­­*

С годами он запамятовал каким образом выучился азбуке, зато отлично помнил, что читать в детстве не любил. Толстые книжки без картинок казались тогда чем-то странным и бессмысленным. Откроешь такую на случайной странице и тут же отложишь в разочаровании: литая масса нудных буковок, логику сцепления которых между собой и улавливаешь-то с трудом. Разве только мог расшифровать по слогам коротенькую подпись под изредка встречавшейся неясной иллюстрацией, пытаясь получше осознать суть изображения. А заодно смысл существования всего этого нелепого бумажного кирпича в целом.

Детсадовские уроки языка, особенно необходимость заучивать дремучие стишки, раздражали ещё больше. Отвлекали от кубиков, машинок, солдатиков и прочего приятного времяпрепровождения.

Его, возможно, привлекли бы комиксы, но комиксов в СССР не было. Кроме коротеньких скетчей из «Мурзилки», да назидательных стрипов журнала «Крокодил», которые могли слегка позабавить, но не увлечь.

Такое отношение к писанному слову длилось до тех пор, пока однажды ему не подарили, по случайной прихоти кого-то из взрослых, загадочную книгу – «Семь чудес света». Она оказалась по размерам больше любого дурацкого учебника, как бы сразу намекая, что её содержимое гораздо значительнее школьных занятий и прочих обыденных вещей. Кроме того, внутри обнаружилось множество заманчивых рисунков. Как маленьких, чёрно-белых, разбросанных тут и там по краям текста, так и больших, красочных – на весь разворот. Одни привлекали внимание необычностью форм и положений, другие – непостижимым для незрелого разума гигантизмом.

Поневоле возникло желание получше разузнать что тут к чему.

Он, правда, и раньше слыхал краем уха, в основном благодаря телевизору, о пирамидах, древних храмах и прочих бесполезных развалинах, но доселе они его не привлекали. Всяко лучше «Ну, погоди!» посмотреть, либо кино про войну, чем скучную передачу из серии «Очевидное-невероятное».

Подарок, однако, стал настоящей находкой. Стоило всего лишь полистать страницы, как появилось ощущение будто приоткрыл дверцу в чудный мир. За порогом, среди необычных строений, чем-то напоминавших театральные декорации, виднелись силуэты царей, красавиц, мудрецов и хитрой нищеты. Словно ожившие фигурки с шахматной доски.

Так что быстренько взялся за чтение и постепенно зачитал книгу до дыр. Очевидно, в нём жила тяга к познаниям, которую прежде в себе не ощущал.

Приятно было в любой момент подойти к шкафчику, снять с полки выделяющийся томик и, открыв буквально наобум, моментально погрузиться в него с головой. А пока продираешься сквозь трудное изложение, полное вычурных имён и своеобразных названий, перед внутренним взором проплывают, стройной чередой, причудливые картины древности. Пышные панорамы – потускневшие от времени, но притягательные; овеянные отблесками мифической старины.

Бесконечное множество раз перечитывал одни и те же абзацы, иногда находя в них нечто новое, но обычно просто наслаждался знакомым, с каждым разом более понятным, текстом.

Однажды чётко уяснил, что перед ним не просто сборник легенд и преданий, сочинённых для услады воображения, а настоящая история. Повествование о событиях, действительно происходивших задолго до его рождения и некоторым неочевидным образом предопределивших настоящее.

Ребячье сознание словно вышло за рамки книги и, оттолкнувшись от извлечённых из неё сведений, впервые окинуло окружающий мир серьёзным, оценивающим взглядом.

В момент озарения он будто разгадал первую загадку Сфинкса, но в тот же миг окрылённому разуму открылся более глубокий и сложный уровень головоломки. Которую невозможно было осмыслить и раскусить столь же легко, ведь отчаянно не хватало информации. Одной единственной книги стало недостаточно. Требовалось срочно заполнить пробелы знаний c помощью других источников.

Желая поскорее преодолеть исследовательский голод, записался в районную библиотеку – единственное место, где можно было достать ещё некоторое количество подобных редких вещиц. Древний Египет, открытие тайны иероглифов, разнообразные истоки современной цивилизации, клинописные таблички… Замшелые выпуски «Исторического журнала», где изредка, затиснутые со всех сторон совкой пропагандой, попадались стоящие статьи.

В новых книгах текста становилось всё больше и больше, многие из них и вовсе имели энциклопедические размеры. А картинки там если и попадались, то весьма специфические – замеры археологических раскопок, фотографии разбитых черепков и прочих печальных останков.

Библиотечные издания нельзя было задерживать надолго, так что юному изыскателю ничего не оставалось, как наскоро переписывать их содержимое в тетрадки и блокноты. Копируя занятные куски текста и перерисовывая самые интересные изображения, пришлось ему, обычному третьекласснику, поневоле «изобрести» конспект.

Красивый почерк, который нерадивому ученику старательно ставила классный руководитель, резко изменился в худшую сторону. Вместо аккуратных размашистых плавных линий появились грубые, раздельные буквы. Напоминавшие печатные, но корявые и хаотичные из-за спешки. Тем не менее, довольно читабельные.

Родители с заметным удовольствием подметили неожиданное увлечение чада и распространили среди знакомых благую весть.

Вскоре ему стали дарить множество соответствующей литературы. От приличествующих случаю «Легенд и мифов…» Куна, до несколько странных, как для малолетнего читателя, «Раннего законодательства и становления рабства в античной Греции» Шишовой, «Римского рабовладельческого поместья» Кузищина.

Впрочем, он и не думал жаловаться. Каждый подобный подарок в эру дефицита принимался с настоящим восторгом. Уже научившись наскоро оценивать сложность текста, что-то с удовольствием «проглатывал» сразу, а что-то, с любопытством просматривая, откладывал до будущих, более просвещённых времён.

Качественный научпоп в свободную продажу попадал редко, да и не всякий родственник мог таковой распознать. В результате круг чтения подростка пополнился историческими романами. «Сократ» супругов Томановых, «Спартак» Джованьоли… Вальтер Скотт, а затем и многочисленные книги Дюма-отца, издания которых в 80-е посыпались словно из рога изобилия. А вместе с последними, благодаря неразборчивым родичам – более фривольные произведения Дюма-сына.

Оказалось, что привлекательность истории одним только древним миром не ограничивается.

И хотя в последовавшую позднее эру интернета большую часть прозы он сдал на макулатуру, некоторые издания, показавшиеся бесценными, оставил для архива. Когда-то думал, что книжками со странными картинками однажды обязательно заинтересуется ребёнок, но времена изменились – пыльным талмудам сын предпочёл куда более красочный мир игр из маминого планшета.

Главным достоинством прежних изданий было то, что даже плохонькая беллетристика содержала небольшой научный аппарат. Раздел комментариев составлял для парнишки отдельный интерес. Новые слова. Новые факты. Всякие маленькие занимательные детальки: «Пафос» — город на Кипре. Здесь находился храм Афродиты; «Стола» — длинное просторное платье; «Талант» — крупная греческая денежная единица… И так далее, и тому подобное.

