Сон легата был неспокоен.

Гроза отбушевала ещё дотемна; ветер давно стих. Над каструмом разлился полуночный покой. Но луна, то и дело скрываясь за отставшими от бури обрывками туч, объявляясь миру сквозь их лоскутки, вносила суетным мельканием нотки тревоги в вещую душу старика.

Беспокойство и озабоченность давно стали его обычным состоянием. Ведь он командовал форпостом, возвышавшимся на грани миров. Являлся практически хранителем цивилизации. За пределами которой раскинулись глухие, дикие места: леса, болота, вересковые пустоши.

И хотя в последние годы с той стороны редко поступала реальная угроза, нечто непостижимое и жестокосердное таилось в дебрях тех стран. Опасно пульсировало, взывало к нутру. К самому изначальному в нём.

Тревога вызывала видения: то ли пробуждая настоящие воспоминания из детства, то ли замещая их чужеродными.

Будто маленьким мальчиком бредёт он, с едва теплящейся лучинкой в руках, по игрушечной ночной деревушке. Небо скрыто густым мраком. Помалу накрапывает дождик. Где-то гремит гром. Беспорядочно блестят молнии вдали.

Мальчишка во сне ускоряет шаг чтобы не попасть ненароком под неправедный гнев Юпитера, но тщетно. Чем больше старается спешить, тем непослушнее тело. Вязкая и клейкая паутина охватывает его. Как ни хочет поскорее достичь какого-нибудь укрытия — ноги не слушаются, практически отказывают. С огромным, нечеловеческим усилием пытается преодолеть сопротивление, однако вялость преобладает.

Но стоило только осознать, что всё кончено и ему не спастись. Что молнии ударяют всё ближе, что тут и там вспыхивает огонь… Как вдруг, прямо перед ним возникает спасительная пещера. В ней кто-то есть! Пытается позвать на помощь, слабо взмахивает рукой… но возглас так и застывает на онемевших губах.

Ведь тот, из пещеры, незряч. Зато явно чует и с нетерпением ждёт приближение мальчонки. Стихия, словно управляемая желаниями слепца, подводит юную жертву к губительному убежищу.

Старик, уже осознавая краем сознания, что попал в западню морока, изо всех сил старается вырваться из сужающегося обложенья, очнуться ото сна…

Вспышка! Удар молнии раскалывает огромный старый дуб, откуда-то хорошо знакомый, но нет времени вспомнить откуда… ведь следующий разряд готов поразить его самого; окончательно повергнуть в пучину безумия.

Охваченный стихийным ужасом легат резко проснулся. Растерянно шаря руками по постели в поисках оружия. Всё ещё ощущая сильное потрясение, помалу вспоминая себя.

Хотя шатёр военачальника, окружённый несколькими тысячами хорошо обученных солдат, находился в самом сердце укреплённого лагеря, обнесённого высоким частоколом, это почему-то не прибавляло спокойствия.

Вокруг военачальника сгустились мрак и тишина. Кое-как отдышавшись, с подозрением и насторожённостью вслушался в ночь. Впечатление от химерных видений ещё не вполне слетело с него, он будто предугадывал дальнейшее развитие событий. Сон, вроде бы отринутый фактом пробуждения, никак не желал отступать, продолжаясь и развиваясь в реальности.

И дело тут вовсе не в количестве выпитого вечером вина.

Хотя проснулся задолго до побудки, уже смутно ожидал, что вот-вот зловеще взвоет труба. Затем, как бы воочию узрел жарко вспыхнувший стог сена вдали – разведчики дают знать о приближающейся опасности. Внутренним взором окинул спящий лагерь и посты – готовы ли солдаты? Давненько не приходилось им сталкиваться с реальной угрозой. Привыкли они к размеренной службе...

В ответ на сомнения, услыхал удивлённые вскрики дневальных со сторожевой башни. Не прозевали. Заметив, что на чужбинной территории занялся сигнальный костёр, сразу забили тревогу.

Легат похолодел от осознания того, с какой скоростью оживают предчувствия. Отчётливо вспомнил недавний сон: смерть от удара молнии. Чем заслужил он божеский гнев? Кажется, ничем. Но… таков фатум. Бледность покрыла лицо. Если бы кто увидел его в тот миг, то решил бы, что старик так и отдал, со страха, душу Морсу.

