Сегодня Геле особенно не хотелось тащиться всю эту бесконечную дорогу от работы домой. Была бы такая волшебная палочка – взмах, и ты дома! Чертыхаясь, она спотыкалась на обледенелых кочках, на которых особенно подло соскакивает нога именно в тот, неподходящий момент, когда ты воспарила мыслями и тут – на! Отбитая задница!
-Вот ведь, живут люди рядом с работой. Раз и дома! А тут охренеешь, пока дотащишься. Слава богу, хоть магазин рядом есть, пусть сельпо, а все что надо, купишь. Хоть сумки не надо переть, как раньше! Не........
Геля очередной раз поскользнулась, выругалась и оглянулась - нет ли кого сзади.
- Б... шею тут вывихнешь, к черту. На всю жизнь кривошея останется...
Она постояла, потерла щиколотку, расстегнув сапог. Все таки подвернула…
- Воооот с…!, Блиииин. Надо кончать с этой руганью, Володя морщится, дурная привычка, говорит…. Ага… Обойдется. У всех мужики нормальные, на жигулях возят. А он на работе с утра до ночи - в шесть вышел, в двенадцать приперся, а ты хоть на палочке верхом скачи. А туда же – привыыыычка. Сама себе мотоцикл куплю, будет знать.
Она ворчала и ворчала пока не добралась до остановки и не села в грязный, словно черт, маленький автобусик, с выпученными фарами. Но вот почему-то все эти ворчливые мысли ее не злили, а тепло-тепло ворочались внутри, заставляя улыбаться.
Деревня, где они теперь жили, была, скорее небольшим поселком, километров в пятнадцати от Москвы, в красивейшем месте. С одной стороны ее обступал сосновый бор, граничащий с бескрайними полями, с другой луга, по которым петляла узенькая, обрывистая речка. Геля сразу влюбилась в это место, но все равно, где -то в подсознании, ее периодически подгрызало неприятное и щемящее чувство тоски по городу. Да еще и добираться надо было "Сто верст телегою", как говорила мать. Верка, та выражалась проще: "....опа мира! " И выпучивала глаза, изображая какие они с Вовкой идиоты.
И правда, чтобы добраться с работы, Геля сначала топала минут десять пешком, через луг, потом тряслась на автобусе до метро, потом, от площади трех вокзалов, ехала на электричке. К счастью, дом был недалеко о станции, и это радовало, иначе с сумками она бы померла, а Вовка, действительно был не помощник, вкалывая день и ночь. Что тут поделаешь, зарабатывали на квартиру.
Вечернее метро встретило ее, как всегда суматошно-беспокойно. На Комсомольской, где толпа приезжих не иссякала никогда, Геля проталкивалась среди сумок и баулов, вся взмыленная от этой толчеи. И тут кто-то схватил ее за локоть, и, сильно сжав, развернул. Черноглазая красивая дама в красной шапке, с ярко накрашенными губами и в длинном черном пальто показалась странно знакомой.
- Зазнааалась. Своих забыла, ишь плывет лодочкой белой. А свои-то помнят! Нашу золотую романо рат...
Секунду она ошалело всматривалась, потом, вроде щелкнули выключателем и зажгли свет.
- Райка! Обалдеть! Ты как здесь?
- Да будя, поцыгановала. О мне это где!
Райка характерным жестом провела себя ребром ладони по горлу, сдернула шапку, тряхнув шикарной копной черных ухоженных волос.
- Я уж три месяца. В больницу пристроилась, мужика нашла. Детей забрала вон, на днях.
- А муж?
- Объелся груш. Он мне сынка простить не мог, чуял сволочь кровь чужую. Волк! Жилы вымотал все, ты бы видела, у меня все тело синее было. Он не бил, Аль! Он не так бил, как мужики баб бьют - он убивал!
- Так он тебя искать будет, они из тюрем – то они все оторванные возвращаются, страшно. Может тебе в милицию...
- А, Алька, судьба она везде с тобой… найдет, не пропустит. Да мне карты добро сулят, я картам верю. А он, скот, из тюрьмы вышел, уж месяц. Тоже к кочевым подался, все бросил. Там ромны у него образовалась, а мне развод дал, типа: "Иди, ты мне не жена".... У нас можно так. и дети ему не нужны, говорю же – волк.
- Где живешь?
- Где... у мужика нового. Там хоромы, он с деньгой. Любит, говорит. Часы золотые дал мне, просто, без причины. Одевает, видишь. Не бьет… пока… Детям конфеты принес, шоколадные. И икру. Ты икру ела?
- Давно, Рай. Не помню уж вкуса.
- Так давай, заходи, чаю выпьем, иль покрепче чего. Я тебе адрес напишу.
Райка вытащила из изящной сумочки блокнот и тоненький золотистый карандашик, быстро написала адрес, сунула Геле листок в карман.
- Слушай, - Глаза у нее блеснули, взгляд стал острым, колючим, - тебе бабка не писала про Лачо? - - С какой стати, Рай? У меня другая жизнь теперь. Все забыто.
- В земле он, Аль. В земле... Из-за тебя ушел туда, в земельку-то.
Колонна с выпуклыми колосьями на светло-сером фоне вдруг почернела в Гелиных глазах и стала падать, а люстра с длинными плафонами, качнулась, грозя придавить. Райка подхватила ее, усмехнулась как-то странно, одним уголком накрашенного рта.
