Человек и кошка, вместе – челокошка…
(из народного творчества).

Итак, я решила быть одной. Вот прям навек. До гроба. Туманная перспектива одинокого будущего вырисовывалась передо мной еще в детстве. Отчетливо помню, как мама привела меня играть в огромную песочницу, где мои чумазые сверстники били друг друга пластиковыми ведерками по голове и ели песок. Я обернулась и посмотрела на маму: взгляд мой был красноречив, и вся мировая скорбь была в нем. В семь лет я решила стать монахом-схимником и заперлась в своей комнате, загородив дверь креслом. Но в школу меня все равно отправили.

Люди раздражали меня. А еще больше раздражала эта моя дурацкая в них нужда: ее никак не истребить полностью. Эх, расспросить бы монахов-схимников… К счастью, характер мой мало кто способен был вынести: я родилась в один день с Лермонтовым. Люди не тянулись ко мне, а, скорее, натыкались на меня – как на дикий кактус в пустыне. Бытует мнение, что кактусы помогут утолить жажду в экстремальных условиях: но, скорее всего, вы отравитесь и умрете еще быстрее.

С годами мизантропия крепла. Соприкосновения с людьми – неловкие, неуместные, бессмысленные – помогали ей затвердеть. Несмотря на молодой возраст, в моих глазах читалась вековая усталость. Я производила впечатление человека, который хочет – а главное, может – откусить вам лицо. Я гадала на воске и на кофейной гуще, всматривалась в пятна Роршаха – и все они сливались в одинокую, высеченную из скалы фигуру. Что ж, я умею понимать намеки: добровольное отшельничество – вот мой путь.

И тут мне повстречалась она. Кошка. Лохматая темная шерсть, будто бы слегка седая или припорошенная пеплом – «соль с перцем», суровый взгляд и солидные размеры: в зверушке было что-то неуловимо булгаковское. Она гнездилась рядом с мусорными баками, в дырявой коробке из-под телевизора. Кошку уже пыталась приютить семья полковника с девятого этажа: в знак благодарности «милая киса» располосовала лицо и руки полковнику, его жене и дочери.

Мне стало жаль дикарку: бродячим животным приходится несладко, особенно с наступлением холодов. Два дня я следила за ней, затаившись, как солдат в окопе. Наконец, с помощью корма и переноски бедолага была поймана.

…Всего-то через месяц мои царапины начали заживать.

В основном кошка сидела под диваном, шипела и строила планы моего убийства (так мне казалось). Свою «Пурину Ван» она съедала по ночам или в мое отсутствие. Я назвала ее Бастет, в честь древнеегипетской богини радости и веселья (из-за чего степень ее ненависти ко мне возросла до космических пределов). Со временем, конечно, зверушка немного пообвыкла: научилась терпеть меня, как неизбежное зло. При этом была истерзана занавеска, зверски замучен плюшевый мишка, разорваны тапки, наполовину выпит забытый на столе кофе и даже надкушен лимон. «Ты следующая» - читалось во взгляде демонического существа.

Оказалось, у нас с Бастет поразительная ментальная связь. Мы научились общаться мыслями: нас объединяло глубочайшее презрение к человечеству. Моя единомышленница любила паштет из лосося и пассивно-агрессивный стиль ведения диалога; у меня же в фаворитах было многозначительное закатывание глаз, имитация собственной смерти, кофе с имбирем и носки с енотами. Было здорово сидеть на подоконнике, смотреть в окно и осуждающе фыркать вместе с кошкой на проходящих мимо людей.

Но идиллия не складывалась. Что-то было не то, и мы обе это чувствовали.

Бастет позволяла мне убирать за ней лоток – большая честь, между прочим. Взамен я решила поделиться самым сокровенным: почитать ей свои невменяемые сказки. Опыт моих, с позволения сказать, отношений, отражался в коротких историях, которые я никому не показывала. Меня воодушевляла идея сказкотерапии.

