Был уже двенадцатый час ночи, а мне не спалось. Я лежал в постели и читал. Дядя Марк тоже не ложился. Утром он должен был уезжать в Вашингтон, к важному клиенту, а доклад ещё не был готов. Вот он и ходил из кабинета на кухню пить кофе и возвращался к своему компьютеру.
Как же хорошо! Завтра не надо идти в школу - наконец каникулы! Приглашу в гости Дольфа и его сестру Анджелу и наконец признаюсь ей во всём.
Ох, как это трудно, признаваться в чувствах, произносить слова, которые притаились у тебя в сердце. Ну ничего, я так улыбнусь Анджеле, что та сразу всё поймёт без лишних слов. Уж улыбаться-то я умею!
И всё равно мне страшно: а вдруг в этот раз не подействует?
Конечно, подействует! Как всегда. Главное - не сомневаться и верить в добро. А что ещё остаётся тому, у кого нет никакого опыта общения с девчонками - только верить.
Я был обычным четырнадцатилетним подростком, не очень умным, но и не дураком - средним. Учился неплохо, но не отличался особой тягой к школьным знаниям. Короче говоря, был таким же, как и все. Ну, может быть, среди одноклассников выделялся высоким ростом и чрезмерной худобой. Зато хорошо играл в баскетбол. И всегда был сам по себе, не вожак, но и не подчинённый. Волк-одиночка. И ещё одна важная подробность: я сознавал свою силу, не физическую, не моральную, а скорее, мистическую - силу своей улыбки, поистине волшебной, неотразимой.
Да, я умею очаровывать людей. Стоит мне улыбнуться - и под лучами радости оттаивают самые жестокие сердца. Сколько себя помню, я всегда был любимчиком соседей, воспитателей, учителей, да и всех, кто обращал на меня внимание. А когда умирала мама, она попросила принести ей двухлетнего Рона, то есть меня, чтобы именно мою улыбку забрать с собою на тот свет.
Даже Курт Джексон, гроза всех слабаков в округе, меня не трогал.
Однако, обладая этой волшебной силой, я не задирал нос, не бахвалился своей исключительностью, а, как и был в раннем детстве обычным мальчиком, причём застенчивым и робким, таким и остался. Даже признаться в любви не мог. Только смотрел с мечтательной грустью на прекрасную Анджелу, краснел от стыда и бледнел от страха.
Вот опять дядя Марк загремел каблуками по дубовому паркету коридора. На этот раз поспешно и слишком громко. Бежит в свой кабинет. Что случилось?
А вот он уже возвращается...
Вдруг послышался удар. Как будто кто-то резко, со всей силы щёлкнул по микрофону, подключённому к мощным колонкам. Я вскочил с постели и собрался было выбежать, проверить, что происходит, но внезапно дверь распахнулась - и в комнату ввалился дядя. И тут же упал на спину. Его белая рубашка на груди пропитана чем-то красным: неужели кровь! Я застыл на месте, а он смотрит на меня как-то странно и протягивает мне пистолет.
- Возьми! - хрипит он. Из его рта вытекает красная струйка. Мне становится плохо, голова кружится, а ватные ноги не в состоянии оторваться от ковра - Бери, тебе говорю! И спрячься в шкафу. Скорее же!
Его рука падает на пол, его тело вздрагивает раз, другой...
Из коридора донеслись чьи-то голоса и шаги. Они-то и привели меня в чувства. Наклонившись, я схватил выпавший из дядиной руки пистолет, тяжёлый, холодный, и спрятался в шкафу, среди висящих костюмов и курток. Едва я успел закрыть за собой дверцу, как раздался незнакомый мужской голос:
- Чёрт тебя возьми, Дэйв! Что ты наделал! Сто раз повторял тебе: клиента убить только после удачной операции! Он сам должен был открыть сейф. Кто теперь скажет нам код? Да и ключ где искать? Вот ты тупая скотина! Всё дело угробил!
- Что ты опять на меня взъелся? - ответил другой, видимо, тот, кого первый назвал Дэйвом. - Он же целился в меня. Что я должен был, по-твоему, делать?
- Спрятаться за углом, тупая башка! К тому же чем он целился? Где его оружие?
- Но у него был пистолет...
- Боже, зачем только я с тобой связался!
- Ладно, Билл, не кипятись. И не смотри на меня так - я боюсь, когда ты такой... Послушай, а может, документы у него в столе...
- Как же! Такие вещи в столе не хранят. Знаешь, что с нами сделает Пабло?
- Успокойся, братишка. Давай лучше обыщем кабинет.
- Ладно уж, так и сделаем... Постой, Дэйв, но ведь спальня Вебера дальше по коридору.
- Ну, да. И что?
- Тогда кто здесь лежал? Взгляни на кровать.
- И в самом деле... Может, его сын?
- Нет у Вебера сына. Не нравится мне всё это. С самого начала не заладилось. Ох, и попали же мы в переплёт!
- Успокойся, Билл. Пабло тебя не тронет. Ты же его одним взглядом...
- А ты? Чем ты его победишь? Да и я не смогу увернуться от пули, пущенной снайпером мне в затылок.
- Тогда убей его, прежде чем он нас достанет. Главное, успокойся.
- Хорошо... Всё, я спокоен. Итак, Дэйв, я иду в кабинет, а ты обшарь пока Веберу карманы. Может, что найдёшь.
Послышались удаляющиеся шаги. А у меня, как назло, зачесалась нога, правая лодыжка, да так сильно! Вероятно, от нервного перенапряжения. Осторожно согнув колено, я указательным пальцем почесал зудящее место. И медленно выпрямил ногу. Но - вот незадача! - наступил на резиновую игрушку Тома, пуделя, недавно умершего от старости. Дядя Марк собирался завести другую собаку. Наверное, поэтому и оставил игрушки Тома. А может быть, берёг их как память о своём любимце. Или просто забросил их в шкаф и забыл. Какая разница! Главное, что одна из них предательски запищала у меня под ногой.
Дрожа от страха, я крепче сжал в руке пистолет и приготовился вскинуть обе руки. Как учил меня отец, а потом и дядя. Правда, отец не позволял мне стрелять из настоящего оружия - только из пневматического пистолета по пивным жестянкам, но я был мальчиком любознательным и упросил-таки дядю Марка показать мне, как пользоваться настоящим оружием.
Дверь шкафа распахнулась, и я вздрогнул всем телом, увидев перед собой Дэйва, высокого, полного мужчину лет сорока.
- Вот это сюрприз! - сказал он. - Ты кто?
- Рон, - прошептал я.
- Значит, Рон? И ты всё видел и слышал?