- А говоришь - забыто. Хорошего цЫгана не забыть... помирать будешь, вспомнишь, в животе ворОхнется. Они в нас поселяются, в кожу впитываются, не вытравишь, не выжжешь...
Геля высвободила руку, перевела дух.
- Болел?
- А как же! Болел, золотая. Душой, тобой скраденною...
Помолчала, поправила воротник.
- Да зарезали его. Люди говорит - Чергэн. Не знаю, правда, нет ли... Взяли ее, потом отпустили. Доказательств нет говорят. А она сгинула, никто не знает где. Сын у матери. Мать тоже что-то не в себе...столько горя...
Грохот в ушах Гели нарастал, потом вдруг стих, и мир вернулся на место. Постояли, помолчали…
- А ты, смотрю, нашла судьбинушку свою, вижу нашла. Держи теперь. Крепко держи, ничего не бойся, не отпускай. Лучше его не будет.
...
Вся взмыленная, вытащив последний противень пирожков, крошечных, румяных, нежных, пахнущих так, как могут пахнуть пироги только из русской печки, Геля почувствовала, что просто падает от усталости. Жара стояла в кухне, как в бане, хоть беги за веником и она, как была, босая, выскочила в сени. Стукнув ковшиком по тонко схватившемуся ледку, набрала полную кружку свежей, вкусной, не хуже лимонада, воды и залпом выпила. Постояла, потоптавшись на холодном полу, подумала, и, выхватив из бочки здоровенный соленый помидор, всосала его полностью, одним глотком. Потом сунула голые ноги в валенки, накинула платок и, прямо так, выбежала в сад, тихий и темный. Тихонько падал снег, все вокруг сияло бело и сказочно.
- Совсем зима... А ведь только днем такая капель была, солнышко. Думала весна уж…
- Гель. С ума сошла, холод такой!
У калитки стоял Володя и что-то прятал за спиной. Он схватил жену в охапку, одним легким рывком взял на руки, и, пробежав, по ступенькам крыльца, внес в дом. В комнате, как фокусник, сдернул со свертка, который принес, упаковку и вывалил на стол желтую охапку мимоз. Аромат поплыл, почему-то вызвав желание заплакать. Геля сунула лицо в пахучее облако.
- Тут еще я тебе...
Вытащил из кармана коробочку, открыл. На черном бархате змеилась тоненькая граненая цепочка с белым шариком.
Геля обняла мужа, и вдруг остро почувствовала запах спиртного.
- Вов....? - Гель, пойми. У меня бригада проект сдала. Очень хорошо сдала, в срок. - Она у тебя все время что-то сдает. А, Вов? - Не волнуйся, Гелюсь. Все будет отлично, я обещаю... - По-другому и не может быть, Вов. Если не хочешь все уничтожить.
Включив торшер, отвернувшись от спящего с разинутым ртом мужа, Геля аккуратно выравнивала на темной поверхности тумбочки две одинаковые цепочки. Получались ровные дорожки.... рельсы.... Потом резким движением, как будто рисовала крест, сбила их в блестящую кучку, жемчужинки покатились и упрыгали куда-то в темноту. Геля не стала их искать...
...
- Слушай, мать. Верка здорово напилась и качалась, с трудом удерживаясь на ногах. От нее несло за версту, кофта перекосилась, из глубокого выреза торчал кусок кружевного, не очень свежего лифчика.
- Твой Вован лучше моего Генки, точно. Мой вон, обдрипанный какой-то. И слушай, чо скажу. У него стоит...
Дальше Верка присунулась прямо к Гелиному уху и понесла какую-то муть, горячо дыша чесночно-луковым водочным настоем.
- Да отвали ты. Что навалилась, как корова. И пошлятину свою вон - для Бэлки оставь.
Бэлка была интернатской поварихой и обожала копаться в чужом грязном белье.
- Ну ты прямо святая Мария. Куда там. Сама уж два раза замуж выскочила, за три –то года, а туда же, отваааали . У твоего то как, нормально? Все там путем? Своих - то сделает? Иль так и будет приемыша воспитывать?
- Геля с силой толкнула дуру, так, что та плюхнулась на диван, задрав ноги. - Идиотка пьяная. С собой разберись!
Сев за стол, отодвинув от себя грязную посуду, огрызки, куски и всякую недоеденную дрянь, Геля долго смотрела, как абсолютно пьяный Володя что-то воодушевленно толковал Генке, Веркиному мужику. Подошла Верка, оперлась бедром о Вовкину руку, потянулась, как кошка. Но мужики не обращали на нее никакого внимания.
***
Сильно кружилась голова. Подташнивало. Попытавшись отодрать голову от подушки, Геля поняла, что это ей не по силам, все плыло и переворачивалось. И так болело горло, как будто его сверлили тупым медленным сверлом. В ногах сидела Ирка и дергала ее за палец –
- Маааам. Маааам. К бабе…
- Ирин, пойди возьми на кухне хлеб с молочком. Мама полежит и встанет, хорошо?
Она сама не узнала свой голос, он даже не басил, сипел. Ирка козленком поскакала в кухню, она была полностью одета, видно Володя перед уходом позаботился о ребенке, но не стал будить жену. Проводив дочь глазами, Геля с интересом смотрела, как, сквозь туман, на беленом потолке пляшут огненные искорки. Потом стало так холодно, что она чувствовала, как стучат зубы, но ничего не могла с этим поделать. А потом вдруг нахлынул дикий жар и темнота…
