Эта новая сказка началась так быстро, столько событий и красок сразу вылились на пятилетнего Сёмку. В его воображении мелькали рассеянное и доброе лицо доктора Гаспара Арнери и черные гвардейцы с желтыми перьями в клеенчатых шляпах, розы, плавающие в мисках с водой и мертвые люди на мостовой города с черной кровью на лице в сумраке вечера. Он видел круглые фонари вдоль набережной, в которых ослепительный свет кипел как молоко и мосты, будто железные кошки выгнувшие дугой спины над черной как смола рекой. У Сёмки, как у странного доктора, потерявшего во всей этой суете очки и каблуки, сердце прыгало как яйцо в кипятке, когда он следил, как гимнаст Тибул шел по лучу-канату над площадью Звезды, словно над пропастью.
- На сегодня всё, - мама закрыла книжку, когда гимнаст вылез из камина в доме доброго ученого.
- Мама… - выдохнул Сёмка облегченно и обнял маму.
Он всегда знал, что его мама – добрый ангел с белыми крыльями, яркими, как солнечный свет, поэтому на них можно было смотреть только прищурившись. Он чувствовал ветер от них, когда крылья раскрывались, если мама волновалась или радовалась.
- Спи, любимый, - она нажала выключатель настольной лампы и на потолке, мерцая, зажглись звезды. – Добрых снов.

А когда мама работала в ночную смену, папа перед сном играл с Сёмкой в игру «Разбуди червячка». Мягкий и безвольный он спал на камушках, но от касаний Сёмки, сначала осторожных и нежных, чтобы червячок не испугался, потом более уверенных и быстрых (папа рассказал, как его разбудить) он становился все больше и сильнее, появлялась его нежная и влажная головка, а потом от радости он выпускал белый фонтанчик, который первый раз попал Семке на лицо. Про игру с червячком папа сказал никому не рассказывать, потому что это великая тайна каждого мужчины.
- Но ты показал его мне?
- Ты мой сын, мое наследие, он создал тебя, поэтому тебе можно, - стерев рукой капли с лица сына, отец расслабленно потянулся к бутылке с пивом.

***
У Сёмки были тонкие черты лица и спокойный, слегка рассеянный взгляд теплокарих глаз. Невысокий и щуплый, он казался младше своих семи лет, когда пошел в первый класс. Ему понравилось в школе. Каждый день он узнавал там что-то новое, делал открытия о мире, который оказался таким огромным, разным, таящим столько неизведанного и потому зовущим за собой Сёмкин пытливый ум. Возвращаясь из школы, он не уставал делиться всем, что его волновало. Он задавал столько вопросов, что маме приходилось покупать книги, в которых, то он один, то вместе с мамой по вечерам, они искали ответы. Ему было интересно понять почему Луна то большая и круглая, то совсем почти пропадает, а потом, заглянув дальше в космос, он узнал о других планетах нашей системы и далеких разноцветных звездах-солнцах. Он с увлечением погрузился в мир динозавров, и маме пришлось выучить их названия и особенности, чтобы не отставать от полета фантазии сына. Его потрясла мощь огненных фонтанов и рек лавы, текущих по черной земле, когда он увидел извержение вулкана, а потом вместе с мамой они читали историю города Помпеи, похороненного под пеплом в очень древней стране Греции. Как-то вечером он очень серьезно спросил у мамы кто такой Бог, правда, что Он может всё, и на самолете или ракете нужно лететь, чтобы встретится с Ним и поговорить, раз Он живет на небе. Того, о чем Сёмка хотел поговорить с Богом, он не мог рассказать маме, потому что то, что произошло, касалось мужчин, а Бог…он ведь не человек.
Однажды вечером, когда Сёмка закончил делать уроки и складывал в рюкзак учебники и тетрадки на завтра, как его научила мама, в комнату вошел папа. Он встал сзади и, взлохматив волосы на макушке сына, взял его за плечи.
- Ты стал совсем большим, - пальцы отца то сжимали, то разжимали плечи и Сёмка слышал над собой его тяжелое дыхание. – Твой друг скучает по тебе, сегодня он хочет познакомиться с тобой поближе. Ты ведь разрешишь ему?
Семка не сразу догадался зачем папа снимает с него пижаму. Слегка наклонив вперед, отец прижал его к себе и Семка почувствовал, как что-то большое вошло ему внутрь. Он застонал и попытался вырваться, но отец потной ладонью закрыл ему рот и крепче прижал к себе, двигаясь внутри с нарастающей силой, входя все глубже и резче. Семка задыхался, дрожа всем телом от ужаса и боли, пока, тяжело дыша, отец не кончил и не отпустил его. Он упал на колени, с трудом дополз до кровати и укрылся с головой одеялом.
- Вот и молодец, спокойной ночи, - отец щелкнул выключателем. – Это наш мужской секрет, ты ведь помнишь?

