- И куда ты? Ведь здесь Москва, здесь всё, и в институт можно поступить, и на работу устроиться. Да и квартира, все-таки.

- А, Ир. Папка, как женился, ваще меня в упор не видит. Только на теть Люду и пялится. Она хорошая. Только я ей не нужна.

Мы с Оксанкой сидели на своей лавочке. Темнело, московская осень уже заняла город, укрыв его толстым покрывалом рано облетающих кленовых листьев. Пахло грибами и холодом, который уже потихоньку присматривался к улицам и скверам, чуть хватая по утрам хрусткой корочкой лужи. Мне всегда было грустно осенью, хотелось плакать, писать стихи про кровь-любовь, или бежать куда-нибудь в теплые страны, закусив удила. А тут еще Оксанка уезжает. Как жить?

У меня текли слезы, почему-то больше из левого глаза, того, что ближе к подружке и я вытирала их растянутым рукавом кофты.

- Не нюнь, Ирусь. Я у бабки годик поживу, мне там лучше будет. Замуж выйду, там есть один...тракторист. Ничо так, здоровый жлоб. У него хата. А потом сюда... Посмотрим, в общем. А то, щас - прям встать некуда, не то что сесть. Теть Людины детки припрутся, так я на табуретке весь вечер, как курица на насесте. Не...поеду я.

Я смотрела на Оксанкин профиль, красивый, точеный и понимала, что мне её не уговорить. Она всегда-то была старше, хоть и не по возрасту, а теперь, когда после неудачной беременности вдруг поправилась, подстригла свои густые волосы коротко и стильно - стала совсем взрослой. И ... не моей Оксанкой. Совсем не моей. Я осталось там где-то - смешная и неповоротливая девчонка, а грустная, все понимающая женщина покидала его...наше детство.

***

- Ир. Вот это Оксане передашь. Только тихонько, чтоб дядь Толя не узнал. Отнимет.

Мама уходила на работу, но, остановившись в дверях, поманила меня пальцем и протянула большой конверт. Строгая, в темном костюме с бежевым, атласным платком на шее, заколотом перламутровой камеей, она была похожа на актрису с баб Аниной открытки, Только я не помнила, на какую, Высоко поднятые, пышно взбитые волосы открывали лоб. Розовые уши просвечивали насквозь и были украшены такими же, как брошь, камеями, только поменьше. От новой модной помады её рот, и так не маленький, казался еще больше и ярче. Да еще глаза...В жизни она так их не красила.

- Мам, ты чего такая?

- Подожди, я не договорила. Потом об этом. Так вот - там деньги. Их не мало. Поэтому, пожалуйста аккуратнее, ты уже взрослая кобылка. И Оксане скажи, чтоб внимательнее была. Хотяяяя... эта не потеряет.

- А зачем ей?

Мама посмотрела на меня, как на дурочку, был у неё в арсенале такой взгляд - жалостливо-понятливый.

- Деньги зачем? Жить. А зачем же ещё.

Действительно, я даже растерялась. Зачем же еще... Правда я не понимала, почему, когда вчера я выпрашивала новые модные джинсы, с трудом налазившие на мою задницу, но все -таки чудом налезшие, денег не оказалось. Я было обиделась, но мама так уверено сунула мне конверт, что я заткнулась, посчитав вопрос дурацким.

- На твой второй вопрос - отвечаю, - Мама уже смеялась, тетки на камеях покачивались и тоже хихикали,- Твою мать! Дочь моя! Пригласили на работу в Останкино. В кино!

Я ошалело смотрела на маму, понимая, что ничего не понимаю.

- Да, да, да. Один очччень интересный режисер посчитал меня необыкновенно талантливой, - Она поправила пышную прядь, выбившуюся из прически и показала мне язык в зеркале, - И красивой!

Победно взмахнув модной лакированной сумкой, мама развернулась на своих высоченных каблуках и ушла. Каблучки процокали по плитке коридора и затихли.

- Вот, вот..., голяп...Представляешь...Артисткой будет.

Папа стоял сзади, в дверях большой комнаты. В тапках, в растянутой футболке, немного лысоватый, добрый мой, любимый папа, был растерян и грустен. Потерян даже...

- Да ну, пап. Какой еще артисткой! Она сбежит к детям через неделю. Не дрейфь.

Папа пожал плечами, повернулся и непривычно сгорбился, втянув голову в плечи, вдруг став сутулым и маленьким. Снова пожал плечами и, чуть шаркая, побрел по длинному коридору на кухню. Через минуту загудела дрель.

***

В огромной, пронизанной холодным октябрьским солнцем аудитории, было полно студентов. Я неуклюже лезла, как в гору, на самые верхние ряды, прижав к себе чертов школьный портфель.

- Нафига я взяла его, ведь мама сумку подарила, такую модную. Завтрак не влез, блин. С такой задницей, как у меня можно неделю на внутреннем топливе работать. А не завтраки с колбасой жрать...

- А у нас все дома, мадам, - с издевкой, громко, в полной тишине, сказал профессор.

