---------Осень выдалась длинной — всё осень да осень: как первого сентября началась, так и до сего дня — в одной поре.

Преподаватель математики Эрнест Сигизмундович устало брёл с работы по знакомому скверу. Он потихоньку приходил в себя от школьного рerpetuum мobile. Для этого ему нужна была тишина. Сквер содержал в себе толику тишины, насколько тихим может быть сквер огромного города. Этот "живой уголок" много лет был чистилищем хрупкой застенчивой души учителя: именно здесь ему удавалось на некоторое время стать самим собой. Здесь он находил отдушину в чёртовой карусельке бытия.

Ведь математик был в душе поэт!
Но строгий учитель держал своё пристрастие в тайне.
И сейчас, проходя под раскидистыми деревьями, он не только отпускал мысли о работе. Рифмованные строки сами приходили к нему, так же, как алый кленовый листок, кружась, опустился прямо в руки — здравствуй, поэзия! Её не нужно было искать, придумывать — поэзия была везде и во всём. И Эрнест Сигизмундович огляделся: нет ли знакомых (тайну он хранил — это было важно), присел на край скамейки, достал из внутреннего кармана маленький блокнот в красивой кожаной обложке и вывел на чистой страничке разборчивым учительским почерком:

_____Играет блюз маэстро листопад
_____На струнах оголяющихся веток…

По-летнему приятный ветерок, совершенно в такт стихосложению, ласкал остатки волос на макушке математика.

_____...И только что отъехавшее лето
_____Как-будто возвращается назад...

Эрнест Сигизмундович наслаждался только лишь ему слышимой мелодией, уносившей в мечты... Да, у немолодого учителя математики, день за днём отдающего свою единственную и неповторимую жизнь преподавательскому ремеслу, были мечты,.. но наша история — не об этом.

Молодые воробушки устроили драку за пыльный ломтик пиццы у самых ног поэта, ватага шумных подростков пронеслась мимо на самокатах, по проезжей части промчалась машина с сиреной — это всё было "где-то" и не мешало слушать музыку своей души, фиксируя её в рифму.

Но было то, что мешало — эта привязчивая мелкая мушка, вертящаяся у лица.
Эрнест Сигизмундович пытался прогнать её, но она неугомонно мельтешила прямо перед глазами.
«От этой осенней мухоты спасу нет!» - сетовал он каждый раз. А и то правда — каждый день, кроме воскресенья, после работы учитель посещал любимый сквер, присаживался на "свою" скамейку и писал стихи,.. и каждый раз вокруг его лица вилась Мушка, но только одна.

Откуда она взялась такая — неведомо.
Случайно ли ей выпало однажды поймать волну прилива вдохновения поэта, или необычный дар был предначертан ей самой судьбой, но всю её мушиную натуру тотчас обаяло волшебство поэзии.
Мушка, очарованная стихами, стала поджидать Эрнеста Сигизмундовича на привычном месте. Каким чутьём ей дано было знать, что именно сюда и именно в это время он вернётся — нам неизвестно, но она прилетала, и это важно.
Весь день, спешно занимаясь обыденными мушиными делами, наша Мушка старалась побыстрее покончить с суетой, чтобы прилететь на означенное место в сквере и ждать. Романтическая летунья жила ради того, чтобы побыть рядом с ним — своим кумиром.
Это было для мушки важнее, чем выпитая с утра по-городскому не очень чистая капелька росы, или съеденная крошка.
Может, это и был смысл её жизни! Ведь у маленькой мушки тоже случается смысл жизни.
А может, это была любовь,.. но мы здесь не будем поднимать планку пафоса до таких высот — пусть будет просто смысл жизни. Наверное, этого достаточно, чтобы продолжить повествование.

От поэзии Мушка приходила в особое состояние воодушевления и выделывала в полёте такие пируэты, на которые никакие другие мушки не были способны. Она знала все услышанные стихи наизусть, перевела каждую строчку на мушиный язык и пела, насколько хватало её таланта и мастерства.
И пусть другие мухи брезгливо отворачивались, мол, что за чушь несёшь, сестрица?! Непонятая среди своих, она предпочла уединение. Мушке не было скучно, ведь ОН, её поэт, был рядом с нею, пусть и недолго, но каждый рабочий день.

____Заслушавшись мелодией, стоят
____скамейки, изогнувшись, будто деки...—

бегло записал Эрнест Сигизмундович.
О!.. О, какая же это была прелесть! Очарованная мушка зааплодировала всеми лапками, кувыркнулась в воздухе и шлёпнулась сосредоточенному математику прямо на крупный нос, тут же скатилась кубарем, будто с горки, и снова замельтешила у лица, боясь пропустить хоть пол-слова.

Эрнест Сигизмундович вздрогнул от неожиданности и пришёл в неприятное расположение духа, потому что потерял поэтическую нить и никак не мог сообразить, что же там в стихотворении будет дальше.
А Мушка, легко встав на крыло, пересела на густую бровь, сгорая от любопытства: «Ну, что же случилось после? Что же, что же? Не умолкай же, шепчи, шепчи же мне свои дивные стихи!»

Надо особо отметить: Эрнест Сигизмундович не любил насекомых. Более того: он ими брезговал.
«До чего же противная эта муха!» — пробурчал поэт, но мушка никоим образом не относила смысла этих слов к себе. Ей хотелось поэзии, и она продолжала требовательно-влюблённо подёргивать поэта за волосок.

____Играет блюз маэстро листопад
____На струнах оголяющихся веток. —

только и мог бубнить математик — ничего нового в голову не лезло.
Но вдруг случайный солнечный блик, на миг ослепив сочинителя (о, неисповедимые пути вдохновения!), мгновенно возжёг начало новой строфы:

____И солнце, оглянувшись невпопад,
____Встряхнётся, и тепла коротким веком...

О!.. О!.. Мушка была в восторге! В любовном экстазе она прильнула к любимому лицу и слёту пронзила веко поэта - эту нежную кожу! - страстным поцелуем! Но, очевидно, перестаралась, потому что математик вскочил, как ужаленный: неожиданная боль разбередила в обычно сдержанном степенном мужчине дух воина.
Он резко хлопнул ладонью по лицу.
И этот хлопок был последним аккордом, который услышала вдохновенная Мушка в этой жизни.
Её тельце бездыханно свалилось прямо в раскрытые створки скрижалей поэзии — маленький блокнот в красивой кожаной обложке, куда поэт решительно дописывал финальные строки:

____Разбередит и раскрылатит мельком
____Всё, что покорно отправлялось спать.
____Играет блюз маэстро листопад.

Рондель был готов.
Эрнест Сигизмундович бережно поместил блокнот во внутренний карман и в бодром настроении духа, испив достаточной для себя на сегодня тайной поэтической благодати, отправился в семью.

А что же Мушка?
Полупрозрачные останки насекомого одномоментно и навсегда прилипли к странице на слове "покорно", отдав последние жизненные соки тайному фолианту.
И в этом было её огромное счастье: чего же ещё могла желать экзальтированная душа преданной стихоманки?!

Но для Эрнеста Сигизмундовича случилась роковая потеря.
Потеря, которую математик не имел возможности ни осознать, ни измерить: собственной рукой он убил своего единственного читателя.