Я кивнул. Всеми силами пытался я заставить свои губы растянуться в спасительную улыбку, но они онемели. «Ну, хотя бы чуть-чуть, ну, пожалуйста, - упрашивал я своё одеревеневшее лицо. - Этот бандит увидит мою улыбку, подобреет и отпустит меня...»
- Отдай пистолет, - сказал Дэйв. - Слышишь, отдай немедленно, это не игрушка.
Он протянул ко мне руку в чёрной кожаной перчатке. Эта перчатка показалась мне страшной, как будто выглянула из чёрных глубин ада. Я отпрянул и, скорее инстинктивно, чем сознательно выбросил вперёд обе руки и нажал на спусковой крючок.
Выстрел был таким громким, что мою голову пронзила огромная чёрная молния. В ушах противно зазвенело, а из желудка толстой, тяжёлой змеёй поднялась тошнота.
Несмотря на дырку в груди, Дэйв не упал. Он сделал шаг вперёд, протянул ко мне обе руки и стал похож на зомби из фильма о ходячих мертвецах. Страх во мне перерос в панику. Пистолет больше не подчинялся моей воле. Он превратился в озлобленную собаку, набросившуюся на чужака. Выстрел гремел за выстрелом, но я уже ничего не слышал - просто смотрел, как дёргается прошиваемое пулями огромное тело Дэйва, как его чёрная куртка пропитывается густой, блестящей кровью.
Наконец Дэйв опустил руки, сел на корточки и только после этого повалился навзничь. И застыл с согнутыми, завалившимися на одну сторону ногами.
- В чём дело? - послышалось из коридора.
В комнату вбежал другой бандит, Билл. Он был невысокого роста, худ, с красивыми, но резкими чертами лица. И лет на десять моложе Дэйва. Одет он был, как и тот, во всё чёрное.
Он взглянул на меня не злобно - скорее, с удивлением и любопытством, но его глаза заставили меня съёжиться - в них не было ничего, кроме тёмной, холодной пустоты. Я был парализован ледяным, инфернальным гипнозом. Я продолжал держать пистолет в вытянутых руках, но стрелять уже не мог - он словно примёрз к моей омертвевшей коже.
- Опусти оружие, - спокойно, даже не властно, а как-то буднично, по-домашнему приказал мне Билл.
И я повиновался.
- Паршивец, - злобно произнёс он, - ты убил моего брата. - Я с тебя живьём шкуру сдеру, щенок! Я тебя...
Его угрозы прервала прорезавшаяся вдалеке полицейская сирена.
- Чёрт! - воскликнул он и, подбежав к окну, осторожно приоткрыл штору. - Похоже, Вебер всё-таки успел нажать тревожную кнопку. Чёрт! Чёрт! Чёрт! - Он глубоко вздохнул - вероятно, для того чтобы успокоиться, и повернулся ко мне. - Значит, экзекуция подождёт. Придётся, парень, взять тебя в заложники. Иди сюда и отдай мне пистолет.
Выйдя из шкафа, я переступил через труп Дэйва и приблизился к Биллу. Я не боялся его, но не подчиниться ему почему-то не мог.
- Умный мальчик. - Он принял у меня из руки пистолет. Затем схватил меня за руку и потянул за собой, прочь из комнаты, по коридору, вниз по лестнице, в страшную, кладбищенскую тишину холодной, неприветливой ночи.
Он крепко сжимал мою руку, но я и не пытался вырваться. Я отупел, сердце казалось мне куском шевелящейся ваты.
Мы свернули в переулок. Я больно ударился пальцами левой ноги обо что-то твёрдое и вспомнил, что, кроме пижамы, на мне ничего нет. И мне тут же стало холодно и стыдно.
Наконец мы подошли к легковому автомобилю, припаркованному в тени дерева. Билл открыл заднюю дверцу и втолкнул меня внутрь. А сам сел на переднее сидение. И тут же обернулся ко мне. Было темно, и всё же я видел его глаза и ощущал их неодолимую силу.
- Только без брыканий. Ты меня понял?
Я кивнул.
- Отлично. Тогда поехали. А вот и фараоны пожаловали. Какие шустрые!
Мимо с отчаянным воем пронеслась полицейская машина, за нею - другая, третья. Билл проводил их взглядом и завёл двигатель.
***
Мы ехали долго. Сначала по шоссе, потом свернули на дорогу, ведущую в горы, петляли по лесистым холмам, пока не проникли в самые дебри. Часа полтора тряслись по едва заметной просеке.
Наконец, когда солнце уже пронзило холодную плоть тумана, мой похититель заглушил мотор и обернулся ко мне:
- Я буду рубить кусты и ветки, а ты сноси их к машине. И не думай удрать. Всё равно далеко не уйдёшь. Ты меня понял?
- Понял, - послушно буркнул я, опустив глаза.
В лесу было холодно и сыро. Мои босые ноги, погрузившись в мокрую от росы траву, почти сразу окоченели. Меня пробила дрожь. Видя моё жалкое состояние, Билл снял с себя куртку и протянул мне:
- Надень, парень. Кстати, как твоё имя?
- Рон... Рональд Вебер. - Я надел куртку, пахнущую чужим теплом и потом.
- Значит, у Максимилиана Вебера всё-таки есть сын?
- Он мой дядя.
- А где твой отец?
- За границей. На задании.
- Где именно?
- Это государственная тайна.
- Он что, агент ЦРУ?
- Это тоже тайна.
- Ясно. Чёрт побери, вот я влип! С одной стороны - Пабло со своими головорезами, а с другой - ЦРУ... Да, задачка...
Когда мы набросали на автомобиль достаточно веток и еловых лап, Билл повесил на плечо большую чёрную сумку, которую заранее вынул из багажника, и, не говоря ни слова, пошёл по едва заметной тропинке. А я, как преданная собака, побежал следом.
Мы спустились в ложбину, поднялись по крутому склону и наконец вышли на ровную поляну, посреди которой стояла бревенчатая хижина.
Дверь отворилась, и к нам вышел низенький старичок с длинной бородой, одетый в старый овчинный полушубок и штаны землистого цвета с большими светлыми заплатами на коленях. Обут он был в домашние меховые тапочки без задников.
- Уильям Коул! - воскликнул старик. - Снова ты ступил на мою землю своими нечестивыми ногами. Я же просил тебя подальше держаться от меня. И ты обещал...
- Обещал - и что из того? - Пожав плечами, Билл небрежно бросил на землю сумку. - Ты же знаешь, я ничего не делаю без веских причин.
- Что на этот раз? - спросил старик немного дружелюбнее.
- Провалил дело. Моя жизнь висит на волоске. Мне нужно логово, где меня не станут искать.