Полностью раздевшись, деревья в парке стояли голыми и беззащитными. Они протягивали черные от дождя ветки к небу в бесполезной немой молитве, постепенно впадая в кататонический ступор.
- Солнышко моё, ты стал таким серьезным и задумчивым. Тебе нравится в школе? Тебя не обижают? Расскажи мне про свои новые открытия. – Звучали мамины далекие слова в большой, черной и пустой Сёмкиной вселенной.

***
Страх. Каждый день страх и стыд – вдруг они все догадаются. Кто я? Я уже гей? Или то, что делает со мной отец, не считается? Таких как я бьют, если узнают, а иногда убивают. Я уже будто покойник, но еще живой. Может взаправду… просто выпить снотворное…это ведь не должно быть больно…просто усну и всё, наконец, закончится. Может сделать пистолет из лего и поиграть с ребятами в войнушку, чтобы они не догадались? Или пойти покидать мячик в «собачку»? Мишка с Серегой так смотрят на меня и шепчутся, может, они уже что-то знают?
- Хочешь половинку? – Соня села за парту напротив, разворачивая большую шоколадно-вафельную конфету «Джек».
Семка пару раз качнул головой в знак согласия, разглядывая, как на хрустящей обертке этот самый Джек качается на зеленой лиане на фоне сказочного города, и большим пальцем показывает, как это здорово. Наверное, у него и правда всё хорошо и ему нечего бояться.
- Он немного похож на тебя…, когда ты улыбаешься. На, держи, - Соня отломила половину конфеты и протянула Сёмке.
- Спасибо…
Их странная немногословная дружба началась три года назад, когда первого сентября невысокая тоненькая Соня не могла справиться с портфелем и огромным букетом гладиолусов. Сёмка без слов взял у нее из рук портфель и помог донести его до класса, расположенного на третьем этаже слегка пахнувшей краской, но такой нарядной школы.
- Ты куда хочешь сесть? – спросил Семен, оглядывая класс.
- Не знаю… - Соня слегка растерялась в таком большом и новом для нее пространстве.
- Давай у окна?
Она улыбнулась и кивнула головой.
- Давай знакомиться, тебя как зовут? – спросила она, положив, наконец, тяжелый букет на парту.
- Семён, но лучше Сёмка, - он отдал ей рюкзак, а свой поставил с другой строны парты. – А тебя?
- София, но лучше Соня, - опять улыбнувшись серыми глазами, ответила она, когда уже немножко знакомый мальчик сел рядом. – Спасибо.
Вокруг них суетились еще незнакомые мальчишки и девчонки, занимая свободные места за партами. Они так и остались сидеть вместе за партой у окна, за которым уже столько раз сменили свои наряды клены, растущие в школьном дворе. Каждый занимался своими делами, но оба чувствовали что-то, негласно натянувшееся между ними.
…Может, я еще не совсем превратился в гея, мне же нравится Сонька…Соня. Мне с ней спокойно…и хорошо. Когда она рядом, я перестаю думать о плохом… Почти как с мамой.

***
Когда Семка понял, что отец ему врал, и то, что он с ним делал никакая не мужская тайна, он пытался угрожать ему, что все расскажет маме или даже пойдет в полицию, на что отец лишь ухмыльнулся.
- Подумай, умнов, что будет, если все об этом узнают? Кому ты такой нужен, порченный?
И десятилетний Сёмка, онемевший от ужаса, остался жить один на один с этим кошмаром, ненавидя себя и боясь всего мира.
Отец на время отстал и Семён начал успокаиваться и даже подумал, что он всё-таки испугался, но оказалось, что попытка сопротивления сына, лишь больше разозлила его.
Он был сильней. Обшарив карманы и отключив телефон, отец просто схватил его поперек туловища. Семка пинался, дрался, кусался, кричал. Отец швырнул его на диван и с размаху ударил по лицу, движимый лишь яростью и животным инстинктом. Он сорвал с оглушенного болью сына одежду. Борьба довела возбуждение до точки, когда он совсем потерял контроль над собой и происходящим. Щелчок замка, стук закрывшейся двери и слова жены «я дома» с трудом вернули его к реальности. Мама вошла в комнату, и Семка, выбравшись из под враз обмякшего тела отца, кинулся к ней. Сквозь слезы он впервые увидел, каким может быть ангел в гневе. Он плохо помнил слова, но ему чудились раскаты грома и сильный ветер от раскрывшихся крыльев, который смел, обратив в пыль, все мерзкое, липкое и коричневое. А потом хлынул яркий свет, от которого отец вжался в диван, став черным жуком – единственным грязным пятном, оставшимся в комнате.
Семка очнулся на коленях у мамы. Они сидели в машине и куда-то ехали, а мама, обняв его как маленького, слегка покачивая, тихонько напевала что-то понятное только им двоим.