Однако времени разлёживаться не было. Окончательно вырывая сознание из-под власти Сомна, слабо ощущая тлетворный аромат сопутствовавших богу кошмаров маков, тяжело мотнул головой, разом избавляясь от призрачных видений. И словно из летаргии вышел.

Ничего. Пусть. У него ещё есть время. Он ещё повоюет!

Старик наперёд знал, что в палатку вскоре ворвётся телохранитель. Но когда это произошло — встретил того уже облачённым в полное обмундирование, прицепляющим к поясу меч. Закончив одевание, спешно покинул шатёр, сопровождаемый ликтором.

В лагере, поднятом сигнальным горном, царила неразбериха. Всегдашний блеск вышколенной стоянки заметно поблёк в этот момент.

Побудный огонь ярко полыхал на высокой сторожевой башне: рассеивая мрак, отбрасывая на ряды казарм мрачные отблески. Военачальники кричали, созывая подчинённых. Легионеры выскакивали из палаток, застёгивая амуницию на ходу, спешно выстраиваясь в мерцающей полутьме походным порядком. Взволнованно ржали кони, надсадно ревели напуганные суматохой мулы.

Вопреки недавним страхам, вид переполошенного лагеря взбодрил легата, избавил от сомнений; словно впрыснул в вены свежую кровь. А ведь были времена, замедлив шаг чтобы сохранить внешнее достоинство, с внутренней улыбкой вспомнил он, степенно занимая место во главе войска — когда предпочитал театр и женское общество всему остальному. Давно ли это было? Годами укрощая страсти, ввязываясь во всё более трудные и опасные предприятия, понемногу вышел за пределы прежних привычек и обрёл новые, более внушительные. Приличествующие возрасту, соответствующие растущему положению.

Выкрикнув воинственный возглас, которому разом вторили тысячи воодушевлённых воинственным духом солдатских глоток, объявил готовность к вылазке.

Преторианские ворота распахнулись перед стариком с тяжёлым скрипом.

В сиянии высшей славы выступил легат впереди походной колонны, сопровождаемый трибунами и префектами. Окружённый телохранителями, знаменосцами, горнистами.

Повёл войско навстречу неизведанному из своих кошмаров. Собираясь разделить с солдатами и радость победы, и горечь поражения.

Лучники, пехота и тяжёлая конница поспешали за командованием. Лёгкая конница, по пути опередив легата и его эскорт, постепенно выдвинулась вперёд: готовая в любой миг прикрыть основные силы; производя кстати рекогносцировку.

Заключали процессию две малые катапульты и несколько тяжело гружённых, ведомых упёртыми волами, повозок, тащивших неподъёмные снаряды.

Преодолев стремительным маршем холмистую местность, ещё до рассвета достигли необъятной низины, упиравшейся в стену чёрного леса. Солдаты обученно перестроились из походного порядка в боевой, намереваясь во всеоружии встретить неприятеля. Командиры, удовлетворённые тем, что заняли в темноте тактически выгодную позицию, расположились позади войска на возвышенности, господствовавшей над безбрежным полем.

Яркий рассвет озарил выстроевшееся во главе равнины разряженное, самоуверенное, горделивое римское войско.

Лёгкая кавалерия, на игривых конях, украшала его левый фланг. Тяжёлая, облачённая в разноцветную, искрящуюся на заре, броню, прикрывала правый.

Центр заняли ряды солдат. Впереди лучники, а за ними три стройные линии: новички, опытные воины, ветераны. Открытые шлемы, кирасы и кольчуги, ножные латы блестели на восходящем солнце. Большие, красиво расписанные щиты, о которые опирались легионеры левой рукой, удерживая длинные копья, пронзающие холодное голубое небо, в правой.

Зловещее ожидание продлилось недолго. Первые тени, словно призраки снов легата, выступили поодиночке из лесного мрака.

Увидев неприятеля воочию, а не в химерных фантазиях, старик совершенно успокоился. Хотя у полководца случались мгновения слабости, малодушие проявлялось обычно либо в склонности к суеверию, либо в мрачных мыслях и ночных видениях. Но вот на поле боя…

Украшенный внешними отличиями легат обычно сразу вовлекался в происходящее и ощущал себя в своей тарелке. Выслушивал советы и донесения военачальников, сурово раздавал распоряжения. Годами скрывая нерешительность под видом высокомерия, давно слился с героической маской.

Не только старик при виде первой горстки вышедших на свет варваров испытал облегчение.

— Подумаешь, дикари! – презрительно прошептал один рекрут, стоявший в первых рядах, своему товарищу. — Повылазили из своих землянок...

