Маме моей посвящаю


Вы никогда не видели, как из женщин получаются снежные бабы? Аля тоже не поверила бы в это, если бы снежной бабой не стала сама...

Это происходит так: откуда-то изнутри, что -то медленно, но верно студит сердце. И в общем, ничего не происходит, только все время холодная кожа и очень хочется спать. Ты ходишь, разговариваешь, но это не ты.

Аля так и жила - ходила в школу, вела уроки, делала все по дому - все точно, вовремя, хорошо, как робот. В её времени и пространстве между пятичасовым подъемом и десятичасовым отбоем шла ровная прямая линия. Аля шла точно по линии, не смотря по сторонам, шла ровно, без спешки, никуда не сворачивая, и от этого мерного движения у нее в ушах все время раздавалось - шшшшшшшшшшш.

... И только дети... Дети, это такие зверьки, которые не верят в спокойное равнодушное шшшшшш, если в самых лучших глазах на свете, всегда живых, ласковых и любящих, кто-то опустил жестяную заслонку. И маленькие ручки держали Алю на краю пропасти, не давая сделать шаг...

В середине ноября, когда на село опустились непрозрачные тучи, и уже в пять вечера серый воздух уплотнялся, тяжелел, и ложился покрывалом, облепляя дома и сараи, в дом к бабе Пелагее явился Борис.

Чуть поигрывая своим тонким, кошачьим, ухоженным усом, прищурился, оценивающе посмотрел на сестру, худую, серую, совершенно не похожую на ту, счастливую, золотую, конопатую девушку, всю в сиянье рыжих волос, которая стрелой носилась по деревне всего месяц назад..
Над корытом, по локоть в мыльной воде стирала белье незнакомая сутулая женщина с острыми локтями, ходящими, как челнок туда-сюда.

- Алюсь! Хватит уже. А? Бабку пожалела что ль бы?

Аля медленно подняла глаза, вытерла руки о фартук. Борис был по-прежнему блестящ, вылизан, сиял как медный пятак, хоть и прихрамывал после той дикой драки и ходил с тонкой фраерской палочкой, правда тяжело опираясь об нее на подьеме.

- Чего тебе?

- Женюсь. Вот чего!

- И на ком?

Але было соврешенно все равно - кто и на ком, она все спрашивала автоматически, почти не слушая ответов.

- Не поверишь, Линой зовут. Из Саратова, ни хухры тебе. Красииивааяяя.

Борис протянул фотку нежной красавицы с белокожим полным личиком, русалочьими глазами и родинкой над верхней гу бой.

- И чего?

Але очень хотелось, что бы Борис, наконец, отстал и ушел куда-нибудь. Но брат оставать не собирался.

- Мы тут решили вечером что-то типа пикничка забабахать. Погодка хоть у поганенькая, зато тепло и дождя нет. Позову ребят, Сашку кстати тоже, у меня еще парочка дружбанов из его училища есть. Знакомить буду вас, страдальцев, с Линой. Эт невеста моя, если чо.

Аля тупо слушала, что говорит Борис и ничего не понимала. Вдруг, как будто ее пнули сзади, бросилась к Борису, схватила его за руки и горячо, глотая слезы, быстро зашептала:

- Борь. Богом прошу. Сходи к Лачо, попроси ... Скажи...

Аля запнулась. Она сама не знала, что просить и остановилась резко, опустила голову, слезинки текли и попадали в рот. Борис озверел.

-Дура, б... Ты совсем охренела что ли? Не! Ей в морду насрали, а она ещё и рот подставляет. А ты пойди, дай ему, чо. Может он одууумается... Сватоооов зашлет, к тебе, идиотке. Ты кто там у нас теперь? Белая шлюха?
И видя, что Аля побелевшими пальцами вцепилась в вишню, чтобы не упасть, приобнял её, взял за подбородок.

- Извини. Ушел он, Аль. С невестой. С табором её. Теперь не жди. Ну может - к лету и зайдет. Плюнь и разотри. Завтра с нами пойдешь. А не пойдешь - силой поволоку. Там и Сашка будет, еще один страдалец цыганский. Дались вам эти романские страсти, б.... Придурки!

Поздно вечером Аля долго стояла перед зеркалом с интересом рассматривая худую женщину с кое-как заколотыми волосами и тусклым взглядом.
И вдруг, неожиданно для себя, сказала ей, прямо в зеркальную муть

- А пойду!

....

Вечер был, на удивление теплым, солнце садилось за рекой в туманную хмарь, откуда-то взялись комары и звенели в тиши. В этой стороне случались неожиданно такие дни среди поздней осени, когда вдруг, на короткий срок возвращалось тепло и все путалось - весна, осень, лето. Вдруг снова расцветали степные неяркие цветочки, клевер, анютины глазки, ромашки. Их было мало, но они упрямо тянули головки к небу. И тогда в сердце тогда поселялось сосущее чувство то ли ожидания, то ли потери,

На пляже развели такой огромный костер, вроде решили обогреть тихую, засыпающую реку, пробудив от сна русалок вместе с лягушками. А чуть в стороне, ребята развели очаг, уже поменьше, жаркий как топка и варганили шашлычок.