Он продолжал вести записи, извлекая пользу из каждой книги. Что, кстати, очень помогало при решении кроссвордов.

Со временем блокнотиков с заметками и зарисовками образовалось слишком много. Быстро найти в них нужную информацию стало невозможно. Тогда, в классе четвёртом-пятом, чтобы хоть как-то упорядочить кучу исписанного хлама, довелось ему «изобрести» картотеку.

Методом проб и ошибок, создал со временем целую систему. Карточки с важными датами – в календарном порядке. Только пополняй цифрами годов и дней – вся всемирная история в чёткой последовательности у тебя под рукой. Затем, карточки с яркими цитатами, разбитые по авторам. Отдельно – формуляры большего размера, содержавшие сжатые пересказы крупных событий. И, конечно, алфавитный каталог всей прочитанной литературы, напоминавший библиотечный. На обороте каждой библиографии размещал кратенькую личную рецензию, чтобы помнить: какие книги содержат стоящую информацию, а повторное обращение к каковым – пустая трата времени.

Для сохранения и упорядоченности бланков пришлось клеить из старых коробок множество длинных картонных ящичков.

Наибольшим достижением, которым внутренне гордился, стала сквозная система пометок. Каждая карточка имела перекрёстные ссылки на карточки из других категорий. По цитате можно было легко найти книгу и страницу, на которой она ему попалась. По дате – более полное описание события, а по событию – всю сопутствующую литературу, его освещавшую. С обязательными сносками на собственные, тщательно пронумерованные, конспекты. На тот случай если первоисточник окажется недоступным.

Посторонний бы вероятно голову сломал, пытаясь разобраться в этом лабиринте взаимосвязей, но юному историку разработанная однажды система на всю жизнь стала удобным подспорьем.

Сколько времени провозился, внедряя всяческие ухищрения?.. Представить страшно!

Хорошо ребёнку: вопрос, зачем он занимается подобной ерундой перед ним даже не возникает. Ему интересно, вот и всё, одной этой причины вполне достаточно.

*

С особым нетерпением ожидал наступления средней школы, когда в расписании появлялись уроки истории.

Что предвкушал? Естественно, радость новых открытий. Мечтал о прорыве: вот-вот ему явятся настоящие тайны, а уровень познаний вырастет в разы. Думал тогда, будто все его детские разыскания лишь подготовка к чему-то важному.

Сказать, что оказался разочарован – ничего не сказать. Учитель – чем-то вечно недовольный старик, вёл уроки формально, тупо следуя установкам учебника.

— Вот, есть такой предмет, - бубнил сухарь, настороженно разглядывая пятиклашек поверх очков, явно ожидая от них шалостей, - он изучает то-то и то-то, полезен тем-то и тем-то. Некоторые вообще не считают историю наукой, потому что… но они, разумеется, не правы, ведь… - поверхностно разъяснил суть предмета словами из методички, а напоследок прикрикнул. - Всем всё ясно?!

Испуганные такой манерой преподавания, малолетние ученики спешно поддакнули.

- Хорошо, - продолжил учитель, беря в руки мел и оборачиваясь к доске, - давайте теперь нарисуем в тетрадях прямую линию. Нарисовали?.. Молодцы! Представьте, что это поток времени. Представили?.. Отлично! Поставьте по середине жирную точку. Все поставили?.. Далее, нарисуем несколько точек поменьше – приблизительно вот на таком расстоянии. Сделали?.. Теперь проведём от точки к точке дугу. Сначала большую, теперь покороче, следующая ещё короче… Удалось? Внимательно смотрите сюда! – строго постучал костяшками пальцев по доске, хотя дети не смели отвлекаться. – Тут у нас, – объяснил первую длинную дугу, - первобытнообщинный строй; тут, – пояснил другую, меньшей длины, - античность; далее - средние века… Теперь давайте запишем списком. Все в курсе, что такое список? Это когда один, два, три… и ещё подпункты, буквами а), б), в).

- Да… да… - несмело ответили из класса.

- А, уже знаете? Хорошо!

Всё это конечно прекрасно, - недоумевал юный историк, наблюдая за происходящим со своего места за партой, - но где чудеса света, где древние боги, где Македонский, по-гусарски разрубающий гордиев узел, где хотя бы неандертальцы, с трудом добывшие первый огонь и отчаянно боготворившие его?

Все эти пленительные вещи если и существовали, то далеко за кадром. В класс не проникало ни капли из того, что однажды увлекло его предметом. На доске места им почему-то не нашлось. Воображению учеников не за что было даже зацепиться.

Вначале старательно наводишь в тетради прямую линию, затем, высунув язык, рисуешь разнокалиберные точки и проводишь над ними дуги, потом подписываешь картинку и ещё записываешь под диктовку всякое, что надлежит вызубрить назубок. Потом зеваешь, глядя в окно, с тоской вспоминая о каникулах. Начинаешь мечтать о перемене. На ней по крайней мере можно порезвиться. И, с невнятной тоской, вспоминаешь о новой недочитанной книге, что ждёт дома и уж точно не разочарует.

Пусть он, в отличии от большинства одноклассников, совершенно неподкованных и не готовых к такому развитию событий, хотя бы понимал в общих чертах о чём талдычит препод, но заскучал самым первым.

- Ты! – резко окликнул учитель, возвращая его из мира грёз обратно на грешную землю. – Фамилия?

Испуганно вскакивая с места, назвал фамилию.

- Что я сейчас сказал? Ты записываешь вообще?! Ну-ка, быстро перечисли основные характеристики античности!

Слушать, не слушая – единственное, в чём он преуспел за годы учёбы. Стал в этом настоящим докой.

Запинаясь, пытаясь на ходу собрать в памяти отголоски слов руководителя, выдал несколько особенностей. А затем, внезапно осмелев и вспомнив разрозненные сведения из ранее прочитанных книг, ещё несколько.

- Хмм… – учитель выглядел слегка озадаченным, так как был уверен, что поймал мальчишку на горячем. – Хорошо, садись. Молодец. Но, не отвлекайся от урока.

Хотя успел порядочно перетрусить, зато были в этом маленьком происшествии свои плюсы. Его запомнили, он выделился из безликой серой массы. И теперь почти что на хорошем счету. А если сможет в дальнейшем, на следующей паре-тройке уроков, возникшую репутацию поддержать, то сразу перейдёт в разряд любимчиков. Которому будут ставить хорошие оценки, даже когда толком не подготовился к уроку. Тем более, если способен выкрутиться, выехать на общей интуиции. Тройку уже не влепят, минимум четвёрку. Разве что с минусом.

С другой стороны, когда знаешь о старом мире едва ли не больше, чем замшелый препод, а всю информацию, лишь упорядочивавшую твои разрозненные сведения, схватываешь на лету, сложно потерпеть настоящее фиаско.

Учителю на самом деле приятно обнаружить среди девчонок-заучек и пацанят-двоечников родственную душу.