Старик укоризненно покачал головой.
- Уильям, Уильям, сколько раз повторять тебе, что ты заблудился. Знаешь же, что попадёшься - и всё равно лезешь...
- Пока ещё ни разу не попался.
- Но это не благодаря твоему адскому искусству, а только потому, что ты ещё не исчерпал отмеренной тебе удачи. Помяни моё слово...
- Довольно болтовни! Ты должен помочь мне.
- Ничего я тебе не должен, Уильям. Ты оказался плохим учеником. Ты употребил во зло мою науку.
- Старый дурак! Ты так и не понял, что добро не может быть употреблено во зло. Если я зол и пользуюсь твоими методами, стало быть, доброго в них нет ни грамма - сплошное зло. Так что, если ты не хочешь считать себя служителем сатаны, тогда не можешь не признать, что и я служу светлому делу. Это же логика. Ты сам говорил, что логика - основа мироздания.
- Не бабочки логики вылетают из твоих уст, а нетопыри софистики. Мудрец, почитающий логику, пройдёт незамеченным сквозь плотные шеренги врагов, ручьём просочится сквозь сомкнутые на его шее пальцы.
- Может, оно и так, - с досадой махнул рукою Билл, - но сидеть, подобно тебе, в лесу и считать себя святым Робинзоном - это не по мне. Я жажду действия. А кто действует, тот и открывает врагу слабые места. Сегодня, например, я потерял брата. Этот сопляк его убил. - Он кивнул в мою сторону.
- И ты взял мальчика в заложники? - ухмыльнулся старик. - Ты так ничего и не понял, Уильям... Любимый мой ученик...
- Ну, что, учитель, спрячешь нас?
- И не подумаю. Зло должно быть наказано. Отпусти парня и сдайся полиции. А я подумаю, как вытащить тебя из-за решётки... Не хочешь - я всё сообщу властям, это будет акт милосердия...
- Сам напросился, старый пень! - Билл вынул из ножен, висящих у него на поясе, длинный нож, блеснувший на солнце юркою рыбой, подскочил к старику и быстрым, не лишённым изящества движением перерезал ему горло.
Я отвернулся. Меня била дрожь. Слёзы хлынули из глаз. Я хотел возненавидеть своего похитителя, отомстить ему, но вместо ненависти чувствовал только бессильную жалость к себе, к дяде Марку, к убитому мною Дэйву, к старику, зарезанному непонятно за что, и к самому Биллу. Увы, не научился я ненавидеть - я умею только бояться. И побеждать страх улыбкой.
***
Билл вынес из хижины лопату и приказал мне рыть яму, а сам, взяв ведро, отправился к ручью за водой. Затем мы бросили в яму труп, и Билл забросал его землёю.
После обеда Билл постелил на пол овчину и растянулся на ней, а мне велел лечь на кровати хозяина.
Спали мы до вечера. Проснулись уже в сумерках. Билл разжёг очаг и принялся нарезать на столе копчёное мясо, а я сидел на кровати, тщетно пытаясь вызвать на своём лице хотя бы неискреннюю улыбку. Однако губы кривились то в одну, то в другую сторону, как будто решили убедить меня в том, что я больше не хозяин самому себе.
- Кем ты хочешь стать? - неожиданно произнёс Билл.
- Миротворцем, - ответил я, подумав, что мой похититель не такой уж и злой.
- Кем? - переспросил он и с любопытством повернулся ко мне.
- Миротворцем.
- Это как? Военным, что ли?
- Нет. Тем, кто несёт людям мир. Как в Новом Завете: «блаженны миротворцы»...
- Кто твой учитель? - настороженно оборвал он меня.
- У меня много учителей. Кого вы имеете в виду?
- Как это много?
- Ну, учитель физики, математики, литературы...
- Да не о школьных учителях я спрашиваю!
- А о каких? - И тут я невольно улыбнулся, вспомнив недавний смешной случай: как учитель математики, пятидесятилетний мистер Эймер, стоя у доски, чихнул и, когда вынимал из брючного кармана носовой платок, оттуда выпала пачка презервативов. Класс, разумеется, взорвался хохотом... Почему я вдруг вспомнил этот случай? Не знаю. Но именно это воспоминание помогло мне наконец-то улыбнуться. И я так обрадовался! Вот теперь мне удастся смягчить сердце жестокого бандита!
Однако произошло то, чего я не ожидал: заметив мою улыбку, Билл изменился в лице, как будто за моей спиной увидел бизона, несущегося прямо на него.
- Что с вами, мистер Коул?
- Боже, как же ты меня напугал! - Он протёр кончиками пальцев глаза. - Думаю, это проделки старика: он мстит мне с того света... Ох, как разболелась голова! Я, пожалуй, прилягу, а ты садись за стол, поешь мяса.
Он лёг на свою овчину и повернулся на бок, лицом к стене.
- Но что вы увидели, мистер Коул?
- Ничего, не твоё дело. Помалкивай, без тебя тошно.
***
На следующее утро Билл взял арбалет старика и ушёл на охоту, а мне велел прибраться в хижине. И снова я безропотно подчинился. И даже более того: я старался выполнить задание как можно тщательнее, и не потому, что боялся злодея, - просто я хотел показать ему, что не считаю его врагом. Я должен был настроить этого мрачного человека на положительные эмоции.
«Я заставлю его полюбить меня, - думал я, растирая мокрой тряпкою грязь, въевшуюся в грубо отёсанные, некрашеные половые доски. - Нет, он не убьёт меня, это же очевидно! Несмотря на то, что я застрелил его брата, он относится ко мне не как к кровному врагу. Разве я его заложник? Вряд ли. Конечно, я был нужен ему, чтобы вырваться из города, но в лесу держать заложника бессмысленно. К тому же он рисковал, похитив сына агента ЦРУ. И всё равно не отпустил меня. Либо он никого и ничего не боится, надеясь на свою неимоверную духовную силу, либо не в состоянии расстаться со мной. Но почему? Почувствовал наше с ним родство? Но какое же родство может быть между добром и злом, между улыбкой смирного подростка и холодными глазами заблудшего изгоя?»
Билл вернулся, неся на плече мёртвого оленёнка.
- Зачем вы убили его, мистер Коул? - воскликнул я, когда он вошёл в хижину и сбросил на пол свою ношу. - Это же детёныш!
- Чтобы мы с тобой не умерли с голоду, - смущённо проговорил он, отведя глаза в сторону. - И вообще, не твоё это дело, Рон. Кого хочу, того и убиваю. Захочу - тебя пришью и даже не моргну.
- Нет, мистер Коул, меня вы не убьёте.
