Громоздкая деревянная повозка, сопровождаемая внушительной конной охраной, а также шумным полчищем помощников и рабов, заселившим многочисленные фургоны, давно покинула последнюю имперскую почтовую станцию, углубившись в каменистую степь.

Чем дальше на восток продвигалось посольство, тем неуютнее казался путникам климат, а территории — пустыннее. Зато выяснилось, что чужеземные дороги столь же отменные, как и преторианские. Сдерживали делегацию лишь телеги с провиантом да мелкие торговцы, привязавшиеся по пути ради защиты.

Погода стояла знойная, солнце палило. Граф изнывал от жары. Духота и скука измотали его. Затиснутый в колымаге, на неудобной лавке, ощущал себя неловко, словно узник; тело требовало простора. Да и сидевший напротив нотариус своими ужимками и причудами ему досаждал.

Пока граф хмуро покрывался испариной, писарь с неуёмным любопытством разглядывал сквозь маленькое оконце окрестности, то покусывая от волнения ногти, то весело потирая ладошки, восторгаясь неизвестно чему.

Между тем окружающая местность скорее настораживала, чем вызывала восхищение. Странная, непривычная архитектура. Унылые строения живых, дивные развалины мёртвых. Мрачные храмы огнепоклонников. Неприязненные взгляды аборигенов – наверняка последователей жутких местечковых культов.

Граф ощущал себя по уши окунутым в стан врага. Слишком всё вокруг отличалось от привычного, предвещало опасность. Того и гляди выскочит из-за очередного холма табун дикарей, желая расправиться с делегацией.

Дурная привычка, приобретённая ещё в молодости при охране северных рубежей, в любую минуту ожидать внезапного нападения, сыграла с ним в очередной раз злую шутку. Вызвала повышенную подозрительность.

Тут бы отвлечься, малость поболтать, выговориться. Поделиться опасениями, выслушать в ответ разумные доводы. Успокоить, значит, расшалившиеся нервишки. Но обсудить ситуацию не с кем. Вместо этого приходилось отмалчиваться и терпеть, сцепив зубы, странные мычания, многозначительные покашливания и закатывания глаз, которыми днями напролёт кормил его приблуда нотариус.

Софист же, скотина эдакая, опять куда-то запропастился. Вечно он исчезал из поля зрения, когда так нужен. Вот что значит философ. Человек, со службой не знакомый – вольная птица, лёгкая на подъём.

Впрочем, граф догадывался где можно найти плута. Тот частенько, развалившись на одной из подвод, везущих для лошадей сено, нежился, будто какой Диоген, под солнышком. Когда, конечно, не пьянствовал с рабами либо не рассыпал бисер перед прислугой. Такую уж обычно предпочитал компанию. Известное дело: у этих мыслителей, где выпивка – там и дом.

Утомлённый обстоятельствами, в которых оказался затиснут, граф, делая вид будто слегка прикорнул, сквозь прищур продолжал наблюдать за нотариусом. И раздражался всё больше.

Чему вообще радуется этот странный малый? Похоже, он точно не в себе. Может думает, что едет на курорт? На лечебные воды, поправить здоровье? Ещё и подмигивает постоянно, будто призывая разделить сомнительное удовольствие.

А может он с ними заодно? С дикарями этими… Постоянно торчит у оконца. Только и ждёт знака извне, лишь бы поскорее разделаться с посольством. Вот и радуется каждый раз при виде своих.

Граф словно невзначай поправил пояс на пузе, чтобы верный кинжал, с которым не разлучался практически никогда, находился прямо под рукой. Мало ли чего ожидать от этого чудака. Какой-то он припадочный, в самом деле. Ещё набросится ни с того ни с сего. Главное тогда поскорее его кокнуть. Прежде, чем подберётся слишком близко и успеет расцарапать своими обкусанными когтями хоть где-нибудь кожу до крови. А то небось заразит ещё своим идиотизмом.

Нет, прав был софист, что избегал повозки. Тут и сам скоро свихнёшься в этом пекле, да глядя на пришибленного спутника.

Нотариус, узревший среди очередных развалин каких-то доходяг, пасущих бескрайнее стадо овец, так умилился, что даже с места подскочил. Пытаясь передать военачальнику свой энтузиазм, принялся настойчиво косить глазами в оконце, приглашая присоединиться к восторгу.

Граф осознал, что терпеть больше подобного издевательства не может. Враз «пробудившись» от дрёмы, натянуто улыбнулся нотариусу в ответ, окриком притормозил возницу, сошёл на дорогу и поспешил к хвосту двигавшейся навстречу вереницы экипажей, в поисках mentula, verpa философа.

— Что ты тут, – воскликнул обрадованно, обнаружив осоловелого бородача в затасканной тунике, вяло развалившимся на возе сена. – Всё прохлаждаешься?

Философ встретил гостя с заметным удивлением. Даже соломинку изо рта вынул.

— Ого, какие люди! Желаешь составить компанию? Места предостаточно, милости просим, – воскликнул, похлопывая по фуражу. Но сразу смекнул что к чему. – А! Верно решил сбежать от нотариуса?

— Ты, как всегда, проницателен, — согласился сановник, забираясь к софисту на скирд. — Этот тип меня настораживает. Себе на уме. Так ликует всю дорогу, чуть из сандалий не выпрыгивает. Вообще, дивно себя ведёт. По вечерам карябает в своих свитках, а записи прячет во внутреннем кармане. Поначалу я думал, что он просто сумасшедший.

— Все мы тут несколько своеобразны…

— Но однажды удалось заглянуть в его пергамен. Там не латынь. Какие-то странные закорючки. Очень подозрительно. Ты ему доверяешь? Может он колдун?

— Нет, дорогой граф, никакой не колдун. Разве что в своём роде. Вполне доверяю, — успокоил его софист. — Каждого из нас призвали за определённые достоинства… да ты и сам знаешь. А нотариус — знаток договорных отношений. Сам по себе человек несколько диковинный. Зато, насколько я наслышан, мастер своего дела. Чрезвычайно дотошен. Все эти бумаги, закорючки — его хлеб. Не стоит так уж удивляться. В конце концов мы здесь ради одной цели, всем нам известной.

— Да, эта цель! – воскликнул граф в раздражении, но опомнившись, снизил тон. – Меня она смущает ничуть не меньше. Почему мы должны унижаться? Только посмотри на эти земли. Камни, песок, колючки, да убогие лачужки. Как по мне, договорные отношения тут могут быть одни – в виде мощных атак нашей тяжеловооруженной пехоты.