***
В доме у бабушки всегда тикали часы. Семке нравился этот живой домашний звук, который с приходом эры электроники, постепенно начал исчезать. На старом деревянном комоде около его кровати всегда стоял большой пузатый будильник, который громко щелкал зубчиками шестеренок. Раньше он слушал это бесконечное тик-так и смотрел в бесконечное небо с бесконечным количеством звезд, и постепенно засыпая, растворялся и представлял себя бесконечно большим.
Скрипнула дверь и в комнату вошла мама. Мягко ступая по домотканым бабушкиным половикам, она подошла к кровати и, увидев открытые глаза сына, присела на край.
- Не спится?
Семка взял ее руку в свою.
- Полежать с тобой?
Семка молча кивнул, и она легла рядом с ним, окутывая своим теплом, как одеялом.
- Семен, пообещай мне пожалуйста, что больше ничего не будешь от меня скрывать, ладно? Что бы ни случилось, вместе мы всегда найдем выход. Ты мне веришь?
Он крепко прижался к маме и со слезами, которые он так долго сдерживал, вылились его боль и гулкая пустота одиночества, липкий страх, который не давал покоя с того момента, когда он впервые от мальчишек в классе услышал слово гей и понял, что он теперь и не мужик совсем, а как подгнившее яблоко, абсолютно никчемный. Захлебываясь слезами, он вспоминал, как мучаясь и сгорая от стыда и ненависти к своему на веки вечные испорченному телу, придумывал тысячи причин, потому что не мог раздеваться в классе вместе со всеми, перед уроками физкультуры. Как тайком от родителей начал искать что-нибудь о Таких людях и понял, что совершенно не знает, как ему теперь Такому жить эту бесконечно длинную жизнь.
Тик-так, тик-так – слышал он сквозь собственные всхлипы.
- Тщщ-щ…я с тобой, малыш.
Тик-так, тик-так – как птенец он зарылся в мамино тепло.
- Аа-а, спи, мой сынок.
Тик-так…

***
Для Семена и его ровесников пришло время, когда начал проявляться повышенный интерес к себе с точки зрения привлекательности для противоположного пола, и болезненное внимание к пропорциям своего почти развившегося тела. Когда дружба осталась в прошлом, уступая место пылкой романтической влюбленности, а в головах рождались фантазии и сны отнюдь не детского содержания. Трудный период, когда маятник настроения чаще всего находился в его крайне критических положениях, то повышенной ранимости и застенчивости, то холодности и грубой развязности. Возраст, когда переставшие быть мальчишками и девчонками – они пытались найти себя, собрать из кубиков разрозненных знаний о себе собственную личность, индивидуальность.
Рано повзрослевший Семен стал высоким, худощавым подростком. Серьезный и неразговорчивый он редко улыбался и сторонился шумных компаний. Соня, незаметно и безболезненно пройдя все перипетии переходного возраста, осталась единственным другом, для которого он по-прежнему не боялся открыть двери своего внутреннего мира.
Пообедав в школьной столовой, Семён привычно зашел в спортивный зал, где старшеклассники в борцовках, подтягиваясь на перекладине, демонстрировали накаченные мышцы рук, а легкость, с которой они выполняли подъем переворотом, говорила о рельефных кубиках пресса.
- Они тебе нравятся? – встав рядом, негромко спросила Соня.
- Кто?
- Парни, старшеклассники.
- Да
Между ними не было тайн. Они оба чувствовали грани того, что переходить не стоит. Но сейчас Семён понял, что в своей откровенности шагнул дальше обычного.
- Семён…
- Что?! – он повернулся к ней, пытаясь скрыть страх за вызовом в голосе.
- Не смотри на них…, пожалуйста, - забыв про неловкость, она обняла его и прижалась губами к его губам, вложив в этот первый поцелуй все тепло своей робкой и чистой, но сильной души. А он, растерявшись от неожиданности, замер, но почувствовав ее искренность, подался навстречу и ответил.
Вокруг начали хлопать и кричать о двух дерзких тихонях, на глазах у всей школы слившихся в порыве страсти. Ничего не слыша вокруг, Соня, отстранившись, смотрела ему в глаза.
- Я не отдам тебя им, слышишь?
Оставшиеся уроки они, не сговариваясь, не проронили ни слова, молча игнорируя шутки парней и завистливые взгляды девчонок.
Выйдя, наконец, из душных классов на улицу с последним звонком, школьники окунулись в объятия карнавала бабьего лета. Прячась в пестрой листве кленов, солнце вело прицельный огонь ослепительными лучами, заставляя жмуриться от их ярких вспышек. Ветер срывал легкое золото берез, танцуя с ним самбу на безоблачной синеве небесного паркета. Семен догнал ушедшую вперед Соню, и как девять лет назад молча взял рюкзак, а из-за спины достал лохматый букет кленовых листьев.
- Это тебе.
Соня, прищурившись от невозможно яркого солнца или счастья, раскружилась и подбросила листья над собой, глядя, как большие разноцветные ладони касаются ее рук, лица, соскальзывают по легкой куртке.
- Давно мечтала так сделать.
А потом они шли и шуршали прилегшими отдохнуть листьями, уставшими от танцев и карнавала.
- Приходи сегодня ко мне, - прервала привычное молчание Соня.
- Куда?
- Видишь, за девятиэтажками торчит самый высокий дом, его ото всюду видно? Приходи к восьми и поднимайся на самый верхний этаж.
- А подъезд?
- Он там единственный.
Семен кивнул, и они разошлись до вечера каждый в свою сторону.

