- Встать. Суд идет.

В зале суда народа набилось - не продохнуть. Майское солнышко нагрело, местами ржавую, жестяную крышу. И тепло разлилось внизу, словно в бане. Лениво кружила еще сонная муха вокруг пыльного плафона. Судейская коллегия чинно заняла свои места. Истцы и ответчики тоже. При звуке голоса судебного пристава все встали.

- Дело номер 52 о правомерности завещания Ульяны Казимировны Тарасовой. Председатель судебной комиссии Галина Тимофеевна Скляренко, члены судебной комиссии....

Марьяна впервые в жизни присутствовала на заседании суда. Собственно говоря, в ее присутствие не было необходимости. И взяли ее "в район" по совсем другим делам. Но разнесла она все бумажки быстро, повезло: и в райкоме и в налоговой встретила бывших одноклассниц и потому не пришлось отстаивать очереди. Если бы не приказ председателя ждать, давно бы уже вернулась. Но начальству виднее. И Марьяна сидела в душном зале, истекая потом и пыталась вникнуть в перипетии скучного процесса. С самого утра слушала нудный, как у пономаря в церкви, голос судебного пристава. Слова пролетали мимо, звуки голоса укачивали её, как в колыбели, от жары и спертого воздуха клонило в сон. А вспоминалась, почему-то, баба Уля...

Перед глазами девушки морозная зима развернула сотни рулонов домотканого полотна, выбеленного до бликов синевы. Крахмально поскрипывал снег под ногами. Холодный ветер норовил продуть насквозь, воруя тепло её молодого тела. Три дня мело, в первый вечер оборвало провода, и вот сегодня только бригада электриков должна была опять наладить свет по селу. Марьяна торопилась в сельсовет, узнать у председателя о том, пробиваются ли от райцентра в их сторону трактора, разгребая дорогу. Будет ли помощь? С пяти утра она вместе с отцом и братом на три лопаты прокладывали путь к калитке и хлеву. Ревела голодная скотина, к которой больше суток добраться не было возможности. Заполошно, словно их режут, визжали свиньи. Сугробы засыпали окна, местами их намело под конек крыш. Больше часа они уминали снег, чтоб открыть хоть чуть дверь. Марьянка, как самая тоненькая, просунулась через щель первой и заработала лопатой, бросая белую, рассыпчатую крупу вверх - так высоки были заносы. Следом в расширившуюся щель пролез братишка.
- Эхма! Вот это зима! Замело так замело, - с мальчишеским восторгом оценил он картину, утонувшего в снегу села.

Молодые яблоньки в саду полностью укрылись в искристых шатрах, старые деревья протыкали снежный полог густо облепленными белым ветками, словно руки тянули из неподвижной пучины. Мороз пробирал. Благо, ветра не было совсем. Марьяна без устали подбрасывала снег вверх и чуть в сторону, очищая проход к хлеву. Дед притаптывал тропинки за внуками. Вскоре выбралась мать и пошла, словно танк, к хлеву, бряцая над головой подойником. Но увязла почти сразу и заплакала от болезненного мычания коровы. Вышел отец, зло оглядел фантастическую картину, Марьяна подбросила опять полную лопату снега и он замерцал, рассыпаясь кристаллами снежинок в воздухе.
- Хех, красотень, однако,- сменил гнев на милость отец и ухватился за лопату.
Как-то, с горем пополам, к обеду удалось расчистить тропинки.
- Марьяна, иди к сельсовету, проси у Сергеича людей и на Лесную, - попросила её мать, - там баба Уля, не замерзла бы, да и не откопаться ей одной...
- Добрэ, мамо, - покладисто согласилась Марьяна, уловив напряженный взгляд отца, но не придав значения.

Продуваемая всеми ветрами улочка оказалась почти проходимой. Марьяна и проваливалась всего-то по колено и только местами по пояс. Брела к сельсовету, понимая, что надо еще помочь тем, кто сам не откопается. У кого как идет процесс извлечения на свет божий можно было понять по звукам. Там, где истерически орали еще свиньи и коровы, те не отрыли проходы к хлевам.

Баба Уля отчаянно бросалась на крепкую дубовую дверь с самого утра. Жалобно мычала Зорька в сараюшке, истошно визжал хряк.