— Гм! – попридержал его словоизвержение софист. – Не стоит так увлекаться. Не забывай, мы здесь для другого. Тебе император наверняка дал личное поручение? Как и всем нам.

— Дал, но… – граф беспомощно оглянулся. – Ничего по моему профилю. Сплошные крестьяне со стадами овец. Гарнизоны, которые мы проезжали, настолько незначительны, что не стоят особого внимания.

— Ничего, скоро прибудем в Ктесифон. Там, может быть, разузнаешь побольше.

— Хотелось бы.

— А по поводу нотариуса… Предлагаю вечером разрешить все сомнения, — подвёл итог софист. — Высказаться начистоту, навести мосты. Верно стоило сделать это раньше. Но лучше позже, чем никогда.

— Каким образом ты собираешься сие провернуть?

— Самым испытанным, — философ запустил руки вглубь сена и раздвинул сухие стебли. На дне показалась винная амфора. — У меня тут полная бутыль идеально выдержанного терпкого «Фалернума», и вечером, на стоянке, мы его разопьём. Лучший способ наладить совместную работу — вместе напиться. Обычно это помогает преодолеть личную неприязнь и прочие мелкие предубеждения.

— Так вот какого демона ты вечно тут… — расхохотался граф. – Охраняешь бесценные запасы? И правда — мудрец!

— Это опыт, — веско согласился софист, облизнув пересохшие губы. — Долгие годы учёбы, всестороннего постижения мира. Метод проб и ошибок. Новых проб и новых ошибок.

— Вино, надеюсь, лучше того прокисшего компота, которого у нас полны закрома… А у тебя, кстати, какое поручение от императора, хотелось бы знать? – стал потешаться граф. – Слиться с толпой, сойти за местного? Эвона как загорел! А потом, естественно, опоить шаха, втереться в доверие и хитростью навязать соглашение. Что касается прощелыги нотариуса, так я даже не сомневаюсь в его предназначении. При виде этого недоразумения, персы согласятся на мир из одной только жалости. Кстати, лёгок на помине, – пробормотал язвительно, завидев, как неуклюже поспешает в их поисках писарь, по-гусиному вытягивая шею, чуть не спотыкаясь по пути. — Видать, соскучился в одиночестве.

— Не против компании? – застенчиво спросил нотариус, обнаружив приятелей умостившихся на телеге.

— Гм, — лишь ответил на это предложение граф.

— Отнюдь! – радушно откликнулся софист. – Мы как раз о тебе говорили.

— О чём же, если не секрет? – поинтересовался писарь, неловко подсаживаясь на краюшек движущегося рыдвана.

«Ну, что за ничтожество!» — подумал военачальник, разглядывая нескладную, сгорбленную фигуру.

— Не секрет, – дружелюбно подмигнул мудрец. – У меня тут припасено первосортное вино. И мы как раз обсуждали, насчёт справить вечерок втроём. Тем более впервые нас ждёт ночёвка не в трактире, а под чистым небом.

— На вражьих землях… — недовольно пробурчал граф.

— Ха, — довольно потёр ручонки нотариус. – Видимо, разговор предстоит серьёзный?

— Конечно. Грядут переговоры.

— Давно пора, давно! – согласился писарь, осторожно косясь на военачальника сияющим взглядом.

«Совершенно непробиваемый тип», — мысленно поразился граф.

А ведь даже рабы посмеивались растяпе вслед. Разве только софист общался на равных. То ли не обращал внимания на недостатки, то ли принимал их как данность.

Вот же, размышлял дальше сановник, подарили боги парочку в спутники — пьяница и недоумок! При всём том оба вечно смотрят на него самого словно на тугодума. Частенько переглядываются между собой с пониманием, будто больше знают. А может они просто заодно? На стороне врага и держат его за дурака? Похоже, вечером всё разъяснится.

Солнце клонилось к горизонту, заливая местность мягкими рассеянными лучами. Подсветило равнину, слегка озолотив её. Окружающие просторы стали мутнеть, терять зримость. По краям низменности, скрадывая дали, то ли скапливался туман, то ли зарождались ранние сумерки.

Но на одном из направлений пелена не спешила сгущаться в темноту, а наоборот разрасталась. Несмотря на полное безветрие и покой, овивший окрестности, постепенно расползлась в кучное пылевое облако, приближающееся к посольству.

Всё выглядело так, будто прямо на спутников, помалу затмевая небо, надвигался «красный ветер», самум.

Граф разгорячился и принялся встревоженно командовать, требуя от начальника конвоя поскорее разбить лагерь, дабы не оказаться застигнутыми стихией врасплох. Но внезапно осёкся.

— Гляньте, а это ещё что такое? – воскликнул, узрев нечто странное.

Из песчаной вьюги спокойно, с присущей им неторопливостью, выступили тяжело навьюченные верблюды, сопровождаемые когортой верховых.

— Может, мираж? – предположил софист, в свою очередь разглядевший неожиданное явление, сопровождаемое сильно зыблющимся разжаренным воздухом.

Нотариус, сидевший пониже собеседников, отчаянно крутил головой из стороны в сторону и тщетно выпучивал глаза, надеясь увидеть то, что привлекло их внимание.

На несколько мгновений парламентёров охватило замешательство. Но вскоре они осознали ошибку и успокоились.

Им встретилась не буря и никакой не мираж. Столб пыли предварял приближение огромного каравана. Движущиеся змейкой верблюды поднимали копытами лишь лёгкий позёмок. Но его совокупность создавала издали впечатление надвигающегося стихийного бедствия. Иллюзия, к счастью, оказалась мирной, не опасной.

Так или иначе, зрелище им предстало довольно величественное. Легенды и мифы, слышанные каждым из посланников ещё в детстве, оживали у них прямо на глазах.

Процессия проходила не по тысячелетней мощёной дороге, где катилось посольство, а вдоль неё, по ещё более древнему протоптанному пути. И передвигалась как бы не только в пространстве, но и во времени – перевозя грузы из сказочного прошлого в постылое настоящее.

Впереди, на длинноногом осле, ехал вожатый. Его окружала охрана, оседлавшая высоких белых верблюдов. В руке проводник держал верёвку, привязанную к недоуздку ступавшего за ним непомерно гружёного бактриана. От первого навьюченного двугорбого верёвка тянулась ко второму, от второго – к третьему, и так далее, к каждому последующему. Повязанные в одну цепь животные появлялись перед взором остолбеневшей троицы одно за другим: благородные с виду, но утомлённые долгим переходом, покрытые пылью бесконечного странствования. Копыта мягко отстукивали по земле, тихо позвякивали бубенчики. Мимо длинной вереницы взад-вперёд сновали погонщики на дромедарах.