Внезапно оказывается, что за унылым фасадом школьной программы, в старике таится масса знаний. А за грубой внешностью – настоящая любовь к предмету, которую не знает как правильно ученикам подать. Не умеет просто. Со временем педант заметно оттаивает, смягчается, всё больше общается и даже иногда спорит с тобой, верно вспоминая свой собственный юношеский интерес к предмету, давно опостылевшему.

С годами твоя репутация лишь растёт, учитель начинает так гордиться любимым учеником, будто успехи в предмете и грамоты с олимпиад – его личная заслуга.

Впрочем, за годы учёбы между вами поневоле возникает некоторая близость и ты позволяешь ему так думать. Обычно просто немного подхалимничаешь, но в конце концов преисполняешься добродушной симпатией к старику, которого большинство учеников за глаза люто ненавидит. Потому что у тебя с ним, несмотря на все очевидные различия, гораздо больше точек соприкосновения, чем со многими сверстниками.

Так что пусть школьные уроки несколько остудили его рвение, это не привело к настоящему разочарованию, он лишь утвердился в своём интересе. Просто учитель попался пресный. Ну, бывает. В конце концов - не всем дано преподавать.

Со временем книги без картинок окончательно перестали его удивлять. А к старшим классам и вовсе привык, что предпочитаемый предмет — не только поразительные сюжеты, способные посоперничать со сказками «Тысячи и одной ночи», притом, в отличии от последних, реально произошедшие, но и терминология, методология, систематизация, периодизация, и прочий «научный аппарат». Он уже читал сугубо специализированные многотомные издания запросто, словно увлекательнейшие романы.

О том, куда будет поступать после школы вопрос не возникал. Даже распад Союза, резко обесценивший профессии историка, археолога и прочих библиотекарей, в угоду внезапно ставшими модными праву и экономике, уже не мог ничего тут изменить.

*

В его университетскую шестилетку интернет ещё не сделался общедоступным, так что знания получали по старинке – из учебников.

Любимым местом посещений студента стал книжный рынок, расположенный в городской роще. Частенько вырывался туда на выходных.

Изданий появилось много, даже слишком. Прежний дефицит сменило такое изобилие, что глаза разбегались. Когда-то недостижимые наименования лежали вповалку, стояли горками, громоздились башнями. Но даже книги, валявшиеся на асфальте, припорошённые пылью, всё ещё стоили денег, порой немалых.

Нищенская стипендия, редкие подарки родственников и мелкие случайные заработки не позволяли особо разгуляться. Приходилось уравновешивать желания и возможности. Однако, среди массы неудобств крылось некое удовольствие.

Он медленно, забывая о времени, бродил вдоль рядов, подолгу выбирая, определяясь с покупкой. Путешествие среди книжных завалов могло занять и три, и четыре часа, и целый день. Одни приобретения откладывал на потом, другие делал тут же, а на какие-то и вовсе тратил сразу все деньги, поддавшись внезапному порыву. Когда с наличкой было совсем туго – просто разглядывал книжные корешки, просматривал страницы, приценивался к интересным экземплярам на будущее.

Толкучка привлекала свободой поиска, радостью находок, напрочь отсутствовавшим в университетской библиотеке. Где всё было чрезвычайно строго и ограничено твёрдыми правилами. Вначале, пользуясь лишь ключевыми словами, выбираешь по каталогам разрешённое к выдаче на руки небольшое количество экземпляров, заранее не представляя окажутся ли содержавшиеся в них тексты хоть сколько-нибудь полезными. Затем выстаиваешь очередь на выдачу, заказываешь литературу. Снова ждёшь, спешно переписываешь нужное в тетрадочку, как в детстве... По итогу, основываясь на парочке куцых источников, компонуешь сухой доклад по заданной теме.

Со временем, правда, прямо в учебном заведении появились копировальные аппараты... к которым выстраивалась ещё одна бесконечная очередь.

Большинству студентов вполне хватало материалов библиотеки. Но не ему. Считал походы туда пустой тратой времени, по сравнению с которой прогулка на рынок – натуральная отрада. Мало того что получаешь массу приятных впечатлений, так ещё и возвращаешься домой с чувством полного удовлетворения, увозя в рюкзаке несколько бесценных приобретений.

В общем, продолжал развиваться, пополнять личную библиотеку и расширять картотеку, достигшую уже внушительных размеров. А наводить порядок в томиках, перебирать книгу за книгой, заново расставлять их в новом порядке – ещё одно странное, приятно щекочущее самолюбие, ощущение.

Собирал тогда всё, что приглянулось. Не только книги, но и брошюрки, старые журналы, особенно дореволюционные. Вырезал из газет статьи, интервью всяких деятелей, чьи-то воспоминания о недавнем прошлом…

Путеводители по нумизматике вмещали фото и подробные описания монет, способные поведать о незначительных деталях старины. В красочных альбомах средневековых художников можно было разобрать нюансы обстановки, повседневной одежды, военного облачения. Батальные сцены, тщательно скомпонованные поздними мастерами, отличались особой притягательностью - каждый эпизод, каждую мелочь хотелось разглядывать до бесконечности.

В те дни был преисполнен уверенности, что все изыскания обязательно пригодятся в будущем, станут подспорьем для собственных достижений. Дополнительная копеечка в копилку дела всей жизни.

Однажды ему попался на рынке иностранный альбом, подробно освещавший древнеегипетское искусство. Текст был непонятным, всё на немецком, зато какие шикарные иллюстрации! Многое тогда отдал бы, чтобы завладеть подобным сокровищем, но запрашиваемая торговцем цена оказалась, мягко говоря, неподъёмной. Не один раз приходил поглазеть на фолиант, мечтал даже, что если удастся его всё-таки выкупить, то займётся заодно языком, лишь бы перевести, разъяснить текст… Пока однажды экземпляр не пропал с прилавка – видимо, кто-то раскошелился и купил.

Впрочем, времена быстро меняются. Пройдёт какой-то десяток лет и на интернет распродаже он приобретёт идентичную книгу в отличном качестве, лишь с лёгкой волнистостью по краям первых листов, практически за бесценок. Даже ощутит лёгкое упоение - мечта наконец-то стала реальностью. Но яркость впечатлений с годами поблекнет. Приобретение приятно согреет душу, но не окрылит, как могло случиться раньше.

Говорят, лучше поздно чем никогда, однако, будет размышлять он, задумчиво просматривая томик, гораздо лучше, когда события происходят своевременно.

Книгу с удовлетворением поставит на полку, но ни разу больше её в руки не возьмёт. К тому времени у него уже накопится огромное количество сходных иллюстрации в гораздо лучшем качестве, а специально учить немецкий ради перевода текста и вовсе не будет смысла – ничего нового из альбома 70-х годов всё равно узнать не удастся. Наука не стоит на месте.