- Думаешь, испугаюсь?
- Нет, не в том дело. Вам будет меня жалко, и в последний момент ваша рука дрогнет. Я вас знаю: вы хороший.
- Для кого я хороший? - презрительно рассмеялся Билл.
- Нельзя быть хорошим для одного, а плохим для другого, - горячо возразил я. - Выборочно можно быть лишь удобным. Если человек добрый, то вообще добрый, для всех.
- Ты забыл поговорку «всем мил не будешь».
- Правильно, мистер Коул, всем не будешь удобным, зато хорошим будешь.
- И всё же кто твой учитель, парень? Ты что-то знаешь, ты ведь один из нас.
- Один из вас? Кого вы имеете в виду? Себя и того старика?
- Его звали Эри. Он был моим учителем. - Билл задумался. - Ладно, это уже не важно. Ты умеешь свежевать туши?
- Нет.
- Тогда я сделаю это сам, а ты засолишь мясо. Я заметил, ты не вегетарианец...
- Нет, что вы? - И я улыбнулся. И вновь, как и в прошлый раз, Билл вздрогнул, а в его глазах застыл не просто испуг, а смертельный ужас. Он прижал ладони к вискам и со стоном опустился на корточки.
- Мистер Коул, что с вами? - Я окончательно убедился в том, что мои невинные улыбки действуют на Билла удручающе и, вместо того чтобы заряжать его положительной энергией, пронзают сильной болью.
- Опять этот Эри! - хрипло отозвался Билл, потирая руками виски. - Это он, негодяй! Он всё ещё здесь и время от времени кусает меня, как бешеная собака...
- Боюсь, вы ошибаетесь насчёт мистера Эри.
- Откуда тебе-то знать?
- Я знаю. Дело в том... - Я осёкся, потому что подумал, что, сказав Биллу о своих улыбках, всё только испорчу. Ведь если он узнает, что именно во мне причина его боли, тогда уж точно не избежать мне смерти.
- Что ты замолчал?
- Вы будете смеяться надо мной.
- Не буду, выкладывай, что знаешь.
- Всё это от вашей злобы, мистер Коул, - увёл я разговор в другую сторону. - Злость задушит вас. Потому что в глубине души вы добрый.
- Перестань нести чушь о доброте. Доброта - это всего лишь сопливое желание слабаков прозябать в безопасности. - Он медленно встал и взглянул на меня задумчиво и печально. - Даже удивляюсь, почему говорю эти банальные вещи...
- Они не банальные, - возразил я, - а неверные.
- Ещё один Эри свалился на мою голову. Всё, хватит трепать языком, пора браться за дело.
***
Прошла неделя, подходила к концу другая. Каждый день Билл отправлялся на охоту и никогда не возвращался с пустыми руками. То кабана подстрелит, то индейку, то зайца. Я с радостью отметил, что детёнышей он больше не приносит.
Я улыбался всё чаще, и всякий раз от моих улыбок Биллу делалось плохо. Причём после каждого приступа он становился всё слабее и безвольнее. И вскоре вовсе потерял надо мною власть. Я мог спокойно уйти от него, но оставался потому, что надеялся пробудить в нём доброе начало.
Он стал доброжелательно беседовать со мною, больше не называл меня щенком и прислушивался к моим рассуждениям.
- Мистер Коул, - обратился я к нему как-то вечером, когда он лежал на своей овчине, глядя на огонь в очаге, - не могли бы вы рассказать мне об Эри?
- Мне стыдно, - тихо отозвался Билл.
- Вам стыдно, потому что зарезали его?
- Да, но не только поэтому. - Он тяжело вздохнул. - В последние дни со мной происходит что-то странное. Я потерял душевный покой. Мне стыдно за своё прошлое. Похоже, старик во многом был прав. Нет, не насчёт добра и зла - всё это чепуха. Мир един, и любое разделение на верх и низ, бога и дьявола, добро и зло искажает цельную картину. Прав Эри был в другом. Боюсь, ты этого не поймёшь... Или всё же поймёшь? Ты же один из нас, Рон, хоть и не знаешь наших тайн.
- А как вы узнали, что я один из вас?
- Я понял это, когда ты отдал мне пистолет. Обычные люди, подчинившись моей силе, дрожат от страха, они подавлены. А ты был послушен, но спокоен. Ты вёл себя со мною как равный. Я тоже когда-то не знал, кто я, но Эри помог мне... Нет, начну, пожалуй, издалека, так тебе будет понятнее.
С раннего детства я знал о своей способности подчинять людей своей воле. Стоило мне посмотреть человеку в глаза - и он уже готов был выполнить любую мою просьбу. Это умение управлять людьми пугало меня больше, чем радовало. Я-то хотел быть любимым всеми, даже незнакомцами, а меня боялись. Кто хоть раз подпадал под чары моих глаз, в дальнейшем старался избегать общения со мной. Поэтому я был одинок. Время от времени мне удавалось завязать дружбу с одноклассником или случайно встреченным в городе мальчиком, но не проходило и недели, как наши отношения прерывались. Достаточно было одного моего властного взгляда - и друг превращался в безвольную жертву моих вроде бы невинных желаний.
Представляешь себе, Рон, в каком жутком вакууме приходилось мне искать живительного воздуха любви! Я ведь не стремился причинять людям боль - я ждал от них тепла, а они бежали от моей тёмной силы, как от проказы. И в конце концов, обиженный непониманием, я начал обвинять их во всех грехах. Меня раздражали их глупость, пошлость, равнодушие. Я записал всех, даже своих родителей, в разряд глухих и слепых посредственностей. Мои герои жили в далёком прошлом. Я полагал, что мог бы найти общий язык только с Колумбом, Галилеем, Сократом, Александром Македонским и прочими великими сверхчеловеками и вершителями судеб. В настоящем же я находил лишь слабых, податливых, трусливых обывателей.
Я не искал ни материальных выгод, ни славы, ни власти. А больше всего ненавидел мелкие страстишки и презирал всех, кто тратит свою жизнь на зарабатывание денег или ворует. Первых я называл муравьями, вторых - крысами. Я мечтал о великих подвигах, но не для того чтобы обессмертить своё имя, а чтобы слить свою душу с чем-нибудь вселенским, божественным.
Но однажды (мне было тогда семнадцать) я пережил сильнейшее потрясение, заставившее меня забыть все прежние мечты и терзания. Дело в том, что я влюбился. Впервые в жизни.