Девушки сидели на покрывалах, молчали. От тепла разморило, да еще легкое яблочное вино, которое мастерски делала баба Таня, мать Бориса, кружило голову нежно и обморочно. Аля смотрела на небо, там далеко, кто - то медленно гасил мерцающие огни, качались темные облака. Боль уходила, так бывает, когда выпив горсть таблеток и уже потеряв надежду, вдруг чувствуешь, что вдруг разжался обруч, стягивающий голову.

Подскочил Борис. Плюхнулся на покрывало, обнял Лину, нагло потискав её за грудь, та захихикала тоненько.
- Ну что, дуры? Грустите? Такой вечер, а они тут спят. Пошли к костру, там кто пришел... Алька! Твое нанэ сутулое и рядом не стояло!

Он вскочил, за руки, силой поднял девушек и потащил к очагу.

Тихий гитарный наигрыш тонул в сгустившейся темноте. На стволе ивы, опустившейся в воду, образовавшей естественную кривую лавочку сидел красивый шатен в темной водолазке. Он перебирал струны, лениво и томно, но видимо был мастер, и звук, тихий, но мелодично-точный ласкал слух. Когда девушки подошли, парень привстал и слегка наклонил голову в знак приветствия.

Подбежал Борис, толкнул Алю в бок и фривольно - игриво заявил

-Ну все голуби в гнезде. Еще Сашке кралю подберу. Сашка, наливай. Витек, не отставай, бросай свою балалайку, гулять будем.

Сашка наливать уже ничего не мог, он был абсолютно, в мертвую пьян, сидел на земле и остановившимся стеклянным взглядом пялился на костер, периодически что-то бурча. Лина снова захихикала.

Витек встал, подошел ближе и длинно, пристально посмотрел Але в лицо, откинул назад густую прядь.

- Привет. Я Виктор. У вас, Аля, кожа светится в темноте.

К утру все замерзли и устали. Виктор укутал Алю в свой пиджак и приобняв, вел через огороды к дому. У калитки развернул к себе и по-хозяйски сжав плечи, откинул голову и долго, сильно целовал твердыми прохладными губами.
Аля не сопротивлялась...

...

- Саш. Ты как?

Аля подошла к Сашке, ремонтировавшему ворота в свой двор.

- Что то ты мне не нравишься, молчишь все.

- Да чего говорить. Уезжаю скоро, на той неделе. Меня батька в соседний совхоз пристроил, все подальше от змеюки этой.

- Сашка. Ну что ты трепешь зря. Чем она -то тебе виновата? Ничего не обещала, даже в твою сторону не смотрела никогда. Ты сам себе накрутил, как кот на глине. Надумал, черти чего, теперь вот мучаешься.

- Чья б корова мычала! - Сашка злым и абсолютно чужим взглядом зыркнул, как хлыстом стеганул. - Тебе вон пофиг, уже с Витькой ходишь. Вы, бабье длиннохвостое, ваще ничо не чувствуете, у вас только там, под юбкой шевелится. А в сердце ни хрена. Один бросил , со вторым побежала. Сучки.

Аля обалдела. С детства дружила с Сашкой, добрее и радостнее пацана в деревне не было.
Она подошла близко, хотела взять за руку.

-Ппошла ты! - Сашка резко сбросил руку и хлопнул воротами. Потом вдруг выскочил снова, злобно заржал.

- Ты видела, Райка с синей мордой ходит? Это ее мужик лупит, за пузо. А пузо я ей сварганил, после свадебки их сраной, через неделю. В лесочке подкараулил.

Сверкнул глазами, аж перекосило его.

- Скажешь кому, прибью. И ей передай, пусть бога благодарит, не удавил её тогда, отпустил. А ремешок-то приготовил уже. Пожалел, тварь цыганскую.

Аля с ужасом смотрела на парня. В злобном, полупьяном небритом мужике больше не было веселого, доброго Сашки.

....

Людыыыыы, людыыыы добрыя. Помогите, христа ради, скорее. Людыыыы, аааааа.

По улице, увязая в непролазной грязи, в которую превращалась легкая деревенская пыль осенью, после непрекращающихся дождей, бежала седая простоволосая женщина. Она падала, снова вставала и снова падала. И кричала, нечеловечески, выла, как волчица, голос срывался и хрипел.

Аля выскочила со двора, накинув бабкин пуховый платок, за ней вылетел Виктор.
К женщине уже со всех сторон бежали люди, кто-то поднимал ее, кто-то укутывал в пальто. Ребята с трудом узнали в растрепанной старухе хохотушку Марью, мать Сашки. Она стояла на коленях и показывала рукой на свой двор.

Когда Аля добежала, мужчины уже закрывали распахнутые настежь ворота, отец Сашки выгонял мотоцикл на улицу. Аля рванула было во двор, но её перехватил Виктор.

- Не ходи.

- Чтооо? Витька! Чтооо?

- Сашка. Из отцовского ружья, в голову. Не ходи!