«Твоё прошлое - только круги на воде… »

— Теперь всё будет хорошо. Вы прошли реабилитацию, восстановили необходимые навыки – всё, что нужно для новой жизни. Мы будем наблюдать за вами, и если возникнут осложнения – окажем необходимые услуги.

Инструктор № 614 оценивающе скользит по мне взглядом, будто взвешивая – всего, целиком. Гладкое, как будто из тонкого фарфора, лицо, прозрачные глаза. Они безупречны и бесполы, эти инструкторы и инспекторы, они – безымянны, совершенны и знают о нас всё. Даже то, чего мы не помним. У таких, как я –нет прошлого.

— Вам повезло – новая технология гарантирует восстановление умственных способностей и логических связей. Раньше переформатирование не давало таких результатов. Технология на стадии испытаний, мы не можем пока быть во всём уверены… Если появятся нежелательные ассоциации, или возникнут побочные эффекты – свяжитесь со мной.

В памяти всплывает обрывок чьей-то жизни, где человек превратился в бессмысленный овощ. Нет уверенности, что это воспоминание моё. Возможно, это программа, помогающая усваивать входящую информацию. Удивительно, но я помню, как добраться домой и ещё множество вещей, которые постепенно оформляются в мысли.

2.

В моём жилище пусто и светло. Серебристые поверхности стен, мебель песочного цвета, белое бельё и посуда. В скупой цветовой гамме – гармония и ощущение комфорта. Ни фотографий, ни бумаг, ни единого телефонного номера. Как я жил здесь до сих пор? А может, я жил не здесь?

На экране – движущиеся голограммы. Отметка на плеере плавно смещается вправо. Осталось чуть больше половины объема. Нужно отсмотреть весь видеоматериал до конца –для социальной адаптации. На это уйдёт ещё дня три, но торопиться некуда.

На экране – круги на воде. Что-то о волновой природе явлений. На миг из глубины всплывает светящаяся тяжёлая рыба.

«… Не смотри в глубину - тяжела от печали вода,
там качается дымная нежить,
и назад не смотри никогда — быть беде… »

Слова всплывают в мозгу сами по себе и тут же тускнеют, растворяются. Рыбьи жабры двигаются замедленно. В этом движении чудится что-то мучительное. Возникает ощущение, что я о чем-то забыл, но почти вспомнил. Да, почти. Кажется, рыба напомнила мне, как дышит человек во время астматического приступа. Это «почти» раздражает. Как это может быть связано с моей жизнью? Внутри обжигающая вспышка. Адреналин. Нежелательные ассоциации. Рыбья спина плавно изгибается и тонет в омуте экрана. Мне не хочется никому об этом сообщать.

3.

Кварцевая крошка поблескивает на сентябрьском солнце. Я иду по светлой парковой дорожке, держась в тени. Море вспыхивает за кустарником, открывается песчаный берег. Я не был на этом пляже с тех пор, как вышел из здания, где мою память аккуратно вырезали. Да, что-то пошло не так. Ничего у них не вышло. А может, всё дело в том, что остался какой-то сегмент, и с тех пор прорастает во мне, размножаясь, как компьютерный вирус, воскрешая забытую картину прошлого. Память, основательно загруженная содержимым словарей, услужливо подсовывает формулировку:

«Дамп памяти - копия содержимого оперативной памяти, находящаяся на жестком диске или другом энергонезависимом устройстве »

Знать бы, где находится это автономное устройство… Песок мягко проседает под ногами. По берегу ходят тяжёлые неповоротливые чайки, оставляя нежные цепочки следов у кромки воды. Слева от пляжа – крошечный каменный пирс. Прохожу по нему до конца. Снимаю обувь, подворачиваю штанины до колен. Свешиваю босые ноги вниз, вглядываясь в глубину. Порыв ветра ерошит волосы, как будто кто-то ласково прикасается к ним рукой.