Лёгкий вечерний ветерок вместе с долгожданной прохладой разносил по округе дурманящую смесь ароматов. От поклажи исходил густой шлейф, в котором ощущались нотки перца, корицы, гвоздики, мускатного ореха, тмина, кардамона, кориандра, куркумы…

— Вот оно! – громко прошептал потрясённый увиденным нотариус.

Щедрые дары востока. Роскошь, скрытая до поры, но всё равно угадываемая в замызганных тюках. Чай и рис. Шёлка, пряности. Китайский фарфор. Кораллы, янтари, самоцветы. Косметика. Слоновая кость.

Всё то, что по итогу конвертировалось в золото. Ресурсы, ради контроля над потоками которых и развязываются войны.

В то время как первые настоящие сумерки, особенно цветастые в этих краях, всё ярче окрашивали небо, а делегация, вместе со всею свитой, заворожённо наблюдала мерное шествие каравана, передовые избрали подходящее место для ночлега.

Помалу стемнело. Посольство, избегая на всякий случай местных постоялых дворов, разбило стоянку в стороне от тракта, устроившись по примеру военного лагеря – с фургонами, выставленными по периметру и палатками в центре, под защитой; обязательным дозором со всенощными кострами.

Пока располагались на местности, караван всё шагал и шагал на фоне всплывшего над тучей корявого поплавка луны.

Каждый из посланников занимался общественно полезным делом. Софист заведовал приготовлением ужина, граф, по старой привычке, приглядывал за назначением караула, а нотариус всё считал и считал верблюдов. Как дитя — звёзды.

— Не менее пяти тысяч грузоносцев, – пробормотал он ошарашенно, заедая стресс поданным для трапезы куском жаренной дичи. – На самом деле, гораздо больше, я просто сбился со счёта. Вот где настоящие богатства!

— Ладно тебе, — воскликнул софист, наливая и подавая писарю вино. Не подпустив даже самого верного раба к почину столь ответственного священнодействия. — Выпьем!

— Согласен, надо выпить.

— Граф?

Сановник насуплено принял чашу.

Скрестив, по зову философа, кубки над костром, посланники вернулись на свои ложа, неспешно выпивая, отдаваясь удовольствию.

Сделав первый глубокий глоток, военачальник даже крякнул от удовольствия.

— Стоящая вещь! – похвалил он.

Нотариус, распробовав полноту вкуса напитка, отозвался, как слабое эхо, согласием.

Софист также испытал внутреннее удовлетворение – попойка развивалась в позитивном ключе. Хорошее начало — половина дела.

Огонёк трепетал, дрова уютно потрескивали. Дым ровной белой струйкой поднимался прямиком к центру мироздания. Лишь на высоте, будто уткнувшись в небесную твердь, растекался в разные стороны. Звук костра на равнинной местности звучал особенно сильно, вызывая массу положительных эмоций. Хорошее вино побуждало к мягкой меланхолии, благоприятствовало размышлениям.

Философ, томно потягивая напиток, вскоре передал бразды правления рабу. Словно немая тень, тот возникал из ниоткуда и вновь исчезал в темноте, тщательно следя за равномерным наполнением бокалов. Пока господа не окосели настолько, что стало возможным самому решать – кому стоит подлить ещё, а где лучше пока повременить.

Опьянение быстро дало результат. У спутников развязались языки, между ними возникла полемика.

— Слыхали какие условия выставил Риму этот восточный выскочка? – брызжа слюной возопил нотариус, на которого алкоголь подействовал первее всего. – Абсолютно неслыханно! Что эти варвары вообще о себе возомнили? Думают, они наследники великого Кира? Ха!

— Последние наши неудачи на северном фронте породили в них такую наглость, – тяжело согласился граф. – Но неудачи временные, а условия излишне дерзкие. Возвратить им наши провинции? На каком основании? По какому праву они вообще считают их своими?

— Вероятно, потому что земли месопотамские, изначально персидские? — меланхолично отреагировал софист.

— Владели ими при Ахеменидах? – распалился нотариус. — Или, когда там… когда это было, вообще?! Может и Константинополь им теперь подарить?

— А знаете сколько легионеров там полегло? – согласился с писарем граф. — Кровью и потом множества доблестных воинов они нам достались. Нет, завоёванные края так запросто отдавать по первому требованию не годится.

— Вот и поторгуемся! – радостно потёр руки нотариус. – И пусть только попробуют отказаться от наших условий.

— Что тогда? – удивился сановник.

— Ты нам скажи! – развеселился писарь.

— Так наше дело заключить договор… — озадачился граф. – Мы же тут за этим?..

— Разве только?

Сановник перевёл недоуменный взгляд с одного собеседника на другого.

— Империя переживает сложные времена, — околично пояснил софист. – Волки так и норовят отхватить кусок посмачнее. Но к чему, как вопрошал сам Платон, все законы, общественные устроения, театры и даже философия, если в любой момент на тебя может напасть другое государство и превратить всё это в прах?

— Для нас война, с какой стороны ни посмотри – вещь полезная, — пьяно заявил нотариус. – Ты сам как бы поступил?

— Атаковал первым! — изрёк граф.

— Чего и стоило ожидать, — добродушно заключил философ, словно извиняя излишнюю горячность сановника перед невидимыми слушателями. — Наш храбрый воин только и бредит, что лязгом орудий. Сколько раз мне приходилось слышать сквозь тонкие стенки трактиров, как он командует во сне! Но, послушаем вождя. Кому как не знатоку военной науки рассуждать на подобные темы. Итак, поведай нам план действий.

— Просим, просим! – нотариус радостно захлопал в ладоши.

Издеваются они над ним, что ли? Слегка раздражённый граф принялся уверенно развивать свою мысль:

— У Рима вышколенные легионы. Наши мастера доспехов достигли в последнее время невероятных успехов. Экипировка — на загляденье. Солдаты, а я их хорошо знаю, поверьте, — отличаются необычайной твёрдостью, рвутся в бой. Давно устали от бездействия, только и ждут приказа выступать. Отдельная статья, готские отряды – сущие звери в людском обличье. Этим одинаково кого резать – галлов, бриттов, скифов, персов… И судя по тому, что я здесь наблюдаю, местные доходяги нам не чета. А привлеки ещё союзников: арабов-кочевников, например. Да братьев армян. Тогда зададим зарвавшимся персам такого жару! Пара-тройка стремительных марш-бросков и мы уже где-то в Индии!