Той осенью наша семья переехала в Великобританию. Мы поселились в пригороде Лондона. Мне там не понравилось, я даже подумывал, не удрать ли из дома, не вернуться ли в родной Чикаго. Сила внушения позволила бы мне беспрепятственно сесть без билета хоть на корабль, хоть в самолёт. Я загорелся этой идеей и, наверное, осуществил бы её, если бы не был побеждён обычной девчонкой, одноклассницей по имени Элис. Однажды я остановил на ней внимательный взгляд - и тут же весь мой мирок рухнул к её ногам, а воля моя была раздавлена любовью, как жук на лесной тропке, попавший под башмак туриста.
Я забыл о величии, о сверхчеловеках, я стал таким маленьким, беспомощным и глупым по сравнению с огромной своей любовью! И потерял способность воздействовать на людей. Наверно, именно поэтому у меня наконец-то появился настоящий друг, Реджи Хендриксен. Он был на год старше меня, высокий, широкоплечий. Он увлекался Шопенгауэром и Ницше, и ему нравились мои рассуждения.
Однажды, после занятий, провожая меня до дома, Реджи сказал тоном заговорщика:
- Элис приглашает тебя вступить в наше братство.
- Какое братство? - ошалело промямлил я.
- Братство называется... - Реджи умолк и, помявшись, сказал: - Нет, пожалуй, рано тебе знать тайное имя. Но радуйся: Элис настаивает на том, чтобы мы тебя приняли. При одном условии, конечно: что ты будешь держать язык за зубами. Это очень серьёзно. Болтунов мы жестоко наказываем.
- Не бойтесь, молчать я умею.
- Надеюсь. Приходи завтра в шесть вечера ко мне домой, я отведу тебя в храм.
- Какой храм?
- Увидишь.
***
- Представляешь себе радостное нетерпение, охватившее меня? - продолжал Билл свой рассказ. - Я не знал, что ждёт меня в загадочном братстве, но ничего плохого не предвидел. Увы, не умел я заглядывать в будущее. Да и сейчас не умею. Даже Эри не смог научить меня этому простому искусству. Слеп я, безнадёжно слеп...
Храм оказался подвалом в доме Элис. У неё не было матери, а отец позволял ей разные невинные шалости. В том числе, отдал ей в полное распоряжение подвал. Стены его были чёрными, и, спустившись туда, я решил, что попал в секту сатанистов. С разочарованием я подумал, что мне предлагают участие в пустых забавах скучающих недорослей.
Конечно же, ничего мистического в храме не оказалось. Сперва двое парней завели меня в комнатушку два на два метра, где велели мне раздеться догола. Они завязали мне глаза широкой чёрной лентой и, держа за руки, куда-то повели. Шли мы недолго, вряд ли я проделал более двадцати шагов босыми ногами по каменному полу, но за это короткое время успел проникнуться торжественностью ритуала и подумал, что и в детских играх можно найти нечто увлекательное, если их бессмысленность скрыть удачными декорациями.
Наконец мы остановились, и я услышал монотонный, но выразительный мужской голос:
- Раб обывательщины Уильям Коул, отрекаешься ли ты от всех её предрассудков и трусливых правил? Да или нет?
- Да, - ответил я.
- Готов ли ты принять любовь такой, какой ей угодно явиться тебе, и не ожидать от неё ничего, что ей самой не присуще? Да или нет?
- Да.
- Готов ли ты сбросить с себя агрессивность обезьяны и стыд человека во имя богини любви? Да или нет?
- Да.
- Готов ли ты молчать обо всём, что услышишь в этом храме, увидишь, ощутишь носом, языком или на ощупь? Да или нет?
- Да.
- В знак смирения и преданности богине и Братству Незаходящего Солнца выпей чашу сию, полную крови и слёз тех несчастных, что пали жертвами безлюбия.
Кто-то сунул мне под нос бокал. Я испугался, что там будет настоящая кровь, но, почувствовав цитрусовый запах, успокоился - это оказался апельсиновый сок.
Когда я осушил бокал, мне позволили снять с глаз повязку. И я не просто изумился, но похолодел от стыда: передо мною неплотной шеренгой стояли нагие парни, высокие красавцы. Их было четверо: те двое, что привели меня со связанными глазами, третий - Реджи, а четвёртого я видел впервые. За их плечами, в углу, виднелась широкая кровать, застеленная чёрной простынёй, а на кровати лежала Элис, тоже голая, и глядела на меня с наглой, похотливой улыбкой.
Вот так, Рон, ангел в одночасье превратился в разнузданную блудницу. И я понял, какого рода мессы проводятся в этом храме. Мне захотелось злорадно рассмеяться в красивые лица парням, а Элис наградить презрительным плевком. Но я поступил иначе: просто развернулся и направился к выходу, едва сдерживая сдавившие мне горло слёзы.
- Ты куда? - окликнул меня один из юношей.
Я не ответил. Тогда кто-то сзади схватил меня за руку. Я резко обернулся и заговорил словно не своим, каким-то сухим, металлическим голосом, попеременно впиваясь глазами в лица парней:
- Мою одежду, и побыстрее, слизняки похотливые!
- Ты не можешь уйти, пока не окончено богослужение, - сказал Реджи.
- Могу! - Мне показалось, что мои глаза превратились в острые ножи, способные пронзить сердце каждого, кто станет у меня на пути. Способность повелевать людьми вернулась ко мне. Я даже стал сильнее. Видел бы ты тех голых жрецов блудливой богини! Они были похожи на перепуганных кроликов. Один из них принёс мне одежду и даже помог надеть куртку, а Реджи с раболепной улыбочкой отпер передо мною входную дверь.
После этого гнусного случая во мне окончательно укоренилось стойкое презрение ко всем людям. Моя новорождённая любовь была оскорблена - и кем! Глупой девчонкой, не ведающей, что такое настоящее чувство! Она растоптала мою душу!
Я должен был отомстить Элис, покарать её, очистить попранную святыню от осквернения. По натуре я человек действия; решения принимаю быстро, не колеблясь и не терзаясь размышлениями. Мой лозунг: «сказано - сделано». Бог сказал: «Да будет свет» - и стало так.
На следующий день я отправился к ней.
Дверь мне открыла служанка. За её спиной появился полный мужчина, её отец.
- Я пришёл поговорить с Элис, - сказал я.
Мужчина отстранил служанку и, протянув мне руку, представился. Уж не помню, как его звали, да и не хотел я больше знать имён мелких людишек, осознав наконец, что у меня с ними нет ничего общего. Я чувствовал себя великим, непревзойдённым сверхчеловеком, рушащим на своём пути досадные преграды, которые строят суетливые двуногие муравьи. Я глянул в глаза этому жалкому существу и строго спросил:
- Где ваша дочь?
Он опешил, помялся с виноватой улыбкой и, пригласив меня войти, провёл на второй этаж, в комнату Элис.