— Говорят, у них большие дома тоже есть, – пояснил флегматичный сослуживец. – Без комнат, правда. Они там живут все вповалку, вместе со скотом.

— Тьфу, ты!

— Причём мусор сваливают себе под пол. Так и существуют — по уши в говне. Завоеватели…

— Пфу, кхе-кхе, – закашлялся его нервный собеседник. – Не слышал раньше таких подробностей!

А нападающие всё появлялись и появлялись. Заполоняли понемногу видимое пространство.

— Врага нужно знать в лицо.

— Ничего, сейчас. Вот только подпустим этих уродов поближе…

Вскоре «уродов» уже можно было хорошенько разглядеть: высокие, светлые, длинноволосые. Обладавшие все как один мощными фигурами, с крупным руками. Бросавшие свирепые взгляды на щегольской легион.

Выглядели чужаки соответственно репутации: дикие звери, явившиеся с лесов и болот.

— Ты только посмотри на них, — посетовал более невозмутимый из товарищей, — вообще никакого построения. Идут как попало, орут себе что-то...

— Вот, дурачье! Просто самоубийцы.

По форме одежды, наступавшие в большинстве напоминали простолюдинов – босоногие, в штанах разного фасона и просторных туниках, а некоторые и вовсе с голым торсом. Разве что в руках многие из них держали деревянные щиты с острыми умбонами и длинные копья с продолговатыми наконечниками.

Некоторые шли со знамёнами – головы диких зверей, насаженные на древки.

Мало кто из них был брит, физиономии в основном довольно заросшие. Отличались друг от друга разве что причёсками: у кого волосы распущенные, у кого — частично остриженные, а у кого – сцепленные в мелкие или крупные косички.

Легат, выжидая подходящий момент, чтобы скомандовать наступление, перевёл взгляд от толпившихся в низине варваров вправо, на небо. Солнце, давно оторвавшееся от горизонта, сразу ослепило его. Но какая-то маленькая мельтешащая точка досаждала старика. Верно то был голодный коршун, жадно взиравший с высоты своего полёта на близящееся столкновение армий.

Когда Гелиос хорошенько осветил равнину, враг подошёл настолько близко, что римляне смогли детально разглядеть помалу выделившийся из одноликой толпы и выстроившийся клином передовой отряд, заметно отличавшийся от прочих соплеменников.

Небольшая кучка воинов выглядела, на фоне прочих оборванцев, поднаторевшими в боях профессионалами.

Все как один затянуты в кольчуги и покрыты звериными шкурами. Каждый олицетворял какое-то животное. Среди них затесалось несколько «медведей», множество «оленей», «кабанов», и даже, похоже, парочка «тюленей». Буквально на каждом, попавшемся взгляду — множество украшений: серьги в ушах, увесистые шейные кольца — из-за которых обострялись жилы, а вены наливались кровью; змеистые ожерелья на груди. Крупные булавки скрепляли плащи из кож животных. Запястья скованны бронзовыми браслетами, а широкие, покрытые орнаментами, пояса, были дополнительно украшены хрустальными шариками. Узловатые пальцы унизаны множеством колец и перстней. В отличие от основного воинства, оснащённого чем попало, эти были вооружены исключительно мечами и секирами.

Натуральная разбойничья шайка. Спокойные и уверенные в своих силах, ступали они так, словно сразу становились хозяевами тех земель, по которым прошли.

— Зато одежды у них модные, – разглядывая облачённые в шкуры фигуры, продолжал язвить один из рекрутов.

— Видимо, для устрашения, — просвещал побратима второй.

— Да? Выглядит, скорее, смешно. Зверятки встали на задние лапы и пошли.

— Плюс защита от холода. Говорят, вечно морозы там у них. В шкурках поди теплее.

— Ты вот на этого посмотри. Что за важное пугало?

Заведовал сворой «волк», шедший на острие атаки, окружённый подельниками: худощавый, надменнолицый, с пастью-капюшоном надвинутым на пронзительно-дикие глаза. Подпоясанный серебряной цепочкой, подчёркивающей его стройность. Пустые ножны на перекинутой через плечо перевязи были отделаны мехом того же животного. Щит у него отсутствовал. Обоюдоострый меч, которым он периодически вяло размахивал вдоль тела, словно разминая кисти рук, поражал рекрутов своею длиной и формой. Пусть выглядел он не так мощно, как собратья, но казался более гибким, ловким, умелым в обращении с оружием...

