видела и всё знаю! Может тебе несказанно повезло. Ты ведь узнала, что такое любить, быть любимой и стать женщиной. Теперь ты поймёшь как это быть матерью. Не все бабы смогут похвастаться таким, после этой страшной войны. Не многие мужики вернуться и в наши края. А ты его жди! Расти вашего ребёнка и жди! Жив будет приедет. Или даже прилетит на своём самолёте. Теперь ты знаешь родная, что такое счастье. Ты его видела и даже держала в руках.
Дед на печи тихо кашлянул:
- Кхех!
Даринка и Мишутка кинулись меня обнимать.
Теперь в нашей семье за мужика стал Михаил и как мог, в силу своего возраста, помогал мне или даже заменял.
А через время родился твой отец – Николай Тихонович.
Вот такие сказки мой милый.

Лётчик
Сказки то сказки, но они отложились в моей голове на долго. И когда вырос, то и нашёл полную информацию, что за самолёт это был и откуда он свалился на головы жителей посёлка Марь.
«Для перегонки самолётов из Фэрбанкса на Аляске до Красноярска в СССР была сформирована 1-я перегоночная авиадивизия ГВФ, в которую вошли пять полков. Всем лётчикам пришлось переучиваться на пилотирование американских самолётов. Схема перегона на первый взгляд была довольно проста. На базе Лэддфилд самолёты принимали наши лётчики и перегоняли их на аэродром Уэлькаль на Чукотке. Потом пилотов на транспортном самолёте возвращали на Аляску. Эстафету принимали лётчики другого этапа, а потом следующего – и так до Якутска и Красноярска. Всего было девять таких этапов. Из Красноярска часть самолётов отправлялась по железной дороге, а часть – продолжала двигаться своим ходом. Бомбардировщик «Митчелл», за которым клином идут «Аэрокобры». Именно так истребители перегоняли с Аляски в Красноярск Первые самолёты были готовы начать свой трудный путь уже 30 сентября 1942 года. Но только 7 октября они стартовали с Аляски. Сказывалось отсутствие опыта и слаженности лётчиков и наземного персонала. И летные происшествия начались практически сразу же: были потеряны самолёты и погибли первые лётчики…»
Описывать почему падали, разбивались и не долетали – не буду. У каждого самолёта своя история. Я искал конкретно своего деда. И единственное что я о нём знал, это было имя - Тихон!
Тот, кто движется, всегда приходит к результату. Может не всегда тому, что ожидал, но результат будет.
Дед, Свиридов Тихон Никифорович, 1917 года рождения. Был лётчиком, и прошёл всю войну. Несколько раз был ранен. Дважды сбит. Второй раз 5 мая 1945 года. Сильно обгорел и долго лечился. После госпиталя женился на медсестре, выходившей и вернувшей его почти с того света. У них есть дочь, с которой мне и удалось связаться.
- Да. Папа говорил, что где-то в лесу, живёт женщина, которая первая спасла ему жизнь. И всю свою жизнь он порывался съездить к ней, но так и не выбрался. Правда он не знал, что у него есть сын. Умер папа в возрасте 83 лет, в 2000 году. Да. Я нашла его старую фотографию и отправила вам по указанному адресу. Не теряйтесь теперь, мы ведь родственники.
- С огромным удовольствием продолжим общение с вами. Большое вам спасибо за то, что откликнулись и за фотографию. Отвезу её моей бабушке.

Через некоторое время я отвёз бабуле фотографию её жениха. В форме лётчика. Фото, сделанное перед самой войной.
Мы с отцом нарубили дров и сложили большие поленницы. Приготовили баньку и знатно попарились. На следующий день мы вышли на охоту, а вернулись только через три дня. Охота удалась. Бабуле будет с чего сделать запасы на зиму.
Мы зашли в дом. Такого не могло быть никогда. Печь не топлена. Может бабуля ушла в Ширинку?
Но нашли мы родную душу в её комнате. Она лежала в своей кровати. Красиво одетая и с фотографией деда в руках.
Вот так.
Вся жизнь – ожидание!
Любите и будьте любимы!