Тысячу раз я верила тебе и тысячу раз погибала. Меня вешали на перекладине в сарае, меня сбивала машина, меня склевывали куры, как пшено; меня раскидывали по лесополосе в трех черных пакетах; забывали в машине на солнце в сорокоградусную жару, как беспомощного щенка. А на тысяча первый раз я стала бессмертной, как каменный сфинкс. Твои медоточивые песни долетали до меня россыпью морских брызг и оставались маленькой лужицей у моих могущественных лап, постепенно высыхая на солнце. Я слегка отфыркивалась, когда морская пена попадала на мое лицо – ведь я все-таки кошка, хоть и каменная. Но ты продолжал петь, ожидая, что моя вера однажды пробежит по каменному туловищу косой трещиной…

Меня прервали хорошо знакомые каждому кошатнику звуки: Бастет тошнило прямо на ковер.

- Настолько все плохо?.. – виновато вздохнула я. – А ты думала, я просто так называю это «невменяемыми сказками»?..

Ладно. В следующий раз я решила поделиться с кошкой еще одной душераздирающей историей любви.

Жила-была девушка и мечтала о прекрасном принце. Однажды она встретила юношу и почти влюбилась в него. Он был красив, точь-в-точь как принц ее мечты. Но только в профиль. В анфас он был ужасен как моя жизнь. В общем, как солнце: без слез не взглянешь. В разговоре с юношей девушка и так и сяк крутилась вокруг него, чтобы всегда стоять только сбоку: лицезреть лучезарный его профиль. А парень очень хотел взять ее за руки и заглянуть в ее дивные глаза, сразу в оба – что важно (ну и чтобы она перестала крутиться, ибо слегка раздражало). И все поворачивался к ней, недогадливый, своим анфасом. Вот так они и кружились непрерывно, словно в танце. Лавировали, лавировали, да не вылавировали. А мораль? А нет ее…

Бастет демонстративно громко закапывала свои дела в лотке, после чего начала скрести пол и стены вокруг него. Ясно: этот литературный стиль тоже мимо.

- Художника обидеть может каждый, - буркнула я…

Тем временем становилось все холоднее. Температура опустилась ниже нуля, как и жизненный тонус. Руки были все в цыпках: не спасали купленные на рынке варежки из шерсти элитного козла-альбиноса (или все же овцы-мериноса?..). И в конце декабря кошка услышала мой крик души, который я уже не могла сдерживать:

Будешь ли ты любить меня вместе с моим хромым барсуком?.. Если да – я смогу уговорить барсука не кусать тебя (и никогда, пожалуйста, не спрашивай, почему он хромает: за такие вопросы он перережет тебе горло и выпьет кровь, как брусничный сок).
Если ты полюбишь меня вместе с моим хромым барсуком, я буду – так уж и быть – очищать от пыли чучело лисы, стоящее у тебя в спальне. Я налью ему чашечку кофе и спрошу: «Как дела?..». И мы поболтаем о погоде, пока мой барсук доедает имбирное печенье, которые ты купил у девочки-скаута…
Но проблема в том, что однажды мой барсук погрызет твое чучело лисы, ведь мы не сможем вечно отвлекать его печеньем… Может, нам не стоит начинать все это, дорогой мой друг? Может, не стоит?..

Бастет вложила в свой взгляд столько отвращения, что я даже слегка растерялась. Кажется, она предпочитала классическую литературу.

- Я тоже имею отношение к классике – заявила я свое оправдание. – Как-никак, родилась в один день с Лермонтовым…

«Не того человека убили в двадцать шесть лет на дуэли, - явственно читалось в янтарных глазах кошки. – Ох не того…»

- А ты можешь лучше, да? – разозлилась я. – Свои истории сочини, тогда и поговорим…

…В новогоднюю ночь ударил сильный мороз. За окном гремели салюты и фейерверки, сквозь стены просачивались в нашу обитель аскетизма аппетитные запахи, музыка и смех. Мы с Бастет не разговаривали уже несколько дней. Съев в честь праздника львиную порцию паштета из лосося, кошка пробурчала что-то вроде: «С новым годом, тварь» и ушла спать под диван. Я устроилась на кровати.

Посреди ночи я проснулась от странных, непривычных ощущений. Ко мне прижималось что-то меховое и теплое, как варежка. «Козел-альбинос» - пронеслось спросонья в моей голове.

Бастет, моя гордая злюка, моя немилосердная богиня, свернулась клубочком под моим боком. У нее мерзли лапки. Я почесала кошку за ушком, и она, зевнув, стала рассказывать мне свои сказки. Одну за другой.