В дни учёбы он продолжал видеть себя в будущем серьёзным учёным. Его представление о старости соответствовало картинам 19-го века – умудрённый годами муж, украшенный седой бородой; рядом -дородная красавица жена и куча детишек; на столах и креслах вокруг - груды публикаций; на стенах - грамоты, ордена, кричащие о достижениях.

Первые курсы университета вроде бы подтверждали такую возможность.

Благодаря ещё в детстве наработанной скорописи он единственный на потоке успевал записывать за преподавателями каждое слово, так что сокурсницы постоянно выпрашивали конспекты для переписывания. Накопленные годами знания и твёрдая память также помогали в учёбе. Особенно полезной оказалась личная картотека - рефераты отличались тщательностью подбора материала и обилием цитат.

В общем, он числился на хорошем счету.

Но стоило приступить к курсовым, как оказалось, что его работы довольно стерильны, выделяются на общем фоне лишь богатством источников. Собственные размышления и аналитика не показались университетским умам сколько-нибудь интересными; мысли не отличались новизной, лишь повторяли ранее известное.

То же вышло с дипломом - хотя получил за него отличную оценку, но в тройку лучших, выделенных факультетом для публикации в научном сборнике и продвижения на недавно появившемся сайте университета, тот не попал.

В то время как некоторые ученики делали пусть ничтожные, но собственные открытия, а порой так и вовсе удивляли преподавателей глубиной выводов, он оставался лишь качественным компилятором, не более того.

Да, мог с лёгкостью перерыть всю доступную литературу по маленькой проблеме, сопоставить кучу фактов, найти несовпадения. Уточнить датировку, чётче прояснить порядок произошедших событий. Сделать на сей счёт кратенькую статью, удачный реферат. И всё.

Хотя и тут таилась маленькая победа исследователя, да и вообще приятно было осознавать, что удалось распутать некий ребус, но решение подобных, довольно символических, проблем казалось слишком незначительным делом для его амбиций.

Он то мечтал раскрыть тайны мироздания, вот только копнуть глубже никак не удавалось.

Душа жаждала более значительных свершений, каких достигают настоящие исследователи. Где требовалось метко истолковывать факты, находить в произошедших событиях важные взаимосвязи, подводить некие глубокомысленные итоги.

Чтобы по итогу привести сумбур информации к чёткому порядку, сделать крупное открытие, перевернуть общественное сознание. Повлиять на ход истории, наконец.

Однако, под конец магистратуры всё выглядело так, что ему особо нечего дать науке. Его увлекали исследования, сравнения, анализ, систематизация, классификация. Подобными вещами мог заниматься вечно. А вот абстрагирование, синтез и обобщение толком не удавались. Гибкости и проницательности ума ему, по-видимому, недоставало. Несмотря на всю любознательность и годами накопленную эрудицию, настоящие свершения оказались юноше недоступны.

Всё это наложилось на личные неурядицы, безответную любовь...

Тогда он пережил первое по-настоящему глубокое разочарование в себе. Но несмотря на внутреннюю боль и прочие сотрясения основ, самоуверенность лишь сильнее заговорила в нём - продолжал видеть себя однажды в первых рядах, на острие науки.

Хотя окружающие ожидали от парня поступления в аспирантуру, да и сам он не сомневался, что легко сумеет защитить диссертацию, внутренне ощущал тупиковость подобного пути. Разумом всё ещё пребывал в лоне детства, в мире фантазий - жизнь «вольного художника» и некая «свобода творчества» прельщали его.

Решил порвать с академическим направлением и добиться достижений собственным непроторённым путём.

Но без денег, конечно, тоже никак. Так что первым делом устроился учителем в родную школу. Где перед тем, под присмотром старичка учителя, вышедшего вскоре на пенсию, успешно прошёл университетскую практику.

Тогда ещё мечтал, что после уроков и проверки тетрадок у него будет оставаться куча времени для настоящей работы - углублённых научных трудов, способных однажды составить ему имя.

А в школе новоиспечённого магистра приняли с распростёртыми объятиями - хорошие спецы на дороге не валяются. Заштатным учебным заведениям в конце девяностых остро не хватало толковых, увлечённых предметом, работников.

*

- Многие думают, глядя на фото археологических развалин и судя по учебникам, опирающимся на доступные нам фрагментарные данные, будто древний мир - огромная пустыня с редкими, наподобие оазисов, очагами жизни. И хотя людей тогда жило действительно на порядок меньше, чем сейчас, но стоит хоть чуточку подключить воображение, как начинаешь осознавать - земля с незапамятных времён являлась довольно населённым местом. Издавна существовал целый пояс развитых цивилизаций, заключавших в себе крупные и мелкие города, обширные селения. Их объединяла торговля, между ними прокладывались дороги. В преддверии средних веков из Рима до Сингары, самой восточной точки Римской империи, граничащей с азиатской империей Сасанидов, при необходимости, можно было добраться месяца за полтора. А из Константинополя, по-нашему «Царьграда», нынешнего Стамбула, а тогда одной из двух столиц Римской империи – вдвое быстрее. Но прогресс не ограничивался околосредиземноморскими территориями. Персию, например, пересекала «Царская дорога» — мощёная магистраль, превышавшая две с половиной тысячи километров, со встречными полосами движения и более чем сотней остановок на пути. Нарочный мог преодолеть такое расстояние довольно быстро - приблизительно за неделю. А там уже Индия под боком и Китай не так далеко, со своими богатыми традициями. Но даже если малость углубиться во времени, наткнёмся на непреложные свидетельства, что уже за пятьсот лет до нашей эры на белом свете существовал минимум один мегаполис - Вавилон. Кроме того, имелась масса крупных городов с населением сто-двести-триста тысяч на огромном пространстве от Греции, до Поднебесной. Таким образом между народами, населявшими самые отдалённые уголки света, находившимися подчас на разной ступени развития и мышления, поддерживались постоянные сношения. Совершался не только обмен товарами, но и духовными достижениями. Происходило взаимодействие, взаимовлияние, взаимопроникновение культур. Случались, понятное дело, войны, по-своему повлиявшие на дальнейшее развитие общества, ставшие одним из важнейших факторов того, к чему мы пришли сейчас. На некоторых континентах и островах существовали самобытные государственности, например Японская и так называемые Доколумбовы цивилизации Америк, развившиеся несколько позднее, но имевшие долгую предысторию, оставившие после себя не менее потрясающие достопримечательности. И это только известные нам данные, а сколько свидетельств ещё скрыто? Сколько находок ждёт своего исследователя? Обо всём этом и о многом другом мы с вами поговорим на наших уроках.

Таким или подобным пространным вступлением он пытался сразу привлечь внимание пятиклассников. Речь была излишне пафосной и для детишек не вполне понятной. Поведать бы им подобное чуть позднее, через пару-тройку лет, когда малость созреют, но школьная программа неумолима. Самое загадочное и захватывающее преподают малолетним, а более скучное, политически направленное - старшеклассникам.