От него исходило ощущение превосходства.

Вождю сопутствовал лысый гигант, походивший лицом на младенца. Инородное тело на общем фоне. Насупленный троглодит, без малейшего проблеска мысли на лице, практически голый. Только поясная накидка прикрывала бедра — вся она состояла из золотых ауреусов, по-видимому, трофейных.

— Туда погляди, — локтем подтолкнул язвенник своего сдержанного товарища. — У этого в сублигакулах поди целое состояние!

— Угу, — блеск золота лишил на миг хладнокровия даже его собеседника, — вот бы туда добраться!

Но по виду здоровяка и его многочисленных соплеменников всё яснее становилось, что добраться до монет будет сложно.

— Вы, оба. На фланге, — грозно помахивая перьевым гребнем шлема, прорычал в сторону болтливой парочки центурион. — Заткнитесь там уже!

Передовой отряд явно составлял главную силу нападавших. И на неё легат готовился бросить свою первую, самую мощную атаку. Когда резь в глазах, от разглядывания солнца, стала совершенно невыносимой, старик, прикрывая веки левой ладонью, сделал правой ладонью резкий жест вперёд — знак подчинённым.

Трубы мгновенно скомандовали кавалерии вступить в бой.

— Нам даже не придётся пачкать руки, — несмотря на приказ центуриона, прошептал флегматику озлобленный гастат. — Сейчас конница просто растопчет их, сотрёт напрочь с лица земли.

— Точно. Тут ты прав.

Эскадроны понеслись с обеих сторон, собираясь лихо смять дикарей. Быстро рассеять и уничтожить. Пока лёгкая конница намеревалась отрезать передовой отряд противника от основной массы варваров, тяжёлая кавалерия – облачённая в кольчужные доспехи, вооружённая мощными копьями – призвана была наголову его разбить.

Тотчас ударили боевые машины: помогая замедлить вторую волну наступления противника и, сея панику среди отрезанных от вождя варваров, облегчить работу коннице.

Орудия трещали, методично выбрасывая снаряды. Громадные камни один за другим, с поражающей лёгкостью, уносились вдаль. Мощно вонзались в землю, сметая варваров словно болванчиков, смешивая их тела с землёй. Взметая в небо грязь и человеческие ошмётки.

Наступавших это не остановило. К удивлению римлян, противник не собирался ни бросаться в бегство, ни отступать. Благодаря твёрдости духа и длинным копьям варварам удалось, неся тяжёлые потери, раздробить летящую конницу, замедлить её, вовлечь в мелкие стычки. Пронзённые множеством древков скакуны один за другим валились замертво, погребая вместе с собою и всадников.

Тяжёлая конница задержалась: преодолевая низину, увязла в грязи, замедлилась, нарушив синхронность атаки. Когда же катафрактариям удалось достичь врагов, те встретили их уверенно, сгрудившись вокруг фигуры вождя.

Лысый детина, проявив невиданную физическую силу, на ходу пронзил одного из первых всадников насквозь и, подняв в воздух, сбросил наземь, под копыта прочих коней… наездники полетели через гривы. Напоминая истинного Геркулеса, он умело орудовал крупной секирой, успевая и обороняться, и наносить удары.

Вождь в свою очередь проявляя силу и ловкость, пробивал себе путь мечом. Не менее уверенно действовала остальная дружина. Полетели вначале конские головы, затем головы римлян.

На поле боя воцарилась кутерьма: звон оружия, стоны и крики раненых, беспорядочное ржание. Кровь заливала землю.

Когда машины перестали бить и туман войны немного рассеялся, оказалось, что эскадроны повержены, а варвары, исторгая из уст проклятия, продолжали свирепое наступление на боевой строй римлян. Поредевшие было порядки чужеземцев заполняли всё новые и новые потоки воинов.

Солнце взошло выше, готовясь вот-вот достигнуть зенита. Легионеров душили жара, духота, страх.

Вождь, окроплённый вражеской кровью, вновь выдвинулся на остриё своего воинства. Его соратники, преодолев первое препятствие, ощутили себя вольготнее и немного рассеялись, освобождая для предводителя пространство. Здоровяк с видимым удовольствием занял привычное место подле него.

Мятежный ропот пронёсся по рядам легионеров

— Тут что-то не так, их слишком много! – воскликнул нервный гастат, взывая к поддержке флегматичного товарища, но тот лишь губы прикусил.