«…На опустевшем пляже птицы. Ветер.
Нас больше нет нигде на свете. Я тебя
совсем не помню.
Ты осталась где-то
в потусторонних строчках и стихах,
где медленная тишина и тонкий лёд
последних слов —
и ни пятна, и ни греха нет на тебе… »

Откуда приходят эти слова, которые давно вышли из употребления? Сеть ни разу не дала мне ответа. Зато как-то позвонил инструктор и вежливо отчеканил:

— К нам поступили сведения о запрашиваемой информации… Всё ли в порядке, нет ли каких-либо нежелательных ассоциаций. Голос был холодным, а в интонации чудилась скрытая угроза. Хотелось надерзить: для кого они нежелательны? Но я благоразумно воздержался от лишних слов. Какой смысл выяснять подобные вопросы с существом иной природы? Ничего, я и так справляюсь. Но с поисковиками с тех пор стал вести себя осторожнее.

Наступает вечер, по воде пошла мелкая рябь. Камни на дне уходят во тьму, их почти не разглядеть. Во мне кружатся слова – как осенние листья, неопознанные, что-то скрывающие в себе. Не понятый мной подтекст не даёт мне покоя.

«…и ни пятна, и ни греха
нет на тебе.
Там только — Никогда!.. »

4.

— А ты уверен, что хочешь это услышать? – Анна смотрит на меня сухо и недобро, - Прошло двадцать лет, зачем ворошить старое?

В этом старом доме полно старинных вещей, но она хранит их в чулане, подальше от чужих глаз. За незаметной дверью притаились предметы, которым больше сотни лет: печатная машинка, детская железная дорога, напольные часы с тяжёлым маятником из бледно-зелёного серебристого металла, лакированные деревянные шкатулки… И много ещё раритетного хлама, который мне когда-то давно хотелось трогать, перебирать, вдыхая воздух этого дома, с запахом ароматного дыма от тонких сигарет Анны… Воспоминания бессистемно пляшут в моей голове, разворачиваясь, как свитки.

— Был твой день рождения. Вы поссорились, ты потянул её за рукав, вы говорили на повышенных тонах. Кажется, так было дело… — Анна потирает лоб и висок тонкими подрагивающими пальцами. – А вечером мы узнали о решении суда. Кто-то сообщил об инциденте инспектору. Тебя изолировали сразу. Мы не успели ничего даже понять. Всё произошло быстро, без особых разбирательств. Ты же знаешь, это уже тогда делалось автоматически.

— А потом? Что было потом?

Анна смотрит на меня с состраданием.

— Потом… С ней творилось что-то ужасное, как будто всё перепуталось у неё в голове. Но когда стало ясно, что ты не вернёшься, она сама приняла решение: прошла программу удаления памяти. Поначалу казалось, что это к лучшему. У неё даже астма исчезла. Ты же помнишь, какая у неё была астма? Но потом в ней что-то как будто погасло. Ходила какая-то потерянная. Всё не могла вспомнить чего-то. В общем, в той, экспериментальной, программе были какие-то серьёзные изъяны. В последние месяцы она жаловалась на неприятные ощущения в сердце, как будто бы там какая-то пустота. Но ничего не нашли, объяснили депрессией, фантазиями. Были и побочные эффекты: галлюцинации. Она тосковала. Не по тебе, тебя она вряд ли помнила. А потом её не стало.

— Как она ушла?
— Утонула. Случайно, не думай ничего такого. Несчастный случай. Да она жила в последнее время так, как будто её выключили. Я не хочу больше об этом говорить.

Анна отвернулась, как будто рассматривая что-то за осенним окном.

— Они предлагали мне освободиться от … — она запнулась, её рот горько искривился. – Но я отказалась, и тогда мне всучили вот это…

На стол лёг шлем, похожий на компьютерную приставку для эффектов дополненной реальности.
— Они считают, что мы не должны страдать. Что это – ненормально. Я их, знаешь, послала тихонько подальше с их компенсациями. Про себя, конечно.

Глаза у Анны сузились, стали почти жестокими.
— Если хочешь – посмотри на это сам. Мне хватило одного раза.

5.