- Дорогая, к тебе гость, - елейным голоском пропищал он. Так противен был мне этот немолодой уже отец семейства, под действием моей силы лишившийся всякого самоуважения, что я грубо оттолкнул его и, войдя в комнату, захлопнул дверь.
Элис сидела за письменным столом. Она вскочила и смерила меня тревожным взглядом.
Идя к ней домой, я надеялся, что буду наслаждаться её унижением, однако удовольствия не получилось - эта безвольная блудница не вызывала во мне ничего, кроме раздражения и непреодолимого желания размазать её по полу.
- Подойди ко мне, - приказал я.
Элис повиновалась с заискивающей полуулыбкой.
- Я обвиняю тебя в убийстве моей любви, - спокойно произнёс я. - Ты приговариваешься к смерти.
Я вынул из кармана складной нож, нажал на кнопку и быстрыми, резкими движениями стал вонзать его в шею Элис.
Она была ещё жива, когда я покидал её дом. На первом этаже с озабоченными лицами стояли отец и служанка. Они в ужасе глядели на мои испачканные кровью руки, а я прошёл мимо, не обращая на них внимания, словно это были не люди, а пластиковые манекены.
Вернувшись домой, я умылся и сел в гостиной на диван ждать дальнейших событий.
Наконец явились полицейские. Я сам открыл им дверь. Их было двое.
- Так, - сказал один их них, - значит, ты и есть Уильям Коул?
- Вы ошибаетесь, господин фараон, - ответил я, глядя ему в глаза. - Я Джон Смит, пенсионер из Аргентины. Кстати, вы, наверное, ищете убийцу некоей стервы по имени Элис? И вам, скорее всего, понадобится орудие преступления? Ведь так?
Оба полицейских кивнули. А я продолжал глумиться над ними, и не потому, что эти издевательства доставляли мне удовольствие, - таким образом я срывал злость на всём этом искривлённом, извращённом мире, выхода из которого не мог найти.
- Тогда вот вам. - Я вынул из кармана нож. - Видите, он весь красный. Но это не кровь - это клюквенный сироп. Возьмите же, что уставились на меня! - Я сунул нож в руки одному из копов. - Оближите его, вот так, правда сладкий? Ну, ладно, джентльмены, некогда мне с вами лясы точить, у меня ещё уйма дел. Дайте мне пройти! - Я отпихнул копов так же грубо, как час назад оттолкнул отца Элис. Они послушно отошли в сторону. Один из них жадно слизывал кровь с моего ножа, а другой виновато смотрел себе под ноги. К дому подъехала ещё одна полицейская машина. Из неё выскочило несколько человек. Я подошёл к ним и сказал:
- Джентльмены, я принц Уэльский, мне срочно нужно попасть в одно место. Вот вы, офицер, - я похлопал по плечу высокого, плечистого парня, - будьте добры, отвезите меня.
Он с готовностью сел за руль, а я - на заднее сидение и под аккомпанемент сирены отправился прямиком в аэропорт. Когда мы уже были на месте, я велел полицейскому уснуть и спокойно дождался рейса на Вашингтон. Войдя в самолёт, я схватил за руку первого попавшегося пассажира и, заставив его встать, заявил, что ему необходимо пройти таможенный контроль. И попросил стюардессу проводить опешившего мужчину на выход.
***
- Вот так просто я покинул место преступления, - продолжал Билл. - В Вашингтоне жил мой брат Дэйв в квартире своей подружки. Но я так и не добрался до их дома.
Выйдя из здания аэропорта, я хотел было сесть в такси, как вдруг услышал за спиной скрипучий старческий голос:
- Уильям Коул, ты потерял нить судьбы. Ты не только убил человека, но даже не раскаялся в этом. Ты гибнешь, Уильям.
Секунд на тридцать я застыл от изумления, затем медленно оглянулся: в трёх шагах от меня стоял невысокий, костлявый старик с длинной бородой, одетый в ярко-оранжевый халат, подпоясанный чёрным кожаным ремнём. На голове у него была широкополая соломенная шляпа, что-то вроде мексиканского сомбреро, только с полями, загнутыми вниз. Он глядел на меня бесстрашно, ни на мгновение не отводя от моего лица светло-карих глаз.
- Вы кто? - спросил я, чувствуя, как в груди у меня крепнет ледяной страх перед чем-то неведомым, обладающим необоримою силой.
- Моё имя Эри, - ответил старик. - Я ждал тебя.
- Откуда вы меня знаете? Следили за мной?
- Не следил, но ощущал твои беспорядочные вибрации. Они расползаются по всему миру, засоряя и без того загаженную атмосферу.
- И что вам от меня нужно?
- Мне ничего не нужно от тебя, Уильям, а вот тебе без моей помощи, похоже, не обойтись. Ты свернул на неверную дорогу, и она ведёт тебя прямиком в пропасть.
- Какая дорога, какая пропасть! - отмахнулся я. Мне не хотелось подчиняться старику. Я вообще никому не желал уступать. - Уж как-нибудь обойдусь без вашей помощи.
- Не обойдёшься, Уильям. Ты убил невинную девочку...
- Она уничтожила мою любовь!
- Ты убил невинную жертву и готов убить любого, кто хоть чем-то не понравится тебе. В этот раз ты вышел сухим из воды. Но придёт время собирать камни. Ты будешь жестоко наказан...
- Кем?
- Властями. Или таким же, как ты, сильным. Да, Уильям, таким же, как ты. Встретив меня, ты, конечно, уже понял, что не один на земле такой особенный. Нас мало, Уильям. И нам трудно приспособиться к миру обычных людей. Выживают только те из нас, кто сумел найти свою сущность.
- А где искать эту свою сущность?
- В себе, разумеется. В своей душе. Ты, наверное, думаешь, что душа - это нечто однородное, как вода в стакане. Но это не так. Душа многослойна, как гамбургер. Мудрецом становится лишь тот, кто исследовал и активировал все слои. В одном из них как раз и скрывается твоя истинная сущность. Та, которая нужна Богу. Можешь ли ты утверждать, что нашёл в себе тот заветный слой?
- Нет, я впервые слышу о нём.
- Вот так, Уильям, ты обычный невежда, решивший, что стал сверхчеловеком, хотя не знаешь ещё, что такое человек. Не видя себя, ты глядишь вокруг, и тебе кажется, что ты видишь мир. А созерцаешь лишь отражения в тёмных окнах домов, где тебя никто не ждёт. Мир - это гармония, а не место преступления. Пойдём со мной, Уильям, и я помогу тебе найти себя.