— Строй! — прервал сомнения римлян зычный голос с высоты. То старший трибун принялся отдавать команды. — Сомкнуть ряды!

Легионеры послушно выполнили приказ. Несмотря на возникшую было панику, ежедневные тренировки сделали своё дело. Солдаты машинально сгруппировались, прикрывшись щитами.

Вовремя.

Тысячи вражеских копий взвились в воздух. Большую их часть удалось отбить. Но многие нашли своих жертв: кто-то зазевался, где-то скутумы прилегали один к другому не так тщательно, как надо.

Первые гастаты пали на поле боя. Листовидные наконечники копий засели во многих щитах, усложняя их дальнейшее использование.

Выбросив дротики, варвары, под прикрытием смертоносного града, бросились в атаку.

Им в ответ взлетели римские копья. Легионеры, по опыту поколений, знали: никакая защита не сможет выдержать их удара.

Но не тут-то было.

Наступавшие здоровяки, разве что слегка нахмурившись, отклонялись от снарядов, отбивая их своими щитами так, словно к ним неслись не тяжёлые пилумы, а малозначительные щепки, и продолжали мерное наступление.

Достигнув наконец противника, с яростью диких зверей набросились они на римский строй.

Бой завязался по всей линии. Легионеры сражались отчаянно, но их упорство было недолгим. Более высокие и мощные варвары стремительно преодолевали оборону, раздёргивая порядки, втягивая латинян в поединки один на один, в которых обычно выступали победителями. В рядах оборонявшихся появились первые бреши.

Вождь со своей ватагой окончательно разорвал их строй. Там, где пробивалась эта группа, лишь множились трупы оборонявшихся. Гастаты в беспорядке отступили. Поддаваясь напору противника, ломая порядки, мешая более опытным сотоварищам своим отступлением.

Испытав на себе мощь противника, дрогнули даже ветераны. А стоило только одной когорте, состоявшей из опытнейших воинов, отступить под натиском врага, как запаниковали остальные девять.

Золотой орёл, сиявший во главе легиона, пал в грязи. Солдаты, потерявшие из виду главный символ, обратились в бегство. Тут и там низвергались римские знамёна: их бросали второпях, а враги втаптывали в землю.

— Жаворонки! – раздался над бегущим войском голос легата — слабый поначалу, но окрепший по ходу, пронизанный внезапным вдохновением. — Птенцы Рима! Слава и украшение нашей расы! Отбросим этот лесной сброд, выдворим врагов рода человеческого с родных земель.

Но тщетно. Как ни пытался, он не смог ободрить словом упавшие духом войска. Беглецов пытались остановить и снова выстроить командиры, но тщетно.

— Вы не воины, а подлые квириты! — резко переменил старик тон, обнажая меч, угрожая и ругаясь. — Всех отступивших казнят! Боги навсегда отвернутся от вас, а семью каждого дезертира подвергнут проклятию памяти!

Но крики военачальника пугали солдат гораздо меньше неуязвимых наступавших.

— Мерзавцы! – возопил он, окончательно выходя из себя, потрясая мечом. – Так трусливо отступать перед сборищем дикарей!..

Мало кому из отступавших удалось спастись. Саркастичного рекрута дротик пронзил навылет, флегматику играючи срубили голову.

На старика нашло умопомрачение. Он возжелал броситься в самую гущу битвы и личным примером заразить бегущих солдат на подвиг. Среди окружавших легата трибунов произошёл небольшой переполох.

Однако храбрость изменила не всем. Множество ветеранов сгрудилось вокруг легата — готовых дать не только отпор врагу, но и разумный совет.

— Надо вернуться в лагерь и держать оборону. Там будет хоть какой-то шанс, – убеждали они, остужая пыл старика. Подавив гневное раздражение, он внутренне с ними согласился. – Ведь если смерть — его награда за многолетнюю службу, то принять её лучше на собственных условиях, а не задаром, на потеху врагу. Да и за родными стенами они смогут забрать с собой поболе врагов, чем тут.

С послушными ему остатками войска согбенный старик поспешно, на срочно поданных оруженосцами свежих лошадях, ретировался в лагерь.

Силы нападавших рассеялись во время погони и добивания разбежавшихся дезертиров, что позволило отступившим военачальникам и их приближённым успешно добраться до каструма.

Но варвары не заставили себя долго ждать. Окончательно разметав римлян, подхватив брошенные штандарты, они устремились к лагерю: крича, угрожающе жестикулируя, бряцая оружием.