Выдав непривычно длинную речь, распалившийся военачальник тяжело задышал. Сказалось воздействие местного климата. Всё ж таки организм его предпочитал прохладу германских лесов, либо благотворный воздух родной Италии.

Нотариус выслушал долгую тираду с видом полного удовлетворения.

– Великолепно! – закричал он, вскакивая с ложа, исполняя странную пляску, больше похожую на хорею. – Но прежде, чем ввести войско – следует подготовить почву. Персы обожают подарки – это нам на руку. Шепни одному сатрапу, подкинь монетку другому, подсоби третьему – потом отобьётся втройне! Повсюду можно найти несогласных с правителем. У каждого своя правда, свой кошелёк! Не стесняйся тратить — вначале нужно купить, чтобы потом продать подороже. Все вложения позднее отобьём податями и сборами. А ежели у кого какие возникнут вопросы, по поводу законности наших притязаний, так мы любому предоставим подходящие свидетельства. Древние бумаги и договоры подтвердят, что правда за нами.

— Достойные рассуждения, – поддержал его доводы софист. – Ещё Фразимах утверждал: «справедливость — не что иное, как выгодное для более сильного». Тем более, мы имеем дело с варварами. Ежели наши позиции крепки, что нам до требований недостойных врагов? В отличии от римского народа, ими руководят не мысли, а страсти. Пустая жажда обогащения, захвата земель, женщин, детей. Тем они и опасны, а союзы с ними хрупки и недолговечны. Ещё Платон говорил, что эллинам по природе свойственно воевать с дикарями. Бесстрашие — главное наше оружие, самая пламенная добродетель!

— Поистине, мудрец — соратник богов! — воскликнул граф. Его охватил такой восторг, что он готов был хоть сейчас покрошить неприятелей на колбасу. Тем более какой римлянин не любит кровянки? Сам он, впрочем, втайне предпочитал луканскую, копчёную.

– Ты тоже так считаешь, прохвост? – вытирая слёзы радости, поинтересовался у писаря, взглянув теперь на него по-новому. – Вот ни за что бы не подумал!

— Именно, — откликнулся нотариус, осчастливленный тем, что прежние недоразумения разрешились. – А ещё считаю, что в этих землях скрыто целое состояние.

— Да, брось! Вот тут ты точно промахнулся. Какие-то жалкие деревушки!

— Не скажи. Хотя выглядят они по-нищенски, но таковыми отнюдь не являются. Это скорее из-за невзрачной местности. Возьмём, для примера, последнее село. Всего каких-то пять десятков домов. Но и свой рынок, кузня, плотницкая, и даже баня. Множество живности. Лошади, ослы, верблюды, быки, овцы общим количеством более шестисот сорока штук. Рядом караван-сарай, довольно обширный, с множеством комнат и большой конюшней. А главное — глубокий колодец, полный хорошей, чистой воды. Что, как мы успели убедиться, тут не везде встречается. Кроме того — зернохранилище, в котором, судя по размерам, содержится не менее четырёхсот пятидесяти модий зерна. И еды, и воды вдоволь. Гарнизон небольшой – лакомая добыча. Очень удобный перевалочный пункт получается. Нашему войску ни в коем случае не следует пренебрегать подобным местом. Добравшись сюда налегке, можно разбить лагерь, дать войску передышку, спокойно подтянуть обозы — пропитанием на некоторое время будем обеспечены. Притом, поселений таких здесь не одно, а множество.

— Э, брат, — поразился сановник, привыкший командовать солдатами, но редко задумывавшийся о проблемах снабжения. — Да ты прирождённый шпион. Такие вещи примечаешь я бы и не подумал.

Граф даже малость зауважал вырожденца. Оказывается, тот не зря всю дорогу в окошко глядел и ладошки потные потирал. А со смыслом.

— У каждого свои достоинства, — развёл нотариус руками, довольный похвалой. – Моё дело – тылы обеспечить, твоё – атаковать.

— Вот и ладно! – воскликнул умилённый единством мнений софист. – Вот и прояснили! Всё это, кстати, Августу по возвращению поведаете. А теперь – к сути! Сейчас я вам всё объясню!

На него накатило внезапное вдохновение. Ночь, тишина, вино, потрескивание дров и благодарные слушатели тому способствовали.

Речь мудреца оказалась значительной.

Несмотря на простоватый вид и манеры, в процессе долгой, упорной учёбы и бесконечных дискуссий, болтуну покорился уровень высоких абстракций, недостижимый обычным смертным. Натренированный ум позволял не только с лёгкостью рассуждать о сложных материях, но и на ходу комбинировать идеи, подхватывая суждения спорщиков. Жонглировать понятиями, интерпретируя их в выгодном для проводимой идеи смысле. В итоге — мастерски манипулировать мнением окружающих.

Начал бородач с древнейшей космогонии. Из божественных высот вывел и вкратце обрисовал земную иерархию. Судя по которой – Империя являлась светом и добром, а Персия – тьмой и злом. Император – сверхчеловек, любимец богов. Пока Рим под его началом стремился обрести высшую мудрость, враги тянули страну на дно, способствуя её разграблению и разрушению. Таким образов, священная война — не что иное, как вопрос благочестия. Но почему же теперь мы стремимся заключить невыгодный мир?..

— Глупое решение, – недовольно воскликнул граф, одурманенный описанными ранее величественными перспективами. – Постыдный договор!

— Погоди, – перебил сановника нотариус, втайне обожавший малопонятное метафизическое многословие, казавшееся ему чем-то вроде высшей речи. – Просто дослушай. Сейчас тебе всё объяснят.

— Ибо такова политика, — закончил мысль софист. – Она занимает в происходящем особое место. То, что мы сейчас называет миром, является необходимой частью войны. Важнейшая передышка, накопление сил. Чтобы в подходящий момент свет небесный низринул тьму. Тогда, и только тогда, наступит эпоха вечного благоденствия.

— Другое дело! – выдохнул граф, очарованный таким оборотом событий.

— А я тебе что говорил!

Пьянка затянулась за полночь. Попутчики ещё долго гутарили, а философ, приятно ощущая собственное превосходство над слушателями, обильно цитировал классиков и развивал с разных, заслуживающих абсолютной надёжности, точек зрения свою объективнейшую апологию войны.

Со временем, между крепко поддатыми посланниками возникли прения: «только генеральное сражение!» — восклицал граф; «нет, лучше быстрые набеги и отвод захваченного в тыл!» — протестовал нотариус; «можно же по случаю и варьировать тактику!» — пытался утихомирить спорщиков софист.