- Потерпите, потерпите, голУбы, щас я к вам доберусь...- успокаивала их Уля, понимая, что её не услышат.

Раздались удары чего-то тяжелого: то Зорька сумела отвязаться и била со всей дури в засыпанную дверь хлева. Баба Уля догадалась об этом и начала подбадривать любимицу:

- Вырывайся, вырывайся, Зорюшка, и иди сюда, я же старая совсем уже, не пробьюсь одна. Руки и ноги бабы Ули дрожали от нечеловеческого напряжения, но она продолжала с фанатической настойчивостью плечом вышибать дверь. Окна засыпаны полностью, в хате тьма. Керосинка чадит и почти не дает света. Дверь все не поддавалась, но Ульяна точно знала, что мало помалу, по миллиметру, но она сможет уплотнить снег и сделать щель. Но пока дверь, при поддержке сугроба с другой стороны, стояла насмерть. А плечо уже болело и так сильно, что Уля боялась выбить его.

Марьяна пока дошла успела вспотеть и покрыться коркой льда. От калитки к сельсовету вела уже расчищенная дорожка. Председатель вместе с секретарем собирали народ на помощь одиноким. Иван Сергеевич увидел Марьянку и заулыбался. " Файна дивчина выросла у Парчуна, ой файна. Если в мать не только лицом, но и нравом, будет кому-то счастье."

- Марьянуся, иди по хатам, зови народ, кто уже откопался. А то до вечера от рёва скотины мы все оглохнем!
- А к кому идти, Иван Сергеевич? Можно я на Лесную вначале?
- Добре, Лесная так Лесная. Ты вдоль улицы иди и кричи людям от калиток. Может еще кого понаберешь в пути. Мы тут с Коцяковыми хлопцами по центральной улице пойдем, а ты иди на крайние.

Пять братьев Коцяков стояли одной группой чуть левее входа, перетаптываясь и всем своим видом показывая готовность к работе. Семья их была большой - двенадцать у матери и все сыновья. Вот старшие и откопались раньше всех и уже собрались выручать односельчан.

- Эгей! - Раздалось задорное из-за сугробов, - Помощь кому нужна?

Марьяна узнала голос Надюни Блажийчук, старшей дочки их соседа Петра. Надюня была бригадиром маляров на колхозе и еще той заводилой: всегда "впереди планеты всей". И точно, во двор она не вошла, а ворвалась(и как не устала, пробиваясь по улице?) И ворвалась не одна - с группой девчат, уже успела собрать свою бригаду.

- О, молодая гвардия прибыла! - отсалютовал, пряча усмешку, председатель сельсовета, - Ну что? Мы с близнецами, - кивнул в сторону Коцяков, - прямо пошли, а ты, Надежда, веди своих девчат на Набережную, А Марьяна с остальными братьями - на Лесную. Чего замерли? Приказ ясен?
- Так точно! - вытянулись в струнку два средних брата-близнеца, вернувшиеся совсем недавно из Армии.

Три группы расходились по сторонам, расчищая дорожки. Село Н..ка - большое. Колхоз-миллионер, более трехсот домов и все почти кирпичные, новые. Жили люди в селе не бедно. Свой клуб, школа, амбулатория, называемая ФАПой, детский сад. Молодое село, крепкое. Бурлила в нём жизнь, и новые дома росли, как грибы. В следующем году обещали газ провести - вот заживут тогда люди. Подобные снегопады в этих краях случались крайне редко. А такого не помнил никто. Старые мазанки, которые почти никто не рушил, а держали как летние кухни, выдавали своё присутствие только печной трубой. Хлевы местами тоже засыпало полностью. Даже высокие дома редко у кого проглядывали узкими полосками окон над снежным полем, в которое превратилось всё вокруг. Откопаться самим было очень трудно. А если еще дверь примерзла, то хоть топором подвешивай её да выбивай. Зима за три дня успела похозяйничать на славу.

Группа Марьяны шла неспешно, пробивая метр за метром дорожку к улице Лесной. На крайней от леса улице было не так и много домов, всего-то десяток. Но именно там жила семья Швецов - дед Игнат и баба Яна, единственный сын которых поехал на Север за длинным рублем да и остался там: обженился, настрогал детишек, и теперь только летом, и то не каждый год, навещает мать-отца со своим голосистым выводком. В третьей хате жила Ольга Никаноровна - молодая учительница с грудным ребенком, Никиткой, её муж на прошлой недели угодил в больницу с воспалением легких. А в хате больше никого не было, понятно, что самой ей не откопаться. А дальше, в крайней хате - баба Уля соловьиха, одна как перст...