Я молчал. Чтобы убедиться, что передо мною человек, равный мне, я попытался подчинить волю старика своей, но он даже бровью не повёл. Он был неуязвим. Мои жалкие мысленные приказы разбивались о его мудрость, как порывы ветра - о колокольню. И мне пришлось признать его превосходство. Он просто глядел на меня с печальным упрёком, как отец глядит на ребёнка, расписавшего каракулями соседский забор. И я сдался. И пробормотал, опустив глаза:
- Хорошо, я согласен, сэр.
- Не сэр, а просто Эри. Или Учитель. Как тебе будет удобнее. Теперь мы вместе. Я тебя не предам. Если же и ты будешь верен мне до конца, станешь властителем пространства и времени. А теперь - в путь, сын мой!
Он ещё что-то сказал, но я не понял смысла произнесённых слов. Я будто погрузился в тёплый туман сладкого сна. Не помню, на чём мы с ним ехали, долго ли были в пути. Я очнулся лишь перед этой хижиной. Возможно, Эри перенёс меня сюда каким-то волшебством.
Так начались годы моего обучения, вернее, поиска своей сущности. Трудные годы...
Билл умолк.
- Мистер Коул, - обратился я к нему, подложив в очаг дров и сев за стол, - вы так и не нашли её, своей сущности, не так ли?
- Увы. - Он застонал и ударил ладонью себя по лбу. - Вот я осёл! Теперь-то я понял, что ничего я не нашёл. Три года медитаций, астральных путешествий, три года освоения азов магии - и всё коту под хвост! Эри ждал, когда же я проснусь, а я не мог, понимаешь, Рон, просто не мог! Моя гордыня жаждала действий, великих свершений, а старик предложил мне прозябание в лесу, нудное своё отшельничество. Я научился выживать в дикой природе, я умел владеть собой в самых опасных обстоятельствах, мог переноситься сознанием в любую точку планеты, с лёгкостью отождествлял себя с любым живым существом, я стал врачевателем, толкователем снов, я поверил в Бога, даже видел несколько раз его свет, сладостный свет Истины... Да, многому научил меня старик - одного я так и не постиг - искусства смирения.
Наконец я не выдержал и, поругавшись с Учителем, ушёл в большой мир, где снова оказался внутри пустого шара - в вакууме одиночества и непонимания.
Изредка я возвращался к старику, чтобы найти у него утешение и поддержку, ведь он был единственным во всём мире человеком, кому я не был безразличен. Но, вероятно, ему надоело возиться с непутёвым учеником, и однажды он прогнал меня, как назойливого побирушку, заявив, что больше не хочет иметь дело с исчадием ада. Он сказал, что, будучи в глубине души добрым, я умудрился отождествить себя со злом и на это бессмысленное дело потратил весь свой талант.
- Я буду помогать тебе, - сказал он, - только в том случае, если ты выбросишь из головы маниакальную идею изменить мир.
И я ушёл, чувствуя себя побитым щенком. И жестокость во мне выросла в высокое, раскидистое дерево, окончательно заслонившее небесный свет.
К сожалению, Эри не сумел научить меня терпимости. Я по-прежнему не знал, как примириться с людьми. Мало того, я не понимал, зачем мне любить этих жалких червей. Теперь-то, учась у тебя, Рон, я сознаю, что цинизм, ирония, пессимизм и презрение - симптомы болезни, но совсем ещё недавно мне казалось необходимым развивать в себе именно эти качества.
Я упрекал Эри в том, что ему не хватает главного - честного взгляда на мир. Я ушёл не просто от него, а от этой половинчатости. И вернулся к себе прежнему, но обогащённому опасными знаниями.
Стать равным Богу - вот какую цель поставил я перед собой. И в голове моей созрела идея: очистить мир от двуногих муравьёв и крыс, чтобы остались только такие, как мы с тобой, Рон, люди сильного духа, сверхлюди.
Я начал создавать разрушительные секты, засеивал ноосферу идеями ненависти, вражды и войны. По всему миру учреждал группы самоубийц и некрофилов. У меня появились ученики, увлечённые идеей конца света. Попутно я помогал диктаторам и мафиозным кланам. Вот почему я связался с Пабло, работающим на колумбийцев.
Один банкир заподозрил свою молоденькую жену в измене и решил обратиться к частному детективу. Свой выбор он остановил на твоём дяде. И тот добросовестно выполнил задание. И выяснил, что у жены банкира действительно есть любовник, тот самый Пабло. Обманутый муж решил разобраться с этим бандитом как деловой человек, то есть поторговаться, выкупить у него право на супругу. Как раз в то время Пабло проворачивал крупную сделку и боялся, что о ней пронюхает полиция. Он понятия не имел, что накопал о нём твой дядя, но, на всякий случай, решил выкрасть у него все данные, которые тот раздобыл во время слежки, а потом запугать или убить его. Для этой операции он нанял меня, так как я уже не раз оказывал ему разные услуги.
Я подключил к заданию брата. Он давно уже сидел без работы и упросил меня взять его на выгодное дело. Я согласился. А зря. Видишь, как всё вышло...
***
Вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием горящих дров да шумными вздохами Билла. Я чувствовал его боль как свою собственную и хотел сделать всё возможное, чтобы его сердце перекачивало не яд разочарования, а горячие потоки радости. Поэтому я не мог не спросить его:
- Мистер Коул, вы раскаиваетесь в том, что сделали?
- Я ненавижу себя за это. - Билл глядел на меня. В его холодных глазах дрожали тёплые отблески - отражение пляшущего в очаге огня. - Да, уж поверь, ненавижу! Я презираю себя. Я ничтожество, обычный мизантроп и убийца. Не знаю, есть ли выход из тупика, в который я сам себя загнал. Не уверен, что смогу измениться. Для этого нужно сначала понять истину, хотя бы найти ключ от двери, за которой томится моя сущность. А я даже и не приступал к поискам. Рон, мальчик мой, может быть, ты знаешь, что такое истина?
- Знаю, мистер Коул. Но, боюсь, вам мой ответ не понравится.
- Почему?
- Даже прикосновение истины к темноте вашей души причиняет вам боль - какими же адскими муками отзовётся она в вашем теле, когда вы впустите её в своё сознание...
- Но я должен узнать её - иначе я пропаду. Дай мне этого горького лекарства - пусть оно выжжет во мне гордыню! Я готов, Рон, говори! - Он сел и посмотрел на меня с мольбой и надеждой.
- Я не могу этого сказать...
- Почему, Рон?
- Потому что это не слова, а простая улыбка. Моя сила - в улыбке, мистер Коул. И я вижу, я чувствую, как плохо становится вам, когда я улыбаюсь. Если вы готовы страдать, я подарю вам хоть миллион своих улыбок - лишь бы вытянуть вашу душу из преисподней.