- Самое интересное в науке то, что она не стоит на месте, она многогранна. Есть современный раздел, который сам по себе настолько обширен, а информации нынче так много, что просто отслеживать происходящие в мире события даже по верхам бывает проблематично. Помимо того, постоянно происходят открытия из прежних времён. Археология буквально каждый день подбрасывает учёным свежие данные. Архивариусы отыскивают новые документы в библиотеках и частных собраниях по всему миру. Компьютеры помогают расшифровать письмена, недавно казавшиеся не подлежащими распознаванию. Как грибы после дождя тут и там обнаруживаются детали, которые постепенно дополняют известную нам картину прошлого. Дисциплина развивается такими темпами, что за ней не успеваешь поспевать.

Слушатели, конечно, были неблагодарными. На них свалилось слишком многое - переход из младшей школы в среднюю, масса незнакомых предметов, новые учителя. Одни разглядывали наставника осоловело, другие слегка испуганно - мол, что он там чешет мутное такое? В лучшем случае еле реагировали, с тоской глядя в окно, горюя о недавних вольготных деньках. В худшем - пытались шалить, сбивая его вдохновенный настрой. Последних резко осаживал, чтобы в будущем опасались и не создавали проблем. Но в каждом классе попадалось двое-трое, редко больше, обычно меньше, девочек и мальчиков, которые внимали так, будто готовились испить истину прямо из его уст.

Он сразу подмечал таких ребятишек, ради них в основном и распылялся. Общался с ними на переменах, советовал дополнительную литературу. Как и сам в своё время, они иногда подхалимничали ради хороших оценок, но было видно, что некоторых из них действительно влечёт знакомая ему тяга к познаниям. Эти не боялись, когда он внезапно становился строгим, во всяком случае не так, как остальные. Иногда даже могли задать разумные вопросы, разговорить его, отвлечь внимание на себя и тем улучшить настроение.

Как и старый учитель, он слегка завидовал молодой наивности, отчаянным надеждам, желанию отыскать истину. Сердечно разделял их успехи.

Но в нём самом что-то поменялось с возрастом. Стал менее открытым, лишился множества иллюзий. Вместо прежних, возникли новые химеры. Сама принадлежность к старине стала в его глазах добродетелью. Интерес к древности помалу превратился в некое подобие веры.

- Большая часть истории, её наследие, навсегда утрачено. Например, по самым оптимистичным подсчётам сохранилось менее 10 % античной литературы. Вероятно, тут кроется одна из причин того, что последующие поколения описывают и определяют те времена по большему счёту так, как им выгодно. Но история - не лестница развития от низшего к высшему и не основание для пиара. Люди были иными, отличались психикой. У них существовал другой уклад жизни, другие отношения, в том числе половые, другие интересы. Нельзя этого забывать. Преобладала близость к природе, первозданному, стихийному, хаотичному. Их сила, важное отличие от наших современников, основывалась на том, что они не блюли так крепко нормы морали, не испытывали постоянного чувства вины, совесть их не так уж часто тяготила. А острота ума некоторых из них удивляет до сих пор, несмотря на все современные достижения науки и техники. Доходит до смешного - нынешние демагоги тщетно пытаются включить результаты размышлений предков в свой пошлый современный нарратив. То бишь даже сквозь призму веков мы испытываем на себе ощущение верховенства, могущества исходящее от древних. Значит, исследовать их нужно как равных, а не снисходительно, подобно некоторым деятелям «просвещённого» века. Когда древляне, тут я привожу пример из более поздних, но сходных по мировоззрению времён, к тому же близких нам по родству, утомлённые тяжёлыми поборами, казнили князя Игоря, что, кстати, было сделано по решению вече и являлось с точки зрения племени вполне законным действием, его жена, княгиня Ольга учинила над ними в ответ жестокую, кровавую расправу. Знаменитую многократную месть. В наше время подобное поведение не приветствуется и обычно подаётся как пример «дикости» тогдашних нравов. Но дело отнюдь не в дикости…

Впрочем, с учениками в подобные вопросы сильно не углублялся. Его взгляд на антропологию выходил за рамки программы и попахивал нигилизмом. А он тут не затем, чтобы подвергать сомнению социальное развитие и рушить моральные устои. Дело учителя - заинтересовать, разбередить любопытство, посеять зерно самостоятельной мысли.

С годами школьное однообразие стало утомлять, его всё чаще охватывала усталость, раздражительность, разочарованность в себе. Лишь изредка вспыхивала искорка в скрытых очками утомлённых глазах, и он, подчиняясь силе внезапного вдохновения, напоминая слагателя, пересказывал притихшим ученикам возникшие в сознании занятные сюжеты. Ловя сосредоточенные на себе увлечённые взгляды учеников.

Именно так выглядели редкие мгновения удовлетворения от работы.

У старшеклассников, которые хоть и слушали его занимательные басни с не меньшим интересом, чем представители младших возрастов, возникал другой, более острый вопрос:

- Зачем вообще нужен этот предмет, какой нам от него толк?! – вопрошали они, подразумевая под этим: «Мы давно определились с будущим. История в него никаким боком не входит! Мы желаем стать программистами, экономистами, менеджерами, докторами… не важно кем, хоть водопроводчиками. Заучивание дат, как и прочая твоя болтовня – пустая трата нашего времени!»

- Люди ищут во всем пользу, – слегка раздражался он, в очередной раз наблюдая, как все его старания сделать скудоумных учеников хоть капельку мудрее идут прахом. – Это понятно. История, по мнению толпы, обязана чему-то учить. Но, во-первых, не обязана. Хотя и может, только вряд ли кто способен в самом деле извлечь из неё уроки, для этого надо обладать недюжинным умом. Например, большинство из тех, кто часто мелькает нынче на экране с экспертным мнением, стараясь подкрепить свои рассуждения экскурсами в прошлое, разумеют, обычно, не больше ракушки.

Внезапный выпад в сторону ТВ вызывает смешки, напряжение в классе спадает. Ученики начинают прислушиваться к преподу, вновь проникаются доверием к нему.

- Во всём нужна осторожность, - продолжает он гнуть свою линию. - Будущим поколениям кажется, будто они лучше видят, лучше знают. Но так ли это?.. Не принимают ли они желаемое за действительное? Есть мысль, что позднейшие наслоения мешают реальному пониманию происходивших прежде процессов. Опираясь на мнение поколений комментаторов комментариев, доверяясь авторам поздних наслоений, утопая в постмодернизме, лишь отдаляемся от первоначальных истин.

Такой ответ повергает школьников в растерянность, подкрепляя их возмущение «ненужностью» предмета:

- И как с этим быть?.. – изумляются они.

- В идеале - изучать первоисточники, углублять познания о том либо ином периоде, составлять собственное мнение. Подвергать авторитетные заявления разумным сомнениям. Критика - первейший инструмент исследователя. Терпение и смирение внутреннего голоса цивилизации - второе.

- Но это сложно! – отмахиваются ученики, подразумевая: «Нам это нафиг не нужно!»