Впрочем, ближе к рассвету, логика окончательно померкла, а разногласия оказались преодолены. Под воздействием минуты даже графа охватила вселенская любовь. Он уже практически братался с нотариусом.

Так что, прежде чем отключиться в пьяном беспамятстве, соумышленники не только победили всех неприятелей, но и разрешили все насущные мировые проблемы.

*

Несколько дней спустя, посольство наткнулось по пути на проводника, наряженного в цветастые одежды, оседлавшего пышно украшенную, ради особого случая, лошадь. Он помог путникам добраться до столицы короткой дорогой.

Вблизи Ктесифона, у самых стен, их поджидала ещё более торжественная встреча – военачальники, высшие чины и прочие вельможи, расфранчённые по восточной моде. С особыми почестями делегацию сопроводили к богатому гостиному двору, где и разместили вместе со свитой.

Первый день приезжим дали отдохнуть с дороги. Но уже на вторые сутки, когда дневная жара начала спадать, к послам явились новые провожатые и увлекли в долгую прогулку по городу, развлекая местными диковинками.

Вначале гостей отвезли на ристалище, где упражнялись, под буйный грохот барабанов, местные ополченцы. На огромной площади происходило множество одновременных поединков, напоминавших настоящее сражение. Воины, вооружённые продолговатыми щитами и клинками, свирепо бросались друг на друга, атакуя и парируя. Не просто изображая врагов, но демонстрируя силу и мастерство, мужество и выносливость.

Пока философ с нотариусом откровенно нудились на этом параде боевой доблести, граф наблюдал за происходящим оценивающим взором.

— Не слыхал прежде, — высказался он, с некоторым даже удивлением. — Чтобы персы были искусны в рукопашных схватках. Теперь вижу — кое-что они умеют.

Внезапно барабаны стихли. Завершив, как по команде, поединки, утомлённые воины покинули поле битвы. Пока солдаты неторопливо направлялись в казармы, по арене сновали слуги, спешно расставляя повсюду чучела, напоминавшие людей и диких животных. Не успели помощники, водрузив последние мишени, сбежать, как на поле выскочили конные лучники. На полном скаку проносились они мимо плетёных человечков, искусно выпуская в цели множество стрел, поражая зрителей точностью попаданий.

— Кто-кто, а стрелки у них знаменитые. Этого у персов не отнять, — поделился сановник со спутниками. — Где сложно взять силой, берут хитростью. Имитируют наступление, выпускают тысячи стрел и стремительно отступают. И так раз за разом. Ужасно досаждает подобная тактика.

Лучники, вдоволь позабавившись, удалились с арены на гарцующих конях.

- Но кони, что за кони, вы только взгляните на этих чёрных красавцев! – восхитился граф.

На смену им выступила тяжёлая кавалерия, представлявшая из себя особое зрелище. Лошади, совершенно скрытые пластинчатыми доспехами, и всадники, полностью закованные в броню, с огромными копьями в руках, удары которыми принялись отрабатывать. Один за другим наскакивали на чучела, перед тем расстрелянные лихими лучниками, пронзая их насквозь.

Граф разглядывал катафрактов с повышенным вниманием.

— Однако, – почтительно высказался он, понижая голос, чтобы сопровождавшие, ловившие каждую реплику посланников, не услыхали. – Надеюсь, у персов не слишком много таких воинов. Одной разящей атакой они способны разбить самые крепкие наши построения.

На этом представление не закончилось. Когда тренировки панцырников завершились, на поле вывели троицу дрессированных слонов.

Граф слегка затрепетал при виде грозных, украшенных могучими бивнями, великанов, словно вышедших из воинских трактатов и древних преданий.

— Сам прежде в деле не видал, у северных варваров ничего подобного нет, но наслышан, — прошептал он спутникам. — Много горя способны нанести.

Тут уже даже софист с нотариусом заинтересовались происходящим.

Подчиняясь командам опытных погонщиков, орудовавших железными крюками, играючи разносили неповоротливые на первый взгляд гиганты чучела людей и животных, ловко действуя не только бивнями, но и хоботом. Вставая на дыбы, обрушиваясь на «врагов» передними конечностями.

Один из слонов внезапно то ли впал в раж, то ли специально был отпущен погонщиком на волю. Зверь отчаянно бросился прямо на трибуну наблюдателей, оглашая округу диким рёвом, раскидывая и растаптывая всё на своём пути. Грузное животное двигалось стремительно, демонстрируя невиданную мощь.

Тут не только нотариус с софистом оробели, практически ощутив на себе тяжёлое дыхание зверя, но и видавший виды сановник совершенно обомлел.

Погонщик умело остановил разъярённое животное на скаку. Ласковым словом сдержал дикий порыв, не позволив прийти в настоящую ярость.

Остановленный на бегу слон лишь громко и недовольно фыркнул в сторону перетрусившей толпы. Неторопливо поплёнтал в стойло, лениво покачивая огромной задницей, виляя коротеньким хвостом.

— Мы ещё ставим башни им на спины, — весело пояснил провожатый, радуясь впечатлению, оказанному на гостей, — и садим туда лучших лучников. Вот же потеха! Но хватит о битвах, милости просим к столу!

Пока посланники наблюдали за тренировками, для них подготовили небольшой перекус – фрукты, сладости, вино.

Выпив и закусив яствами, граф восхитился:

— Крепкие ребята. Упражняются. Главное, какая дисциплина! А эти катафракты — что за дивный доспех. Не ожидал, даже получше римского будет, так просто не пробить. Нашим ветеранам непростая задача. Персов я недооценивал. Они тут всерьёз готовятся к войне. Но!.. — передышка дала сановнику возможность отделаться от испуга. Дальнейшая речь его была рассчитана не столько на приходящих в себя спутников, сколько на персидских проводников. Он вкратце обрисовал тактику возможного противодействия каждому из увиденных типов противников, и разъяснил, каким образом их легко победить. — Что касается слонов… есть способы, испытанные поколениями. Животных можно, например, устрашить огнём. Существуют и другие хитрости.

— Никакими слонами нас не запугать, – согласился софист, опустошив одним жадным глотком целую чашу. – А хорошее тут, кстати, вино. Своеобразное.

— Которых вряд ли у армии более двадцати-тридцати, – подхватил нотариус, видевший вроде бы тоже что и спутники, но наблюдавший при этом нечто другое. – Может, немногим больше.