У профессора была львиная седая грива, ну точно, как у всех профессоров. Он смотрел на меня, прищурив один глаз, видно так лучше концентрировалось в его поле зрения мое расплывчатое тело в идиотском платье с большим воротником.

- Извините, - хрипло просипела я и растеряно остановилась, не зная, куда идти дальше.

- Ну вы уж следуйте своим курсом, мы прервемся, пока вы не присоединитесь к нашему неинтересному занятию, - профессор сделал глубокую паузу, вскинул одухотворенное лицо и замер...

- Иди сюда, не стой под стрелой, - резкий, гортанный голос прорезал хихиканье однокурсников, как ледокол мутный лёд. Я полезла по деревянной лестнице с невозможно высокими ступенями, споткнулась раз пять и никак не могла найти свободное место. Я, наверное, брела бы, пока не довела профессора до кондрашки, но кто-то дернул меня за руку и я, не удержавшись, плюхнулась на сиденье.

- Давай сюда, хва ползти, - голос был насмешливым, но приветливым.

Скосив глаза я увидела нос. Нос был изящный, тонкий, но горбатый, при этом гордый, грузинский. Я осторожно повернула голову и растворилась в серо-зеленых, слегка раскосых смеющихся глазах. В них блестела легкая такая, неуловимая сумасшедшинка. Но парень был красив… И была в его красоте этакая ломаная, томная изысканность.

- Привет, - улыбнулся он, - Чего нахохлилась, как квочка. Меня зовут Сергей.

Сердце у меня приостановилось на секунду и сладко рухнуло, меня обдало жаром, как будто напротив распахнули дверь бани. И даже запотели очки. Я их зло сдернула и бросила на стол.

- Комплексуешь, -Сергей смотрел весело и испытующе, - ну ну...

- Ничего я не комплексую! Отвали!

Фраза получилась беспомощной и злой, как лай.

***

- Ну...и...

Мама медленно мешала своей тоненькой ложечкой красивый, темно- янтарный чай в полупрозрачной чашке, вгоняя ломтик лимона в образовывающийся бурун. Сильно накрашенные глаза были такими красивыми, что мне вдруг стало не по себе. Я рядом с ней всегда казалась себе страшной, серой, неуклюжей.

- Он положил на тебя глаз? Почему рядом-то усадил?

- Не знаю я, мам. Там девчонки ополчились на меня, особенно, та, блондинка. Ну, ты её видела... Светка её зовут.

- И ты?

Мама тянула резину, она так всегда делала, когда хотела вытащить из меня что-то такое, чего я не знала сама. И у неё всегда получалось.

- А я сказала ему, чтобы отвалил.

- Ну и дура! Знаешь что! Давай их у нас соберем, всю твою группу. У меня записи есть, у них челюсти отвалятся. И сделаем фуршет - по правилам высшего света! Я вот видела недавно, повторю - это раз плюнуть. Все лопнут от зависти. Ты станешь заметной. Это важно.

- Не знаю, мам... Ты лучше скажи, тебя в кино взяли?

Мама погрустнела, даже лицо как-то сдулось, стало старше, темнее, как будто кто-то потёр ластиком.

- Представляешь, Ирк. Берут! Но я не иду...

- Мам, ты чего? Это же в артистки. Это же здорово!

Я врала, а сама чуть не заревела от радости, как маленькая, но мама щелкнула меня по носу.

- Не в артистки, а в статистки. Посмотри на меня - ну какая я статистка! Я же королева подмостков...

Она снова улыбалась, той своей затаенной улыбкой, которую я не любила, боялась и никогда не понимала

- Да и дети...и папа...Туда идти - всех предать надо. И тебя предать, куда деваться - там такая цена. У меня нет столько средств на эту плату...

***

Вечером мама с отцом уехали в Кремлевский буфет, где работала мамина "родительница" (так называла баба Аня всех мам школьников) за пирожными. Теми, необыкновенными, с белыми воздушными лебедями. Мама явно решила убить моих однокурсников насмерть, одновременно сразив сердце Сергея невиданными возможностями его избранницы. В квартире было пусто и темно, я слонялась по углам и не знала чем заняться. Решив посмотреть старые мамины фотки, я взгромоздилась на табуретку, чтобы достать с верхней полки гардероба заветный кожаный сундучок. Все это фотки я знала наизусть, но мне никогда не надоедало рассматривать школьников и школьниц с такими знакомыми, но такими молодыми лицами. Как будто добрый волшебник коснулся их хрустальной палочкой и с них слетела, как шелуха с лука и усталось, и морщинки и грусть. Я трогала лицо мамы-школьницы, оно было таким... прекрасным...

...
Сундучок застрял, зацепившись кованым уголком за здоровенный старый чемодан, я с силой дернула и он выпал, глухо бухнувшись о ковер и развалившись на две части. Следом вылетел пакет с какими-то бумагами, а за ним маленькая сумочка, похожая на косметичку. Я никогда ее не видела, вернее раньше там её точно не было.

Мне почему-то стало страшно. Дрожащими руками я щелкнула круглыми защелками и достала свидетельство о рождении.

"Ирина Викторовна", было написано в нём...