Забаррикадировавшись и вооружив весь обслуживающий персонал, вплоть до лекарей и поваров, латиняне спешно готовились к последнему бою. Кто хотел - давно бежал. Оставшиеся собирались дать варварам последний бой и умереть во славе.

Легат, осознавая всю тщетность этих приготовлений, передал подчинённым руководство обороной лагеря и удалился в главную палатку. Наполненным горечью взглядом оглядывал он по пути маленький уютный военный городок, ставший ему родным. С широкими улицами и чётким разделением: тут живёт кавалерия, тут — пехота. Вот главная площадь. Далее обитают силы продовольственного обеспечения, а за ними – стойла животных.

Мысли старика были мрачны.

Хотелось бы легату самому распорядиться собственной судьбой, но высокомерные боги не допустили такой дерзости и приготовили ему другую участь. Хотя… даже при создавшихся обстоятельствах он имел право проявить своеволие и подумывал над тем, как лучше такой возможностью воспользоваться.

Сознание двоилось, в голову проникла угрюмая идея. В первую очередь, решил он, нужно одеться подобающим образом, а затем с помпой принять незваных гостей.

В то же самое время, вождь варваров издали осматривал расположение лагеря. Отыскав взглядом уязвимые точки крепости, разделил силы наступления. Пока часть его дикого воинства, вооружившись ручным тараном, поспешила к воротам, прочие рассыпались вдоль стен. Некоторые, проворно карабкаясь и выстраивая живые лестницы, взбирались на укрепления. Некоторые, быстро накидывая высокие стога сухой травы и хвороста, подкладывали в разных местах огонь.

В конце концов им удалось сделать брешь, а затем и вовсе обрушить кусок стены.

Надежды сдержать неприятеля валом, рвом и высоким частоколом оказались напрасны. Слишком незначительным оказался отряд оборонявшихся перед бесчисленными полчищами варваров. На стенах не хватало защитников. Военные машины всё реже метали камни в неприятеля. Самострелы некому было перезаряжать.

Выставив при входе, скорее по привычке чем из необходимости, верных телохранителей, легат спокойно вошёл в наполненную предвечерней темнотой палатку главнокомандующего. Самостоятельно и неторопливо, словно выполняя некий ритуал, зажёг, поочерёдно, огни по углам.

Словно воспроизводя замкнутый круг собственной жизни, погружая себя в её пучину. Состоявшую из хмурой реальности, вещих снов, зеркальных искажений, в которых он — то испуганный ребёнок с лучинкой в руках, то утомлённый обыватель посреди театральных увеселений, то ненасытный гурман, любитель весталок, вина и прочих наслаждений, то хмурый полководец впереди утомлённого войска, на унылой, но неутомимый кляче, упорно протащившей его из светозарного Рима в недоброжелательные пограничные земли.

«Так кто же я на самом деле?» – задумался старик, усаживаясь в кресло с высокой спинкой, стараясь не отвлекаться на доносившийся извне шум.

Легат часто задавался этим вопросом. Одни философы утверждали, что человек всегда один тот же, пусть и меняется с годами и обстоятельствами. Другие возглашали, будто он просто сумма составляющих, сложившихся случайным образом из разных жизненных пропорций. Третьи...

Легат никак не мог вспомнить о чём заявляли третьи. Хотя, если хорошенько подумать самому…

Казалось, он вот-вот ухватит нить понимания и клубок жизни развернётся перед ним в полной осмысленности… но страшный гвалт снаружи оборвал устремившуюся было к истине мысль. Миг прозрения минул, осознанность так и не наступила. Загадка самобытия осталась невыясненной.

Толпа торжествующих, опьянённых кровью варваров, потрясая оружием, со свирепыми криками, свистом и улюлюканием хлынула внутрь, заводняя пространство лагеря. Устраивая по пути яростную резню.

Когда ватага вождя, заколов преданных телохранителей, ворвалась в преторий, легат находился в глубине помещения, окружённый неверным сиянием огней.

Сидел на своём кресле в полном облачении, будто на троне.

Каска — не та, что была у него на поле боя, а торжественная, с пышным плюмажем из страусовых перьев. Красная туника, блестящий панцирь, прикрывающий торс, красный плащ, застёгнутый на правом плече, небрежными волнами ниспадавший к полу, прикрывая левую грудь. Голова презрительно склонена. Подбородок слегка опирался в край нагрудника, чуть приподнявшегося к шее.