- Точно, потому мы и получаем информацию через призму учебников. Вместо того, чтобы напрямую обращаться к фактам, «кушаем» так сказать из пятых рук. Изучаем по итогу некую «псевдоисторию», утверждённую кем-то свыше. Передающую события в ключе полезном, по мнению недалёких представителей власти, подданным. Вся школьная программа, по сути, таковой и является. Где главное - воспитание полезного державе благоразумного болванчика. В духе патриотизма и правильной морали. Хотя мы с вами от программы частенько отвлекаемся. Не для того, конечно, чтобы проявить непокорство, боже упаси! Тем более, подобные проблемы нимало нас не касаются. В нашем государстве с этим всё отлично, да и программа у нас превосходная, – саркастично подмигивал он тем из ребят, которые слушали серьёзно, словно разделяя с ними некое таинство. – А чисто из любопытства, ради расширения кругозора. Для общего развития. Утверждают – это полезно.

Кому надо – тот поймёт. Остальным будем меньше шансов настучать на неугодного препода. Никакой педсовет к такой трактовке методов обучения не подкопается.

*

А вечерами, после школьных занятий и проверки тетрадок, оставался наедине со своими амбициями – лицом к лицу.

Чем ему действительно нравилось заниматься, так это бесконечными исследованиями. Являясь своеобразной формой эскапизма, они уносили сознание из постылой реальности в захватывающие дали. Как в детстве. Всё новые и новые сведения приятно подпитывали интеллект, тяга к знаниям с возрастом не ослабевала.

Но простого пополнения умственного багажа стало недостаточно. Знания требовалось освоить и как-то применить, отлить в новую форму. Хотелось выйти на широкую аудиторию, захватить её внимание. Душа жаждала великих свершений.

Поначалу не знал, за что взяться – такое раздолье тем! Его увлекал то один исторический момент, то другой, то третий. Погружался в тему с головой, проверял и перепроверял сведения, выдвигал гипотезы, по-своему интерпретировал события…

Тридцать, сорок минут пытался «серьёзно» работать, а потом, отвлёкшись на неожиданную задачу, случайное слово, побочную тему, с лёгкой душой пускался, словно отрадный путник, в нечаянные изыскания. Последние чем-то напоминали «кипу» инков – когда один узелок шнурка тянет за собой второй, а тот – третий. И вот уже несёшься, подгоняемый любопытством, мимо десятка разноцветных узелков, переживая бездну удовольствия. Пока не обнаруживаешь себя однажды в ином месте - другой стране, другом историческом периоде, абсолютно другом контексте… Между тем в реальности проходит месяц-другой-третий, а основная задача не продвигается ни на йоту.

Вообще, в жизни хватало отвлекающих событий. Дома со временем появилась не только жена со своей кошкой, но и такие безусловно полезные вещи как компьютер, интернет. Дайл-ап модем приятно наполнял пространство комнаты тёплым шумом ночных колбэк подключений. Место книг вскоре заняли фидо-конференции, затем полноценные сайты и блог-платформы. Информации внезапно стало много. Настолько много, что поле для исследований расширилось практически до бесконечности.

Несколько лет спустя словно опомнился – он всё тот же школьный учитель без будущего, без перспектив. За это время бывшие сокурсники защитили диссертации, так или иначе продвигали науку; их имена запечатлелись на заглавных листах новейших учебников. Ему же оставалось лишь с завистью глядеть на чужие успехи со стороны.

Разве что бумажная картотека имён, названий, цитат и мелких заметок которую он мечтал однажды перенести в электронную форму, чтобы освободить окружающее пространство и вздохнуть посвободнее, чему мешала вечная нехватка времени, всё росла и росла.

Дополнительные знания очень помогали в классе. Заметив, что ученики начинают скучать, мог внезапно сменить тему, вспомнить подходящий случаю забавный исторический анекдот, поразить школьников занимательным курьёзом, поделиться красивой легендой, либо пересказать потешную побасёнку, навроде приключений Ходжи Насреддина.

Стоило только словно невзначай обронить:

- Даже такой обычный предмет девичьего туалета как бюстгальтер имеет богатую историю - и весь класс тут же превращался в слушателей, даже самые отпетые замолкали.

Доставал из шкафчика у задней стены кабинета пачечку вырезок, наклеенных на картонки, и подтверждал аргументы свидетельствами. Картинки, естественно, были тщательно отобраны и довольно невинны. Ещё не хватало, чтобы донесли, будто препод распространяет среди учеников порнографию.

Секс, жестокость, дворцовые интриги, нераскрытые загадки древности, байки о знаменитых фальшивках - он прекрасно понимал, чем увлечь внимание недозрелых слушателей и периодически этим пользовался. Но очень хорошо осознавал, где находится грань, за которую заходить не стоит. Так что если на него и поступали иногда жалобы директору, то не в связи с подобными уроками.

Со временем стало ясно, что быстро достичь успеха, как прежде мечтал, не получится. Хотя, казалось бы, сидит на золотой жиле, которую вот-вот удастся разработать. Но каждая попытка сделать какое-то пусть маленькое открытие, не говоря уже о крупном, терпела крах. Сложно было осмыслить всё богатство впитанного за жизнь материала. Может, таланта не хватало? Или силы ума? Наверное, чересчур расслабился. Слишком мало усилий приложил в нужном направлении - пора нагонять!

Но чем больше давил на себя, тем менее продуктивной становилась работа. Требовалось срочно найти какой-то выход, чтобы не впасть в глубокий кризис и не потерять веру в своё предназначение.

В самые трудные дни вспоминал о старине Жюль Верне. Фантаст, по словам некоего советского биографа, упорно учился, готовился аж до 34 лет. Лишь затем начал полноценно писать, зато сумел благодаря такой подготовке полностью раскрыть свой талант.

Выходит, по сравнению с классиком, у него полно времени – ему ведь даже тридцати ещё не исполнилось! Дело, однако, грозило растянуться на десятилетия… Чем дольше пытался упорствовать в своём начинании, тем сильнее ощущал себя молодым стариком, погрязшим в пыли.

Однажды созрело очевидное решение - снизить требования к себе. Точнее, как советуют психологи, сформировать сбалансированные требования.

Итак, большого учёного из него не вышло, это следовало признать. Хорошо. Пусть. Тогда почему бы, например, не примерить на себя роль популяризатора науки? Автора одной из тех книг, какие сам обожал в детстве: доступной по форме, насыщенной по содержанию и дьявольски интересной?

Воспроизвести всеми любимый стиль, полный невесомой иронии. Благодаря которому у читателя возникает ощущение, будто автор – настоящий знаток, умеющий распоряжаться материалом настолько виртуозно, что чем-то даже напоминает мастеровитого фигуриста, скользящего по льду на острие конька и с непринуждённостью объезжающего неожиданные препятствия.

Охваченный новой идеей, новым большим направлением, воодушевлённо взялся за дело.

Вот только реализация по-прежнему оставляла желать лучшего. Никакой иронии из него не изливалось, кроме раздражённой.