Над пляжем плыл приятный молочный туман. Ты стояла в начале пирса, у берега, и кормила птиц – тоненькая, хрупкая, в светлой тунике и собранной в узел копной светлых волос. Море с плеском накатывалось пеной на песок, вздыхало, едва касаясь ног. Сердце забилось, как будто хотело вылететь из груди. Хотел позвать тебя, но имя вспомнить не удавалось. За эти годы я почему-то не смог вспомнить твоего имени, хотя восстановил малейшие детали твоего телесного облика, и все слова, которые слышал от тебя, говорил тебе, и даже никогда не произнесённые, те, которые хотелось услышать и сказать.

« ...И «да» и «нет» — там ничего не значат…
Там ты светла и так отчаянно тиха,
грустна, прелестна, горестно прозрачна.
Там ты — соленая вечерняя вода...»

Ты улыбаешься, машешь рукой, приближаясь. Останавливаешься в метре, будто между нами невидимая черта. А я помню, как ты вот так же стояла, светилась в туманном облаке. Не могу проглотить ноющий ком, застрявший в горле. Но ты глядишь безмятежно, как будто расстались вчера. Это всё так похоже на правду. Но выглядит слишком красиво, идеально, как в кино. Ты радостно смотришь мне в глаза, и тихо произносишь: «Я скучала по тебе, мама…»

Пелена падает. Это чужая игрушка, сконструированная с дьявольской изощрённостью. Тебя изготовили не для меня, а для твоей матери.

6.

Анна ставит передо мной стакан с холодным коктейлем.

— Не бери на себя чужое. В конце концов, ты не мог ничего изменить с той секунды, как дотронулся до её рукава. Вам не дали бы и слова сказать друг другу, запрет последовал немедленно. Тебя увезли сразу же, прямо из кафе. Ничего нельзя было исправить. Ничего. Я-то знаю, что у неё был характер – не подарок. Даже выяснять не стала, кто донёс. Не стала устанавливать номер инспектора. Было не до того. А потом стало всё равно. Вам просто не повезло… — её голос смягчается. – Ты по-прежнему сочиняешь стихи?

— Нет, - качаю головой отрицательно, заодно восстанавливая ещё один фрагмент забытой жизни, потерянный когда-то, но постоянно бьющийся в подсознании обрывками строк.

— Жаль. У тебя неплохо это получалось. Ты мог добиться успеха. Хотя, что считать сегодня успехом…

Она замирает, замолкает, глядя на меня сверху вниз. Потом добавляет почти шёпотом:

— Впрочем, стихи уже давно никто не пишет. Как-то ушло всё. Разом… Вокруг чужое всё стало. Пустота такая… Мне иногда так хочется курить! — она вдруг всхлипывает, вытирает мизинцем неожиданную слезу.

А я ловлю себя на неожиданной мысли: за двадцать последних лет никогда не видел, чтобы кто-то плакал. Слёзы и грусть давно исчезли с экранов наших домашних кинотеатров, из песен, и даже из информационных потоков, льющихся отовсюду. Я не смог припомнить ничего. Тех, у кого были проблемы, быстро приводили в порядок. Наше упорядоченное общество стало намного здоровее, и деструктивных эмоций заметно поубавилось.

Я покидаю этот дом в странном замешательстве. Во мне всколыхнулось всё: и боль, и чувство вины, и ощущение горя, и нежность, и жалость, и что-то ещё, неуловимое, то, что объединяет все чувства в единое целое. Как будто соединяя, склеивая меня, когда-то разбившегося на осколки, с самим собой.

Мне незачем больше приходить в этот дом. Анна дала понять, что мои визиты ей в тягость. У двери всё-таки оборачиваюсь, чувствуя накатывающую изнутри неловкость:

— Скажи, как её звали. Я так и не смог вспомнить.
— Зачем ? Это к лучшему.

P.S.

«...Оставайся внутри, глядя вдаль из-под тонкой руки —
там, в далёком нигде, всё кружатся, дрожа, мотыльки,
и лишь ты — навсегда,
только ты и смертельная, страшная нежность… »

________________________________________________________________

• В рассказе использованы стихи из книги
П. Фрагорийский. «Круги на воде»