В ответ на удивлённые взоры товарищей, писарь пояснил:

— Вспомните, сколько людей выводило животное на ристалище. Кроме того, судя по размерам, оно много ест и много пьёт. Всю многочисленную обслугу тоже нужно кормить, поить. Не очень-то удобно во время похода. Даже один слон требует приличных вложений, а содержание сотни подобных… При том, что полноценно используются они лишь раз в несколько лет, для какой-нибудь особо крупной битвы, — он коротко задумался, прикидывая цифры. — Столь бесцельные траты могут, пожалуй, разорить небольшое государство. Вероятно, только боевые возможности и особый статус позволяют персам разбрасываться такими суммами. Содержание слонов явно убыточно.

— Тем более, — согласился софист, обладавший немалым багажом знаний, и не желавший отставать от спутников в сметливости, — животных персам поставляет Индия. Судя по всему, такой здоровяк – предмет особого торга, ведь государства меж собой не столько друзья, сколько соперники. Затем, думается, вовсе не просто превратить неповоротливого ушастого флегматика в обученную боевую единицу. Да и так ли они вообще хороши на поле боя, как нам пытаются продемонстрировать? Похоже, животное может в любой миг обезуметь, и редкий погонщик способен такое развитие событий предотвратить. Тогда слон способен натворить больше бед среди своих, чем в рядах неприятеля. По-видимому, они скорее служат для острастки невежд. Но римские воины, испытанные в боях, не какие-то там дикари!

На том и порешили.

После утоления аппетита гостей препроводили на рынок. Несмотря на то, что базар неуловимо напоминал Константинопольский, он имел особый колорит, к тому же выглядел более пышно и богато. Даже видавшим виды путешественникам было на что посмотреть.

Под вечер торговые ряды наполнились людьми. Лишь малая часть из них собиралась что-либо покупать, разве только поторговаться вволю, оставив по итогу продавца с носом. Большинство шныряло по рынку с единственной благородной целью — просто поглазеть. Многочисленные ротозеи, очарованные неисчислимым количеством недостижимых для кошелька товаров, готовы была разгуливать по торжищу, кажется, хоть до самого утра.

Граф теперь в основном скучал – излишество товаров нагоняло на него тоску. Философ разглядывал роскошные поделия с вялым любопытством бывалого путешественника. Он давно привык не слишком-то привязываться к вещам, так что лавками интересовался скорее в целях расширения кругозора, ибо лишних знаний не бывает.

Лишь нотариус явно пребывал в родной стихии – то и дело восторгался как ребёнок, впервые попавший в сад развлечений. Он буквально по пятам ходил за провожатым и выпытывал каждую мелочь. Его интересовали любые подробности – что за купцы, что за изделия, каким образом и откуда в столицу попадают. Какую часть с продажи того или иного товара получает государство и какие вообще существуют подати и пошлины.

А по искрящимся глазам писаря было очевидно, что он постоянно считает в уме, составляет сметы, суммирует сведения. Будто готовится определить состояние казны шаха с большей точностью, чем сам придворный казначей.

Мало-помалу дошли до местечка, где велась торговля живым товаром. Лошади, женщины, девушки, мужчины. Угнанные либо перекупленные, свезённые со всего света.

Нотариус сразу присмотрелся к стройному мальчику керкету: чёрные пронзительные глаза, густые волосы, брови, будто нарисованные, а черты лица нежные, как у девицы. Вид отрок имел чрезвычайно кроткий, чем и прельстительный.

Обольщённый незаурядной внешностью раба, нотариус даже полюбопытствовал насчёт платы, но владелец заломил непомерную сумму. Попытки сбить стоимость не привели к существенной скидке. В конечном итоге писарь отошёл от торговца с заметным раздражением. Как ни хорош товар — цена кусалась. На родине он мог бы разжиться за те же деньги двумя-тремя не менее целомудренными юнцами.

В ожидании аудиенции посольство отправили прогуляться по саду при дворце — исполинскому, но чрезвычайно уютному. Расположение которого было досконально продумано и тщательно, с любовью, исполнено.

Сад рассекали дорожки, прямые и длинные, разделявшие его, словно шахматную доску, на клетки. Каждый квадрат мог похвастать множеством ухоженных, аккуратно рассаженных деревьев, в основном плодовых. Как местных, представлявших самые отдалённые уголки Персии, так и редких, нездешних.

Отдалённые места сада хоть и выглядели дряхлыми, заросшими, на самом деле были намеренно исполнены в таком стиле, ради контраста и особой, элегической атмосферы.

Парковые участки пронизывало множество затаённых тропок, пригодных для тихих раздумий, сложения стихов и прочих возвышенных размышлений. Сойдя на одну из них с главной дороги, можно было внезапно наткнуться на затерянную в чаще роскошную беседку, террасу, увитую виноградными лозами, либо на очаровательный цветник.

Особым украшением сада служила система рукотворных озёр, расположенных каскадом и объединённых водопадами, каналами и подземными стоками. Поочерёдно перетекая из одного в другой, все эти потоки питали почву. Где-то вода изящно переливалась из бассейна в бассейн нежно журчащими каскадами, где-то била высоким причудливым фонтаном, составлявшим завораживающее зрелище.

Выглядело это пышное великолепие тем удивительнее, что на всём пути к городу посольству не встречалось ничего кроме камней, песчаников, и прочих трескучих кустарников.

Теперь уже наступила пора восторгаться философу.

Пока граф откровенно зевал, а нотариус всех куда-то поторапливал, софист имел настолько благолепный вид, будто отдыхал здесь душой. Наслаждаясь не только окружающей красотой, но и небывало жгучим закатом.

Вскоре после захода солнца, троицу, вместе с подоспевшими слугами, принёсшими ценные подношения, провели в палаты для долгожданной аудиенции.

Пышность персидского двора поразила даже спутников, видавших имперские хоромы. Их встретил сводчатый тронный зал — ярко освещённый множеством факелов и лампад. Построенный ступенчато, отражавший местную иерархию, на вершине которой — царь царей.

Пред посольством предстал наконец тиран собственной персоной. Молодой, высокий, черноволосый, атлетически сложенный, имевший гордый вид — выразительное лицо, нос горбинкой, пронзительный взгляд. Он несколько вальяжно восседал на элегантном троне, подобрав под себя одну ногу.

Правая рука подпирала бок, а левая расслаблено покоилась на бедре, но стоило кому-то приблизиться, как властитель невольно перекладывал ладонь на блестевшую каменьями рукоять искривлённого акинака. Шахиншах явно мог сам за себя постоять.