Он вроде как старался упростить задачу, добиться более поверхностного, неглубокого изложения. Но вместе с тем непроизвольно пытался впихнуть в каждую страницу побольше информации – подробно описать нюансы древнего мироустройства, насытить черновик дополнительными, любопытными с его точки зрения, сведениями.

Текст выходил тяжеловесным, тонущим в подробностях, скучным. Он сам ощущал недостатки избранного подхода при вычитке и правке, но ничего не мог с этим поделать. Найти золотую середину почему-то не получалось. Попытки что-то исправить превращались в сизифов труд.

Корпя над бесконечными трудами по всемирной истории, иногда урабатывался до такого состояния, что начинал видеть и слышать собственных героев и наблюдать происходящие с ними события во сне, как наяву. Яркие ночные видения, краткие вспышки, которые наутро обычно забывались, зато оставляли после себя странное послевкусие незавершённости, но истинности увиденного. «Подсмотренные» таким образом эпизоды древности затем отчаянно желал вспомнить, наполнить жизнью, эксплицировать.

Осколки этих ночных видений, под влиянием настроения, иногда пересказывал школьникам, пытаясь подметить степень их заинтересованности нетипичной, по сравнению с обычными россказнями, фабулой. И с удовольствием подмечал, что уроки такого плана пользуются у школьников неизменным успехом.

Так что вскоре раскрепостился, стал всё чаще подкидывать ученикам не только фактические, удостоверенные наукой, но и собственные описания событий, в виде подобных сюжетцев. И сам отдыхая от обязательной программы и ребятам давая приятную разрядку. А когда на него накатывало «вдохновение», на яркую новеллку мог уйти целый урок.

С годами стал довольно умелым рассказчиком. Ему приходила в голову то одна дополнительная деталь, то другая. Пытаясь добиться той идеальности, что привиделась во сне, и воссоздать событие в полном великолепии, постоянно менял то одни, то другие мелочи, благодаря чему повествование обрастало интересными подробностями и насыщалось интригой.

До верного полируя одни и те же небылицы перед учениками, добивался максимальной выразительности. Так что детишки, подпав под очарование старины подпитанной «ночной» фантазией препода, обычно слушали затаив дыхание.

Однако, несмотря на некоторые школьные успехи, основную ежевечернюю работу сопровождали непреодолимые трудности, энтузиазм вскоре начал затухать. Невозможность выполнить задуманное точно и в срок порядочно угнетала.

Сколько может протянуть человек на голом энтузиазме? Два-три года… пять… больше?.. Когда ежедневно происходит одно и то же. Крутишься словно белка в колесе и не можешь вырваться из замкнутого круга. Когда сами попытки вырваться не приносят ничего, кроме разочарования. Когда на протяжении дня постоянно обнаруживаешь себя не там, где хотелось бы, а в одном и том же затхлом педагогическом коллективе. Где всё настолько протухло, что окружающие давным-давно расстались с какими бы то ни было мечтами, позабыли даже, что у них какие-то мечты вообще когда-то были. А может, что самое страшное, никаких мечтаний и не было никогда. Закончить ВУЗ, устроиться куда-нибудь на зарплату. А дальше – хоть трава не расти – что сверху скажут и какую программу принесут, то и исполним. Тут дотянуть бы до пенсии — вот и жизнь удалась.

Как он вообще позволил себе очутиться в этом болоте? Хотя, с другой стороны, ну поступил бы в аспирантуру, начал преподавать в университете... Те же проблемы, только в профиль. Вместо грызни в учительской, грызня в деканате. С одной стороны – там учатся ребята постарше, уже вроде как знают чего хотят, к чему стремятся... с другой – когда сам он был студентом, сколько человек на потоке, из сотни с лишним, знали где находятся и понимали, что они вообще тут делают? Наверное, не больше десяти. А он, при всё энтузиазме - оказался просто одним из них. По итогам учёбы - даже не в тройке лучших...

Наступал очередной период самобичевания. Новый виток разочарования, ненависти к себе, ненависти к окружающим. Затем - безразличие.

Приходилось вновь, теперь уже кардинально, снижать требования к себе. Но к такому оказался не готов, это расходилось с годами нажитым представлениями о себе и своём предполагаемом месте в мире. Уткнувшись в очередной творческий тупик, вынужден был вновь бросить работу. На сей раз надолго, на годы.

*

Вся жизнь, размышлял он, состоит из взлётов и падений. Новых взлётов и ещё более глубоких падений. После очередной неудачи остаётся или навсегда отказаться от попыток что-то в жизни изменить, либо ещё настойчивее верить в судьбу и продолжать упорствовать в заблуждениях о себе до конца. Поначалу решил было пойти по первому пути - посвятить время семье. Тем более, когда после пяти лет несуетного сожительства неожиданно забеременела супруга.

Но рождение ребёнка вновь перевернуло всё с ног на голову. Если раньше думал лишь о собственной славе, теперь сознание заняли мысли о наследии, которое обязан оставить сыну. Пламя честолюбия разгорелось с новой силой, стало особенно требовательным. Как кровожадные боги древних.

Пока жена возилась с подгузниками, его охватила сумасшедшая жажда деятельности. Первым делом пересмотрел старые черновики. Нынче, когда удалось избавиться от множества иллюзий, смог более трезво оценить прежние «достижения».

Отдельные места набросков оказались не столь ужасны. В них виделся потенциал. Если сосредоточиться только на удачных моментах – возникало основание для будущих успехов. Главное, не пытаться снова выпрыгивать из штанов, а двигаться шаг за шагом.

Что ему удавалось лучше всего? Как показала практика - короткие истории на грани правды и вымысла.

Определившись с направлением, ощутил прилив вдохновения. Возникла возможность несколько отстраниться от опостылевшей науки, окунуться в приятный мир воображения. Словно возвращение в детство, только на новом, более высоком уровне. Требовалось всего лишь нашинковать собранную за годы груду материала на деликатесные кусочки. Отсекая лишнее, избавляясь от тяжеловесности, постараться приблизиться к устным рассказам, которые так очаровывали ребятню. Работа до поры до времени стала приносить удовольствие.

Без трудностей, однако, не обошлось. Привыкнув за годы к академической манере повествования, не так-то легко оказалось избавиться от избитых приёмов.

Умение приходит с опытом, говорили они. Учишься в процессе. И хотя, казалось бы - фабула тебе ясна, составлять слова в предложения научен с детства. Хорошо знаком со всем известной и понятной схемой – той, где зачин, кульминация и развязка. Есть внутреннее понимание напряженного действия, драматичного конфликта, существуют некоторые идеи о доведении читателя до катарсиса...

Но при попытке собрать все эти вещи воедино - текст рассыпался. То, что неплохо звучало в устном виде, оказывалось слишком плоским на бумаге.

Напоминал самому себе в этом деле малыша, который как раз учился ходить и вечно падал. Как ни старался перенести картинки из головы на бумагу, выходил лишь бледный пересказ, страницам отчаянно не хватало художественности. Да и к содержанию возникали вопросы. Текст местами выглядел настолько беспомощным и наивным, будто его писал ребёнок, а не зрелый педагог, муж и отец. Одно дело развлекать досужими анекдотами учеников. Другое – обращаться к более взрослой аудитории.