Билл отвернулся к очагу, помолчал и, снова взглянув на меня, произнёс дрожащим от волнения голосом:
- Теперь я всё понял. Вот, оказывается, что так ослабило меня. А я-то грешил на мёртвого старика, думал, это он мстит мне за свою смерть... Что ж, пусть так. Я согласен пройти сквозь чистилище. Похоже, терять мне больше нечего. Давай, мальчик, развей эту удушающую тьму! Пора выйти из порочного круга. Мне нужна истина. Только она сделает меня по-настоящему могущественным. Я понял, Рон: сверхчеловек должен нести свет, а не тьму! Твоя улыбка - свет миру, а значит, и мне.
- Хорошо, да будет по вашему желанию, мистер Коул. - И я улыбнулся.
Билл сжал обеими руками голову и с громким стоном повалился на своё ложе. И застыл. Вскочив на ноги, я замер в нерешительности.
- Мистер Коул!
- Ничего, Рон, всё в порядке, - прохрипел он, отняв руки от головы. - Просто мне очень больно. Неужели Эри был прав, и мир делится на добро и зло? Нет, слишком это просто... примитивно... глупо... Тогда и Бог должен быть либо добрым, либо злым, либо разделённым на две части. Но если Бог добр, то кто же сотворил зло?
- Боюсь, вы ищете ответ не там, - робко возразил я.
- Не там? - Он взглянул на меня. В его глазах я не увидел холода - их переполняла тоска изгнанника, ностальгия эмигранта, печаль подсудимого, услышавшего пожизненный приговор. - А где мне искать?
- Думаю, в молчании, в тишине. Не знаю, как сказать... Я ведь даже не ученик - я просто люблю людей...
- Всех?
- Этого я тоже не знаю. Но то, что я люблю вас, мистер Коул, это точно.
- Поэтому ты не покидаешь меня?
- Да, сэр.
- Не понимаю. - Он задумался. - Даже после того, как я взял тебя в заложники и сказал, что намерен убить, как бешеную собаку?
- Вы не хотели убивать меня, как не хотели убивать других людей. Ваша истинная сущность противится жестокости. Она жаждет любви, а вы кормите её философией.
- Но я не верю в любовь. Вернее, в любовь как в нечто самостоятельное, в некий сверхзакон. Любовь для меня - наваждение, наркотик.
- Значит, Бог, по-вашему, наркоторговец? Мистер Коул, простите меня за прямоту, но вы просто боитесь себя. Вам кажется, что в своих глубинах вы найдёте всё тот же мир, который презираете за его несовершенство. Знаете, в одной книге я вычитал одну притчу. К учителю пришёл ученик и сказал ему: «Никак не могу поверить в возможность внутреннего совершенствования, в очищение и просветление». «Что же тебе мешает?» - спросил учитель. «Внешний мир, - ответил ученик. - Он такой несовершенный, порочный. Стоит приглядеться к нему - и вся эта нечистота проникает в сознание, в сердце. В таких условиях не то что развиваться - сохранить чистые помыслы и то невозможно. Любая мысль обрастает полипами лжи, любое чувство надевает броню эгоизма». «Значит, ты не человек, а дырявое ведро, я правильно тебя понял?» - сказал учитель. «При чём здесь ведро?» - удивился ученик. Тогда учитель взял из кухонного шкафа бутылку воды, вышел во двор и, окунув бутылку в грязную лужу, вернулся. Откупорив её, он велел ученику: «Пей эту грязную воду!» «Но она чистая!» - возразил ученик. И тут он всё понял. Понимаете, о чём я, мистер Коул?
- Наверное, ты прав, - ответил Билл. - Но где она, эта моя сущность? Я не вижу её. Слишком темно. Помоги мне, Рон! Сядь ко мне ближе и ещё раз улыбнись. Улыбайся долго, постоянно! Пусть боль пронзает тьму, убивает её, выпуская из сердца чёрную кровь!
- Вы уверены?
- Да, чёрт возьми, я уверен! Я должен увидеть себя. Я докопаюсь до Истины и тогда смогу научить ей других. Я изменю мир, но не борясь с никчёмными людишками, а наполняя его светом. И ты поможешь мне, мальчик. Мы вместе изгоним несправедливость, несовершенство и посредственность! Улыбнись же! Я готов!
Я выполнил его просьбу - и тут же пожалел об этом: на этот раз он лишился чувств. Я тряс его за плечо, брызгал ему в лицо холодной водой, но он не приходил в себя.
Наконец, измученный тревогой за его жизнь и угрызениями совести, я лёг рядом с ним на пол и уснул.
Проснувшись на рассвете, я с ужасом обнаружил, что Билл мёртв. Он лежал на спине, уставившись в потолок остекленевшими глазами, а на его губах застыла улыбка. Улыбка доброго человека, поверившего обещанию Бога подарить ему много-много счастья. Вот такая чудесная улыбка осталась от бессмысленной жизни человека, считавшего себя сильным, а на самом деле безропотно подчинившегося злу!
Я сидел рядом с Биллом, не зная, что мне делать. Он был совсем уже холодный, и всё же несколько часов я ждал, не воскреснет ли он, ведь трудно было поверить, что живая улыбка может лежать на мёртвом лице.
***
Я похоронил Билла рядом с могилой Эри и долго плакал над холмиком рыхлой земли, вспоминая события последних двух недель, начиная с той страшной ночи, когда в дом дяди проникли грабители. Как сильно изменился я за это время! Сколько всего успел понять!
Но какой ценой приобрёл я знания! Я стал убийцей: застрелил Дэйва, а потом погубил его брата. Конечно, я не хотел никого убивать, но ведь убил! Сначала, пытаясь спасти свою жизнь, а позже - спасая душу Билла.
Во всём случившемся я виню только себя. Даже то обстоятельство, что я был тогда всего лишь неразумным подростком, не снимает с меня вины.
И, пожалуй, главное, что я понял: смертельным оружием может стать всё, что угодно, даже доброе слово, даже улыбка ребёнка. Почему так? Не знаю. Задайте этот вопрос Богу. Возможно, он ответит именно вам.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии:
В детстве мы читаем "Крошку Енота", став взрослыми — Артура Кулакова) Замечательная притча о том, что нет "чёрного" и "белого", но есть свет, хотя этот свет может и убить. Спасибо!
Артур, мне было очень интересно читать этот рассказ. Несмотря на некоторую наивность, сюжет затягивает и не дает оторваться до самого конца. Вы умеете гипнотизировать читателей))
Спасибо!