***
Сделав уроки, Семен пришел к маме на кухню, где она жарила котлеты, манящий запах которых плыл по дому, и мяла картофельное пюре на ужин.
- Сейчас будем кушать, иди мой руки.
- Мам, я гей? – Семка увидел, как на мгновение замерла мамина спина.
- А сам ты как думаешь?
- Я не знаю… я вижу сны
- И в них ты…
- Чаще с парнем…, мама…
Все это время она много думала о том, что произошло с ее сыном и что ждет его дальше. Сразу после случившегося, она повела Сёмку к психологу, но из этого ничего не вышло – после второго сеанса сын сказал, что больше никуда не пойдет, не будет разговаривать об «этом» с чужими людьми, и, если ей так хочется, пусть сама ходит «к этой доброй и внимательной женщине». Не будучи набожной, она сходила в церковь к батюшке, и он дал ей наставление и список молитв, которые нужно было читать ежедневно. Не найдя покоя в сердце, она начала искать статьи психологов, читать рассказы ребят, переживших подобное, и интервью с их родителями. Она не представляла масштабов этой страшной беды и по ночам, плача от боли, вместе с молитвами за своего сына просила Бога и Пресвятую Богородицу защитить самых беззащитных в этом мире. Она ждала этого непростого разговора, но не решалась начать его первой, сомневаясь, готова ли она, получится ли найти верные слова, чтобы не оттолкнуть сына, помочь, а не навредить.
- Семен, - вытерев руки о фартук, она пододвинула стул и села рядом с ним. – Ты уже совсем взрослый… Из-за того, что сделал с тобой отец…не смотри на меня так…он совершил мерзкий поступок, он переступил черту, но он твой отец…Так вот… из-за произошедшего в детстве, ты не приобрел новую ориентацию, ты не гей, Сёмушка. Когда ты был маленьким, из-за случившегося, твое тело получило искаженную программу сексуального опыта. Тогда, не понимая, что с тобой происходит, ты принял это как должное, а сейчас, когда пришло время телу проснуться, эта информация, этот опыт, полученный телом, включается. Сейчас – оно сбито с толку, и, так же как и ты, не знает, как ему быть. Тогда – это был не твой выбор, а насилие, принуждение к тому, чего ты не хотел. Постарайся не дать этому повлиять на свой выбор сейчас.
- А если…
- Сёмка, ты мой сын. Я люблю тебя.
Она обняла его и как в детстве укрыла своими крыльями, защитив от всего, что бродило в его мятущейся душе.
- Мама, ты ангел?
- Что? Я не расслышала, - она поцеловала его в макушку и повернулась к своим кастрюлям доделывать пюре. – Давай уже кушать, а то совсем остынет.
- Так, ничего. Я потом поем, ладно? Мне пора.
- Ладно, иди к своей Соне. Только долго не задерживайся.