Вместе с тем возникали другие сомнения. Хороший рассказ – половина дела. Даже если каким-то чудом такой напишет, кто станет вообще читать его в нынешнем прекрасном, стремительно изменяющемся мире?

Да и в самой способности написать хоть что-то по-настоящему талантливое уже сильно сомневался. Он слишком погряз в классической традиции: сам устарел, видение его устарело, попытки соответствовать хрестоматийным образцам давно изжили себя.

Будто одним фактом рождения в застойном СССР уже отстал от времени – словно перфокартовый ЭВМ на фоне мощных суперкомпьютеров. Отчётливо понимал эту истину, в очередной раз пересматривая «Рим», «Спартака», «Викингов» и завидуя создателям западных сериалов со страшной силой. Может они и косячили в мелочах, зато в целом изображали яркую, живую, впечатляющую картинку древности, о приближении к качеству которой он мог только мечтать.

Вот где уровень, вот где люди работают, вот где собрались самые талантливые из талантливых. На фоне сериальных «пеплумов» все его тривиальные потуги воплотить образы прошлого в наивных недоисторийках выглядели детским лепетом.

Однако, все эти прекрасные телефильмы, если хорошенько разобраться, не столько углублялись в историзм, сколько отображали современную повестку. Показывали, по сути, нынешних людей среди античных декораций, лишь добавив к их поступкам перчинку вседозволенности.

Так возникла новая идея – передать в литературном виде не столько внешнее поведение, сколько тогдашнее сознание людей. Изобразить в своё время, в своём месте. Со всеми их заблуждениями, причудами, странным своеобразием. Наполнить, при помощи силы воображения, плотью и кровью.

Мысль увлекла масштабом, новыми возможностями. Вмиг унесла его вдаль от реальности.

Кто не мечтал в своё время о великих свершениях? Но мало кому удалось перенести эту потребность во взрослую жизнь. Большинство отчаялось при первых же столкновениях с реальностью и навсегда забросило мечту. Вот только не он. Чем дальше, тем сильнее упорствовал. Надеясь накопить такую творческую силу, которая позволит однажды разорвать супротивную ткань реальности и добиться желаемого.

Стал вновь писать через не могу, переступая через себя, но долго длиться подобное не могло. Произошло то, что и раньше – стал всё чаще откладывать дело до следующего раза. Следующий раз между тем мог случиться через неделю, через пару месяцев, через полгода...

Неспособность реализовать творческие намерения приводили к выгоранию. Иногда вообще переставал различать - движется ли с возрастом вперёд и вверх, либо постепенно деградирует? Хотелось бы твёрже понимать, какими путями пошло развитие, но уловить этого не мог, так как не обладал возможностью взглянуть на себя со стороны. Тогда просто ходил в класс, задавал ученикам однотипные вопросы по пунктам учебника, выслушивал стандартные односложные ответы, а вместо занимательных небылиц скупо пересказывал обязательную программу.

Он всего только рядовой учитель истории и ничего более - знай сверчок свой шесток.

Да и в быту находились дела поважнее, вечно что-то отвлекало от созидания. То ребёнок вдруг заболеет, то у жены случится внеочередная истерика, то машина опять на ровном месте сломается. Только, казалось бы, начался учебный год, как уже конец четверти, а там и летние экзамены пора принимать... Проблем хватало.

Периоды апатии, впрочем, рано или поздно заканчивались. Самокопание и внутренняя неудовлетворённость отступали на задний план. С весною в груди начинало помалу разгораться тепло, переходящее в творческий жар. В голову приходила новая концепция успеха, увлёкшись которой, спешно переделывал ветхие наброски, торопясь заливать свежее вино в старые мехи.

Годами он в подобном цейтноте пытался что-то создавать - писал, комбинировал идеи. В итоге накопилась внушительная груда этюдов, но ничего законченного. Куски текста кочевали из черновиков в черновики, из набросков в наброски.

Сложился целый компендиум, эдакая «Книга незавершённых сюжетов». Наглядное свидетельство его творческого бессилия.

Как же он опустился! От высоких юношеских мечтаний, планов произвести переворот в науке или хотя бы создать образцовое историческое полотно - до автора невнятных «псевдоисторий». Да и то... недописанных.

Напоминал самому себе отчаявшегося архитектора. Стремившегося создать безупречный лабиринт - сложное, красивое, таинственное сооружение без единого изъяна. Но заблудившегося невольно в собственной мрачной, недостроенной постройке.

С другой стороны - так ли важно совершенство? Незаконченность, туманность, обрывистость всегда прельщали публику. Затейливый фрагмент прельстительнее целого, ведь мало того, что вмещает основные его достоинства, но заодно лишён множества присущих ему недостатков – например, неизбежных для объёмного текста длиннот и общих мест. А главное – порождает загадку, которую пытливый ум стремится во что бы то ни стало разгадать.

Какие книги волнуют больше всего? Те, в которых последняя точка поставлена, но описанная ситуация выглядит незаконченной и словно продолжает развиваться вне текста. Полностью высказанное тоже может оказаться поразительным, но сколько всего неизведанного скрывается за недосказанным! Открытый финал настолько потрясает воображение читателя, что у последнего возникает иллюзия личной сопричастности судьбам героев. Точка плавно оборачивается многоточием, история обогащается домыслами, подстёгивает к изобретательству, сотворчеству с автором.

Порождая сопричастный тексту, но отдельный, можно сказать – сопредельный, мир воображения. В пространстве которого каждый сам себе Господь Бог и произвольный художник.

Совокупность обрывочных текстов, мыслил историк, опираясь на собственный опыт изучения источников, редко дошедших до наших дней в целости, усиливает такую ситуацию, придавая отсутствующему содержанию ещё большей загадочности, настойчиво требующей разгадки.

Обрекает будущих исследователей на непрестанные попытки распознать вложенный в лакуны метасмысл, на бесконечное, никогда не достигающее полноты, исследование, - как и положено истинному лабиринту.

Так почему бы не создать из массы лоскутков масштабное полотно - многообразное, многоликое, в чём-то мифическое, но и основанное на реальности одновременно с тем? Пусть, ложное в мелочах, зато осиянное крупицами истины?..

Короче говоря, он вновь дал волю пустым мечтам и взвалил на плечи невыполнимый замысел. В который уже раз.

И хотя привычно думал, что ему только сорок лет, а значит – вся жизнь впереди, ещё всё получится, иной раз с ужасом вспоминал, что уже, на самом деле, слегка за сорок, а он лишь топчется на месте, да и перспективы чего-либо добиться, откровенно говоря, довольно туманные.

Так, поневоле, сконцентрировался всем существом на последнем шансе, когда: «либо Цезарем, либо ничем». Или, как в том анекдоте: «хоть тушкой, хоть чучелом, но сваливать отсюда надо!»