Лицо сияло в полутьме своеобразной красотой, если старость вообще можно назвать красивой.

Поза полководца отличалась величественной осанкой: будто не рядовой командир, а сам император встречал непрошенных гостей, готовый покорить их одной лишь силой собственного достоинства. Да что там император. Он был подобен богу, призванному повелевать и властвовать над простыми смертными. Вся его внушительная фигура вызывала благоговейный трепет и уважение.

В первый миг варвары, ожидая увидеть трясущегося старика, а наткнувшись на благородную, царственную стать, в испуге отринули. В глазах хищников промелькнуло удивление, а дитя-здоровяк выглядел так и вовсе озадаченным.

Несколько мгновений они стояли перед легатом, как перед высшим божеством в храме: застыв, затаив дыхание. Ожидая чего угодно. Грома, молний, внезапной атаки, суровых, повелительных, колдовских слов, которым невозможно не подчиниться....

Но пару ударов сердца спустя ничего кошмарного так и не произошло. Разве что огни по углам палатки всполохнули ярче и жутче. А старик всё сидел, как истукан, совершенно не двигаясь. Тёмное густое пятно медленно растекалось под его ногами, помалу достигая пришельцев.

Вождь первым отошёл от потрясения. Внезапная догадка пронзила его. Он сделал несколько стремительных шагов и хлопнул старика по правому плечу.

Тело не сдвинулось. Но голова легата беспомощно опала на левую сторону, а каска с грохотом опрокинулась наземь. Чёрная струйка потекла из склонившегося к земле уголка губ. Плащ, словно похоронное покрывало, откинулся в сторону, обнажая навершие меча, торчавшее чуть левее от центра груди старика.

Легат пронзил себя насквозь, пригвоздил к месту. А вся монументальность образа оказалась ничем иным, как обманом зрения: неверное освещение и разросшаяся позади старика мрачная тень сделали оцепеневшую фигуру особенно устрашающей.

Злость охватила вождя. Легат провёл его — проклятое римское коварство! Ему так хотелось лично обезоружить и повязать военачальника, а затем, подвесив, по старому обряду, за ноги, перерезать горло, собрав кровь в сосуд. Или хотя бы воткнуть меч в его сердце… но оно было занято теперь другим клинком.

Старый зубр покончил с собой, не дав заполучить победу над собой, спутав все приметы. Для приношения божествам войны он уже не годился.

Этот факт вызвал в вожаке вспышку ненависти — хорошо ещё, что ошеломлённые соплеменники не заметили его собственного смятения, которое могли бы воспринять как слабость.

— Глумитесь, поганьте, насилуйте! – воскликнул он, с силой извлекая гладиус из груди легата и устремляясь к выходу, оставляя труп на растерзание отошедшей от неприятного впечатления дружине.

Те, словно стая коршунов, воодушевлённо набросились на старика: сбросили тело со стула, содрали с него окровавленную мантию, стащили доспех, разорвали одежды в хлам.

Озлобленный вождь выскочил из палатки. Оглянулся… огонь, дым, летящая сажа вокруг.

Кругом звучали милые сердцу песни хаоса. Соплеменники самозабвенно носились по улицам с окровавленными мечами в руках, разыскивая и подвергая избиению поваров, лекарей, кузнецов, мастеров, слуг.

Хищные шайки рыскали по лагерю, отлавливая оставшихся в живых воинов. Этих по возможности обезоруживали, вязали и тащили вон из лагеря.

Одни добивали раненных, другие разбивали вдребезги их доспехи. Третьи уже бросились разносить на части заграждения. Прочие жгли лёгкие строения и палатки. Ярко вспыхнули запасы гарнизона – горящее зерно распространило над землёй хлебный аромат.

В стороне истошно кричали мулы — их резали десятками. Следом на тот свет отправился рогатый скот, лошади.

Из легионской капеллы извлекли статуи богов-покровителей и кололи их на мелкие осколки. Орлы, штандарты подверглись той же участи.

Поймав за шкирку первого попавшегося одноземца, вождь распорядился:

- Везите старуху.

И ткнул пальцем в сторону расположенной вдали от лагеря возвышенности, украшенной мощным древним дубом, расколотым молнией. На обратном, пологом склоне которой находилось небольшое кладбище – там римляне хоронили своих умерших.

Молодец лишь кивнул, вытаращив безумные глаза, и бросился исполнять повеление.