Наряд соответствовал титулу. Голову венчала золотая диадема. Тело охвачено парчовым халатом — приталенным, дважды опоясанным, с изысканным орнаментом, выведенным золотыми нитями, расшитым драгоценностями. На ногах — яркие шаровары, остроносые туфли. В ушах – серьги. На шее и запястьях — богатые украшения.

Позади правителя караулила охрана, а у ног находился небольшой освежающий фонтанчик, наполненный лепестками цветов, несколько отдалявший владыку от просителей нижней ступени.

Около трона находились мальчики пажи — обветривали шахиншаха опахалами из ярких перьев.

По правую сторону от него выстроились миловидные девушки — в волосы каждой вплетён красивый цветок. По левую, в позе полной покорности, застыли звездочёты, маги, советники. Немного поодаль ожидали придворные — с винными чашами и тарелками полными разнообразнейших закусок — готовые в любой момент откликнуться на первый зов царя.

В отдалении от трона полумесяцем расположились ряды низеньких столиков, украшенных пёстрыми индийскими скатертями и золотой посудой. Подле каждого столика стоял услужливый придворный.

Для приезжих накрыли пышный ужин. Тут, за трапезой, и должны были состояться переговоры.

Посольских спутников, принёсших царю и сложивших к его ногам дары, поскорее вывели в отдельный боковой покой, повечерять с местными придворными.

Каждого из послов поочерёдно подвели к шаху, представив на расстоянии. Возник подходящий случаю обмен любезностями и уважительными поклонами. Затем гостей отвели к столику неподалёку от трона. Прочие места заняла, по старшинству, местная знать, купцы, мудрецы.

Проголодавшихся после долгой прогулки спутников ожидало чудесное вино и лёгкие закуски: удивительные по вкусу пирожные, разнообразные плоды – свежие, варёные и вяленные.

Позволяя гостям насладиться, для начала, чревоугодием, музыканты стали играть переливчатые восточные мелодии, а скоморохи принялись разыгрывать забавные сценки. Вскоре на свободном пространстве между столами возникло целое цирковое представление — шуты веселили господ своей клоунадой, фокусники развлекали ловкими кунштюками, акробаты поражали гибкостью, прыжками и прочими трюками. Намасленные здоровяки мерились силами: играя мускулами, ловко выскальзывали из захватов соперника. Вслед за борцами явились факиры, глотатели кинжалов...

После разогрева закусками и развлечениями, в зал внесли новые кушанья – рис, салаты, мясные деликатесы. Помимо белого вина, начали подливать желающим красное. Пока сменялись блюда и вина, дудочники и барабанщики умело варьировали темп, поддерживая подходящее минуте настроение.

Особым украшением вечера стали танцовщицы. Дюжина стройных девушек, исполнявших изящные и страстные танцы. Очаровывавшие мужчин не только зажигательным исполнением, но и смелыми, задорными взглядами, и живыми улыбками.

Понемногу зал наполнился шумом бесед. Музыканты заиграли нечто приятное и тихое, а зрелища, хоть и продолжались, но отошли на задний план, не отвлекая внимание.

Подошло время серьёзного разговора.

Когда церемониальные условности позволили гостям высказаться, первым тяжело поднялся граф. Речь свою он начал несколько путанно и не слишком ловко, однако, дойдя до сути, стал излагать мысль довольно чётко:

— Сегодня мы увидали некоторые возможности ваших войск — и находим их, без ложной скромности, эффектными. Они производят некоторое впечатление. Чего только стоят закованные в железо катафракты, а ведь есть ещё непревзойдённые лучники, солидные мечники и копейщики. И конечно же слоны. Чудесные животные, способные навести трепет на самых опытных противников! Но устрашающий вид – ещё далеко не победа. Не стоит недооценивать римских легионеров — стойких, испытанных в боях. Которых отличает непревзойдённая тактическая выучка и огромный опыт. Они повидали в жизни всякое — и ошеломительные набеги варваров, и буйство диких животных. Отбили страшные атаки. Выжили в самых тяжёлых битвах. Преодолели маршем заснеженные перевалы и жаркие пустыни. Причём, таких частей у нас множество!..

– Но ведь и войска шаха известны не только грозным обликом, но и многочисленностью, смелостью, испытанностью в боях?! – чуть раздражённо воскликнул владыка, слегка утомлённый самовосхвалениями римлянина.

— Верно, значит война может стать слишком долгой, кровавой, истощающей, — нашёлся граф и поскорее закончил мысль, отвешивая поклон. — А потому не лучше ли достичь дружеского соглашения?

Вслед за ним слово взял нотариус. Его речь будто развивала и продолжала мысли сановника.

— Всяко лучше заключить благостный мир сейчас, чем обескровленный – потом, — принялся утверждать писарь. – Причём сразу подписать договор на равных и взаимовыгодных условиях, тогда он станет справедливым и долговечным. Что несёт война? Лишь смерть и разрушения, болезни и нищету. Чего можно достичь перемирием? Свободное хождение товаров, таможенные преференции, разумное распределение податей. А в итоге — золото, серебро, драгоценности. Насыщающий душу и тело комфорт, поток удовольствий. Лёгкая доступность того, что мы наблюдаем сейчас здесь — еда, вино, женщины.

После пространного вступления, нотариус кратко коснулся вопроса спорных территорий и обрисовал возможные компромиссы, которые, по его словам, окажутся выгодны для всех. Обеим сторонам, настаивал он, стоит сделать шаг назад в своих требованиях и поскорее договориться.

— Но так ли справедливы представленные условия? – опротестовал царь царей рассуждения крючкотвора. – Больше похоже на предложение поступиться территориями, но продолжить, и даже увеличить, поток ценных товаров! Где тут наша выгода?

— Тем не менее, эти предложения гораздо благоприятнее тех, что установлены предыдущими договорами.

— Которые давно не исполняются! – воскликнул шах.

— Тогда направим общие усилия не на битвы, а на выполнение договоров! – нашёлся нотариус, отвешивая глубокий поклон.

Последним выступил софист. Он встал с бокалом, до краёв наполненным кроваво-красным вином, будто не послом сюда прибыл, а добрым гостем, собиравшимся произнести тост в честь высокоблагородного хозяина.

Спич вышел длинным, но не чрезмерно. Пусть мало кто из присутствующих хорошенько понял, о чём приезжий толкует, зато каждый оказался невольно покорён силой изложения. Доверительный тембр и мягкий тон голоса, выверенная точность слов, странно контрастировавшая с хмельным видом, глубина и взвешенность сравнений. В его манере излагать ощущалось нечто притягательное.