Ее истории были полны собакоголовых людей и псов в человечьем обличье. Железных прутьев клетки и ботинков с металлическим носом, которые страшнее самого дьявола. Крысиных королей, узурпировавших власть. Она рассказывала, как хрупки опоры, на которых держится мир, когда к тебе приближается человек со шприцем. И как истошно может вопить великан, если прыгнуть и впиться клыками в самое его уязвимое место. И про то, что ей, оказывается, часто снятся киты. Огромные, синие. Усатые. И она, Бастет, плывет вместе с ними в голубую даль. При этом они поют и танцуют, как в индийском кино, ведь она все-таки богиня радости и веселья.

Я слушала кошачьи сказки, свернувшись под пледом, и было мне уютно, как никогда. Снаружи падал крупными хлопьями снег, а мы были вдвоем против всего мира: каменный сфинкс и богиня Бастет. «Кстати, - подумала я, - Бастет иногда изображали как женщину с головой кошки. А сфинкс – мифологическое чудовище с женской головой и телом льва – большой кошки по сути. Вот если им, скажем, поменяться телами…»

Я уснула, не успев произвести сфинксовычетание и котосложение.

И решили мы с кошкой сложить наши сказки вместе – из этого обязательно должно выйти что-то хорошее. Но истории упорно не хотели сплетаться в одну: буквы роились в воздухе, как рассерженные пчелы, клубились облаком дыма, прыгали по гардинам – это напоминало какой-то наркоманский трип.

Но вот, после стольких мучений, все наши сказки сложились, как матрешки, в одну-единственную фразу: «Нам нужно тепло». Она повисла в воздухе, как улыбка Чеширского кота.

Как я уже говорила, я отлично понимаю намеки. Я купила несколько новых шерстяных пледов и тепловентилятор. Масляный обогреватель. Японский стол котацу с подогревом. Сварила глинтвейн.

У нас тепло – чего же боле?..

А вот все-таки что-то было не так. Чего-то не хватало.

И мы с Бастет снова и снова искали ответ в наших сказках, тасуя их, как колоду карт, разъединяя на слоги и соединяя в произвольном порядке, как мозаику. Мы даже выписывали первые буквы каждой сказки: возможно, это акростих?.. Но выходила какая-то ерунда.

И все же нам выпала еще одна буква: как бочонок из мешка в лотерее «Русское лото». Фраза теперь звучала: «Нам нужно тепло и».

Замечательно. Тепло и – что?.. Мы были заинтригованы. Осталось понять, что это за таинственный предмет.

- Тепло и колбаса? – мяукнула Бастет.
- Убедительно…
- Тепло и кит?
- Зачем нам кит? Ты еще акулу из «Икеи» не догрызла…

Всю ночь мы с кошкой перебирали самые разнообразные слова на каждую букву алфавита. И ни одно нам не откликнулось. Все было не то…

А буквы метались по квартире, как безумные хохочущие атомы. Жизнь стала теплей (спасибо японскому столу котацу), но оставалась загадочной, как скрытый в тумане остров.

Кажется, я сдаюсь. Я совершенно не понимаю, как должны работать терапевтические сказки…

Но, эврика! Однажды нас с Бастет осенило. Причем одновременно.

Нам нужен кто-то третий. Человек или кот. Писарь или писец… Творец невменяемых сказок, в общем. С ворохом историй, которые ему не терпится рассказать. Ведь где-то он есть, и он томится ими – так же, как томились мы. Он поможет найти недостающий фрагмент пазла.

Ведь иногда так сложно закончить свою историю…

В общем, мы тут объявление написали. Составляла его Бастет: прошу не судить строго, животное старалось. Боюсь, правда, на этот текст вряд ли кто-то клюнет… Придется его переписать. Возможно, не один раз. Но рано или поздно у нас получится. Обязательно. Мы в это очень верим…

А вот исходный текст объявления:

«Девушка и кошка примут в семью третьего (человека или кота). Чтобы презирать его и третировать. Возможно, кормить. Опыт невменяемости и сказительства – ОБЯЗАТЕЛЕН!! Учти, мы будем осуждать тебя (за что – найдем).
P.S. Ты нам уже не нравишься. Не пиши ни в коем случае.
P.P.S. Лучше сразу звони…»