Пока вождь, вместе с повсюду следовавшим за ним здоровяком, неспешно направлялся к вершине, обезображенный труп легата, взявши за остатки волос, выволокли на улицу и принялись потрошить.

Заранее прибывшие на холм жрецы организовали под дубом небольшое капище.

Дрога с босоногой старухой прибыла вскоре. Слезши с повозки, она, распрямив затёкшую от поездки спину, с превеликим удовольствием оглянула пылающий вдали римский лагерь.

Полная луна вызрела над землёй. Огни пожарищ добавили света. Облачённая в белое старуха выхватила из-за бронзового пояса ритуальный нож.

— Приступим, – произнесла, слегка дрожа то ли от предвкушения, то ли от ночной прохлады, – самое время.

Вождь уселся на вспоровшем поверхность змеистом корне. Облокотившись о дерево, коротко взмахнул рукой.

Здоровяк тут же, перебросив верёвку через крепкую ветку, обвязал одному из пригнанных на вершину холма пленников ноги. Потянул за противоположный конец верёвки.

Бедняга взлетел в воздух вниз головой.

Старуха, подставив жертвенный сосуд, опрометью полоснула римлянина по горлу. Нетерпеливо выждав, пока котёл наполнится, трепетно омочила руки и, поднеся ладони к лицу, глубоко вдохнула исходивший от свежей крови горячий пар.

От ударившего в ноздри аромата её скукожило, выгнуло назад, повело в сторону. Опьянённая, слегка обезумевшая, она расхохоталась. Ощутила себя звонкой и лёгкой, высшей; близкой солнцу, луне и огню — святой троице которой приносились жертвы; причастной к истине.

— Следующий! – воскликнула жадно, словно сбросив разом десяток лет и готовясь скинуть ещё десяток.

Лысый громила ласково обвязывал очередному пленнику ноги, дёргал за верёвку, вздымал беднягу над землёй. Старуха, подставляя под свежеподвешенного золотой котёл, с остервенением перерезала ему глотку, зорко наблюдая за хлещущей алой струёй.

Наполнив сосуд жгучей кровью, всё более проникаясь памятью предков и склонностью богов, гадала на сформировавшихся в посудине багряных сгустках.

Вождь, задумчиво сидевший на узловатых корнях, как если бы то были ступени царского трона, отстранённо наблюдал то за происходящей в лагере победной тризной, то за хитромудрым гаданием. Не вслушиваясь особо в причитания ведьмы, касавшихся козней противников и вариантов победы над ними.

Выплеснув жидкость из сосуда, словно то была лишь грязная водица, старуха требовала новой крови. Жертвы приносились одна за другой. Смирившиеся латиняне ожидали своей очереди с безразличной и безмолвной покорностью.

Так продолжалось до тех пор, пока видения провидицы не совпали с желаемым результатом. В которых вождь – на вершине могущества, окружённый завоёванными народами.

Когда старуха узрела наконец его призрачную коронацию на совпавших в картинку сукровицах, вожак поднялся и уставился в ночную даль, поверх пылающего лагеря, со вспыхнувшей в глазах бодростью.

— Свободнорождённые! – воодушевлённо воскликнул он. – Выдвигаемся!

На этом мистическое жертвоприношение закончилось. Хотя для полного удовлетворения старухи, пришлось подвесить ещё пару-тройку римлян. Оставшихся пленных казнили быстро и молча, а трупы столкнули с холма в объятия их собратьев — обитателей могил.

Конечно, воинам следовало дать время на восстановление сил, но это подождёт. Теперь, напившись кровопролитием допьяна, они способны были сделать долгий утомительный переход.

Пограничный легион оказался разбит наголову, полностью уничтожен. Все постройки подверглись необузданному разрушению, а всё живое, будь то люди или животные, подвержено смерти. Разорив окрестности, трупы и прочий разломанный хлам сбросили в ручей, прежде питавший лагерь.

Ради развлечения варвары насадили седую голову легата на пику, а снятую со старика обрякшую кожу распялили под черепушкой на крестовине. И с этим глумливым знаменем, пугая встречных-поперечных вылезшими из орбит глазами мертвяка, отправились припеваючи колесить по цветущим приграничным провинциям, распространяя разорение и ужас, знакомя жителей с любимыми дарами: огнём и мечом. Превращая пройденные места в безмолвную пылающую пустыню.

Обозы с жёнами, детьми, припасами медленно катили вслед за ними по новообретённым, готовым к вспахиванию и засеванию новой жизнью, землям.