Для начала, мудрец кратко подытожил ранее сказанное соратниками, где-то смягчив острые углы, а где-то, наоборот, заострив детали. Дополнил их слова краткой лекцией о разрушительной силе амбиций, высказал многие «за» мирного договора — уже озвученные и совершенно новые.

— Когда две империи схлестнутся, — патетично восклицал он. — Каковыми станут людские и материальные потери? Крупное столкновение может обойтись обеим сторонам слишком дорого. Битва столь мощных соперников выгодна лишь нашим врагам, которые не дремлют. Так что в итоге? Чем является теперь война — великим начинанием или простым безумием? Вот вопрос, который всем заинтересованным стоит взвешенно обдумать, перед принятием решений. Древние утверждали, будто все блага побеждённых достаются победителю. Но, видимо, античные войны были слишком мелкими по сравнению с современными. Нынешняя — больше похожа на битву с самим собой. Сколько бы ты не выиграл, проиграешь гораздо больше. Обернётся ли обострение вражды злом или благом хоть для одной из сторон? Точно неизвестно. Но то, что она станет источником множества бед для всех — ясно заранее. Да и вообще, если хорошенько разобраться — война противна человеческой природе, в то время как торговля укрепляет отношения. Людям свойственно договариваться, брать силой — удел зверей. Не лучше ли подчинять соперников не бойнями, а достижениями? Крепкое и богатое государство легко и непроизвольно привлечёт новые территории. Окружающие племена сами захотят стать его вассалами.

Финальный спич произвёл впечатление даже на шахиншаха, что уж говорить о его измученном непереводимыми метафорами толмаче.

— Крайне любопытно, — отметил царь, внимательно выслушав приезжего краснобая, — наши мудрецы пока ещё не достигли столь высоких истин.

— Вероятно, — любезно произнёс философ, — достигнут со временем.

— Но для описанных преобразований потребуется, по-видимому, множество времени?

— Наверняка, — вынуждено согласился мудрец.

— Тогда краткость человеческой жизни может стать препятствием? Что один властитель начнёт, то его последователь способен одним указом отменить.

Софист, подкованный в спорах, ни на миг не растерялся. Он только высоко поднял бокал с вином и демонстрируя некоторое подобие уважительного поклона, закончил тост:

— Долгих лет жизни шахиншаху!

По залу пронёсся гул голосов – персы принялись обсуждать услышанное. Шах, немного переждав обмен мнениями, в свою очередь поднял наполненный кубок.

Трон его стоял на высоте, ему не требовалось вставать с места ради привлечения внимания. Тут же всё раболепно стихло. Музыканты, оборвав мелодию, буквально застыли на месте. Хотя тон властелина был громок и твёрд от природы, но так как говорил он в полнейшей тишине, то и голос возвышать не пришлось.

— Благодарим за подношения, мы их очень любим, хотя предпочитаем обычно нечто более вещественное, – он указал взглядом на груду подарков и продолжил с лёгкой улыбкой на устах, — но и от даров красноречия, которые обладают своими чарами, отказываться не собираемся. Но всё же, лесть, — произнёс государь, глядя на графа, — хоть и приятна слуху, не сделает нас чем-то большим чем мы являемся. И пусть хитрость — перевёл он взгляд на нотариуса – у персов в особом почёте, не всякий охотник сумеет обхитрить лису, мастерицу коварства. Что касается любомудрия, – закончил мысль, пронзая взглядом софиста, – у нашего народа существует поговорка: «Как чаша, полная вина, служит удовольствию, она же, если принимать с избытком, способна привести к свинскому состоянию». Хлебнув чрезмерно как одного, так и другого — поглупеешь одинаково. Философия хоть и одаряет пользой, но при чрезмерном умствовании может обернуться во вред.

Он слегка пригубил из кубка и встал – твёрдый, властный, уверенный в себе. Спокойно изучив физиономию каждого посланника в отдельности, подвёл итог.

— Впрочем, предложения гостей довольно здравы и заслуживают самого внимательного изучения. Нам предстоит ещё вдумчиво оценить воздействие их речей. Заодно свериться с указаниями небесных знамений. Посему, мы удаляемся для размышления и обсуждений с советниками и звездочётами. Вы же пока отдыхайте. Всё наше этой ночью ваше. А наутро мы дадим посольству великошахский ответ. Кроме того — наградим каждого посланника подарком, достойным его предложениям. Теперь – веселитесь!

Каждый знает, что персы любят не только принимать, но и делать подношения. Охмелевший граф сразу возмечтал об одном из чёрных скакунов, виденных утром на арене. Мысли пьяного нотариуса вернулись к давешнему мальчишке с рынка. Только теперь он по-настоящему пожалел, что пожадничал и не купил его. Вот бы слуги шаха подметили интерес, подсказали гостинчик! Софист же возмечтал о телеге, набитой бутылями лучшего «Шираза», которую потащит на родину парочка дарёных верблюдов.

Шах, принимая восторженные почести приближённых, удалился в свои покои, сопровождаемый согбенными советниками. А посланники, удовлетворённые тем, как споро удалось провернуть дельце, с лёгким сердцем отдались пирушке.

Одна из видных танцовщиц сразу подсела к нотариусу, явно готовая ему во всём услужить. Тот, долго не думая, тут же с удовольствием приобнял девушку. Графа в свою очередь принялась подпаивать бойкая, крепкая барышня, под стать военачальнику. И даже философу подсобили подходящую девицу – робкую по виду гречанку в хитоне с каракулями волос, ниспадавшими на ореховые глаза. Хорошо образованную, способную поддержать самую мудрёную беседу.

Вскоре гости переместились со своими спутницами в спальные покои. Где и потеряли окончательно разум, погрузившись в атмосферу вкусностей, вин, курения чиллумов и сладких объятий.

Но не успел ещё первый петух вскукарекнуть восход, как посланцев извлекли из тёплых постелей, оторвали от нежнейших, особо-податливых, опьянённых гашишем любовниц. Бесшумно натянули всей троице, не разбирая титулов, мешки на головы. Набили на руки колоды. Словно баранов выволокли из комнат. Затем, без зачтения приговоров и прочих придворных расшаркиваний, низведя ниц на плацу под стенами дворца, стащив напоследок мешки, позволив окинуть мир прощальным взглядом, лишили голов тремя синхронными ударами секир.

У каждой потерявшей туловище физиономии застыло своё особое выражение предсмертного отчаяния – напоминавшее диковатые лики терракотовых масок.

Головы кинули в один мешок, чтобы продемонстрировать кому надо. А обескровленные при экзекуции тела столкнули в давно пересохший ров, на растерзание стервятников.