Пробивались почти с боем. Ветер начал крепчать, засыпая колючим снегом глаза и сразу же присыпая тропинку. Крупные Коцяки приминали снег ногами, молча пыхтели. Подходя к очередному дому, Марьяна звонко, а вскоре уже хрипло, кричала:

- Хозяева!!! Живы???
- Ага!!! Откопались почти! Мы сами. Це хто?
- Марьяна я, Парчунова!
- Дай тоби Боже здоровья, дытыно!

К их группе присоединились еще двое: крепкий дед Марчук, своей живость в шестьдесят еще дававший фору молодым, и Иван Третяк, сын завуча школы Маргариты Афанасьевной. Так и мели лопатами уже семеро. Швецов откопали за пару часов, выпили горячего чая, прямо на улице, чтоб не разомлеть, и пошли к дому учительницы. Из трубы дома Ольги Никаноровны поднималась тонкая струйка дыма. "Экономит, дров в дому мало запасла." - поняла Марьяна и ускорила движение лопаты. Руки сводило судорогой, старый ватник отца, который она надела поверх курточки, покрылся коркой льда. С прядей, растрепавшихся из под платка волос, свисали сосульки. От калитки к двери Никаноровны тропинки не было. Соседи еще откапывались сами. Пришлось пробиваться до самого крыльца, глубоко запрятанного в глубину участка, нового дома. Сад у Никаноровной еще совсем молодой и тонкие стволики не смогли задержать снежного цунами. Дом засыпало до конька. Когда пробились к крыльцу день давно закончился. Откапывались и не слышали ни звука из дома.

- Неужто померзли? - спросил Сергей Коцюк.
- Тьху на тебя! - беззлобно ругнулся дед Марчук, - спят они, укутались чем было и спят. Видишь голландка у неё еще греет. Сейчас разбудим.

Дверь примерзла, пришлось её поддевать снизу топором, который запасливый Марчук приткнул за пояс.

- Вот и пригодился, - налегая на топорище, шептал дед.
- Кто там? - раздалось изнутри, - Саша, ты?
- Это мы, Ольга Никифоровна, - прохрипела Марьянка, мы вас откопали.
- Ой, спасибо вам, мои хорошие, - заплакала молоденькая учительница, кутаясь в тулуп. - К хлеву копать не надо, я утром сама. Там только куры, я поросенка зарезала недавно, а корову свекрови отдала, пока Саша в больнице. Я сейчас, вот только до дровницы откопаюсь, а то лучиной уже топила. Боялась, что замерзнем. Дверь - ни в какую.

Дед Марчук размышлял вслух:

- Хех, годы берут своё... Ты, Ольга, дверь закрой, хату не студи. Я сам до дровницы докопаюсь, она вон - рядышком. Иди к дитяти. А вы, - обернулся к молодежи, - к Ульяне топайте. Ночь уже на дворе, Зорька её притихла чегой-то... Не случилась ли беда?

Марьяна замялась, принимая решение, но дед споро орудовал лопатой и было видно, что сил до дровницы у него хватит.

- Хорошо, мы пойдем, дедушка. Если не справитесь - зовите.

И развернулась во главе отряда спасателей к выходу на улицу. К счастью, небо тоже устало. Снега под лунным светом переливались осколками бриллиантов. Непривычная тишина стояла в селе. Даже псы не лаяли. У Марьяны руки совсем не слушались. От усталости ломило спину, ноги налились свинцом. Братья Коцяки, заметив её состояние, оттиснули назад, сами махали лопатами, а ей приказали утаптывать. Так и согрелась. "Странно, - метались думы в её голове, - почему молчит Зорька?" В чернильно-черном небе сыто жмурились желтые звезды, по селу тут и там мелькали огоньки, вкусно пахло печным дымком и картохой в мундирах. Дом бабы Ули был засыпан доверху и из одиноко торчащей трубы, не вытекала тонкая струйка тепла и жизни. Ком подкатил к горлу Марьяны. "Неужели не успели?"

Продолжение следует.