***
- Зачем мы здесь? – недоумевал Семен, встретившись с Соней, как договорились на последнем этаже.
- Тсс-с…- Соня приложила палец к губам, добавив таинственности.
Она подошла к закрытой на замок железной двери, ведущей, как догадался Семен, на крышу.
- Откуда…- он осекся под выразительным взглядом девушки, доставшей из кармана куртки ключ.
- Это наследство, - ответила она, открыв дверь в небо на высоте птичьего полета. – Здесь воздух совсем другой, чувствуешь? Когда там, на земле сумрак уже начинает выползать из щелей, здесь еще горит солнце.
Семен смотрел, как меняясь на глазах, исчезала тихая, скромная, неприметная девушка. Подхваченная золотыми крыльями заката, она парила над городом. Разбросав по небу розовые хлопья облаков, стремительная, она неслась по тающей белой нити, догоняя серебряную точку самолета и, оставив его позади, улетела к звездам, принеся их свет в распахнутых серых глазах.
- Когда я была мелкая, мне было жутко любопытно – куда пропадает брат со своей девушкой, уходя из квартиры, но, не выходя из дома. И однажды я их выследила – они сидели обнявшись на краю крыши и смотрели на звезды. – улыбнувшись она вспомнила, как потрясло ее детское сознание, что сказки могут быть так близко. – Меня, конечно, застукали, но когда брат уезжал, за сохранность тайны, ключ от этого места перешел мне по наследству.
- Значит, у нас свидание?
- Выходит так.
Семен посмотрел на темнеющий внизу город, и знакомые монстры из сгущавшегося сумрака потянули к нему свои мерзкие конечности.
- Ты давно поняла?
- Что?
- Ну…что я…
- Что ты запутался? Еще в началке, когда парни начали обсуждать геев, а ты закаменел, превратившись в белую мраморную глыбу. Тебя тогда еще к медсестре послали.
- Сонь… - Семен понял, что теперь не может больше от нее ничего скрывать. - Я порченый.
- Что ты такое выдумал?
- Ты бы согласилась быть…дружить с таким, как я?
- Так мы же вроде дружим уже…или нет?
- И тебе не противно? Ты ведь это просто из жалости со мной, да?! Кому я такой нужен?!
- Вот ты правда так думаешь?
- Какая девчонка захочет…со мной, если узнает?!
- Но ты же не гей?
- Откуда ты знаешь?! Я даже раздеться боюсь!
- Почему?
- Ну испорченный я! Я бы выкинул это тело, если бы мог. Ненавижу его! Оно мерзкое, понимаешь?!
- Смотри, я держу твою руку, разве она мерзкая? Тогда, около спортзала, ты ведь ответил не только на поцелуй, - она густо покраснела от неловкости, но все же закончила. – Мы были близко …, я почувствовала.
- Ну…да. Это лучшее, что со мной было
- Ты чувствовал тогда, что ты порченный?
- Нет… Это было не важно.
- Значит, есть шанс.
- Ты правда в это веришь?
- Однажды, когда ты станешь счастливым, эти жуткие воспоминания рассеются, как дурной сон.
- Можно тебя обнять? - Семен почувствовал за спиной некое шевеление – что-то вроде крыльев, которые, впервые неловко расправившись, несмело накрыли Соню.
«Может это наследственное?» - улыбнувшись, подумал он.

***
Таинство постепенно загоравшихся на ночном небе звезд, таких больших и ярких на крыше, уступило место пестрому фейерверку огней ночного города.
Семен шел по аллее сквера, где теплый свет высоких фонарей запутался в листве цвета дорого коньяка, а ветер играл легкими тенями.
Из сгустившегося между деревьями ночного сумрака, постепенно обретая четкие формы, отделились три мужские тени.
- Это тот самый, что пялился?
- Да
- Точно? Он вроде сегодня с девчонкой…
- Это она с ним. Да пох..!
Дальше все случилось быстро. Выйдя из сумрака, тени, окружив Семена, заломили руки и заткнули рот. Удары пересыпал отборный мат. Он очнулся на траве от того, что кто-то на него мочился.
- Очухался?
Обнаженного, со связанными за спиной руками его поставили на колени. Резко дернув за волосы, подняли голову.
- Слушай сюда, урод! Это тебе за то, чтобы не множилось зло и похоть в людях от таких как ты, извращенцев. Аминь.
- Давай сюда бутылку. Раздвинь ему ноги, а харю прижми к земле.
- Семен! – на дорожке послышались легкие шаги и сбитое дыханье.
В нескольких шагах зазвенел мобильник Семена.
- Бл..дь, валим!
- Ну, ты все понял?! – резкая боль пронзила тело, и тени слившись с сумраком исчезли.
Опять зазвонил мобильный. Сквозь кусты, цепляясь за черные ветки деревьев, Соня бежала на его звук.
- Семен! Семен…это я, Соня, - она сорвала с себя куртку и накрыла дрожащее тело.
– Алло! - кричала она в трубку, набрав 112. - Пожалуйста, Семка милый, не отключайся.
- Вы слышите меня?! Нам нужна помощь!