III

Лина не хотела встречаться нигде, кроме редких поэтических вечеров. Но Владу этих коротких посиделок казалось мало. Он постоянно донимал женщину просьбами увидеться в более неформальной обстановке. Его всё сильнее подмывало разрешить личный вопрос раз и навсегда. С глазу на глаз.
Однажды, словно смирившись с необычной настойчивостью мужчины, она вынужденно согласилась.
И вот он снова ожидал её, теперь уже в каком-то совершенно случайно выбранном для рандеву заведении. Низкие столики, удобные кресла… одним словом – обыденная ресторанная обстановка, волновавшая его в последнюю очередь. Вряд ли назавтра сумел бы вспомнить цвет обивок или внешний вид барной стойки. Впрочем, он никогда не пытался запоминать такие вещи. По опыту зная, – если потребуется описать обстановку бара, проще будет выдумать яркие подробности на ходу, чем натужно вспоминать реальные детали.
В душе разрасталось нехорошее предчувствие по поводу предстоящего вечера. Подсознательно мужчина ощущал, что его ожидает полное и окончательно разочарование, но тем не менее на что-то надеялся. Продолжал на что-то рассчитывать. Осталось в нём всё-таки немало от прежнего наивного мальчишки. От тринадцатилетнего подростка, безответно влюблённого, и неуверенно, но настойчиво взыскующего ответного чувства. От пятнадцатилетнего парня довольно неожиданно для самого себя впервые пригласившего девушку в какое-то, пусть и довольно убогое, заведение. От…
Удивительно. В своё время он немало встречался с женщинами, а потом так часто описывал в рассказах всевозможные кабаки и бессчётные застольные свидания, что воспоминания об этих полубыльных–полувыдуманных эпизодах теперь поневоле наслаивались на реальность.
Всё казалось Владу странным. Словно он стал плотью от плоти собственных текстов и не мог больше существовать независимо от заданного ими направления (в мыслях особенно язвительно называемого «дискурсом»). Вне выдуманного мирка, тщательно отсеянного из череды тривиальных событий. Вне годами создаваемого личного бытового фольклора. Вынужденный теперь следовать предначертанной линии поведения своих героев. А потому, кажется, неспособный избежать неудачи.
Особенно тяжело нынешнее вероятное фиаско воспринималось на фоне случившегося недавно развода. Ведь сам по себе развал семьи (спасибо «Будденброкам» и прочим многочисленным семейным сагам, в которых подобное событие символизировало крах привычного мироздания и вполне могло привести к гибели цивилизаций) виделся его смятенному сознанию событием не столько приватного, сколько общественного масштаба.
«Распалась связь времён... И так далее, и тому подобное… Отношения мужчины и женщины – дело не шуточное. Впрочем, об этом ещё Гомер сказывал. Не Симпсон, конечно. А тот, другой. Который приблизительно три тысячи лет назад», - неудачно пытался подшучивать над самим собой.
Так простая, на первый взгляд, встреча поневоле обрастала посторонними смыслами, подводившими под неё многослойную базу; бесконечно углубляя масштаб банальнейших событий.
«У нас тут всё почти как в древней Греции уже, где обыденный адюльтер умели возвести до степени мифа».
Несмотря на старания придерживаться иронического отношения к происходящему, в мужчине усиливалось гаденькое чувство, будто он поневоле превращается в героя собственного рассказа. А может даже и не собственного. Словно движется по жёстко заданной траектории. «Лишний человек», «потерянное поколение» – вот эта вся сложносочинённая муристика, которую Влад добровольно, хоть и не вполне осознанно, запихивал в себя большую часть жизни. Чуть ли не впитанная с молоком матери бесчисленная литературная дрянь. А ещё, в своё время, так радовался. Добавки просил. Идиот!
Вот, даже… одно случайно пришедшее на ум слово (которое давно и прочно стало частью всё той же литературной традиции, и впрыскивало теперь в подпорченное сомнениями самосознание яд дополнительных малоприятных смыслов) сразу всколыхнуло всё внутри.
Влад спонтанно ощутил себя элементом чего-то большего. Возможно даже, как любили выражаться некоторые знакомые поэты, общего инфополя. Последнее казалось особенно неприятным. В тот миг ему меньше всего хотелось быть частью каких бы то ни было мутных субстанций.
А ведь когда-то он чувствовал себя пусть немного придавленной обстоятельствами, но личностью. Не нолём, а единицей. Персоной вполне целостной и самостоятельной. Проблемы начались с того, что внутренняя эта личность никак не могла найти достойного её сути проявления в реальности. Огребая от окружающей действительности одну поучительную оплеуху за другой, он постепенно перестал понимать, как вырваться из одуряющей круговерти недоброжелательных событий. Затянувшееся состояние беспомощности незаметно привело к потере веры в себя.
Вероятно, именно потому в нём всё чаще возникала подспудная уверенность, будто и в простых, по-прежнему желанных, радостях жизни ему будет непременно отказано. Самим мирозданием. По какой-то странной насмешке судьбы.
Надеясь хоть немного переключиться от сводящих с ума размышлений, и настроиться на более спокойную волну, Влад попытался вспомнить какие-то подходящие случаю стихи. Не сразу, но ему это удалось:

«Который день капризничал июнь
и льнул дождём прохладно, влажно, мглисто.
С деревьев обрывая пальцы-листья,
шумел о чём-то ветер-говорун.

В подъездах разгулялись сквозняки,
дверям открыто не оставив шанса.
Дома пытались полднем надышаться.
Замёрзших приютили кабаки.

Седой бармен, разлив горячий грог,
к размытому окну прошёл сутуло -
по улице спешащие фигуры
неслись куда-то, не жалея ног.

Я, кофе попивая, видел дождь,
поникший город, парк, дорогу к дому...
Казался мир продрогшим, незнакомым,
казалось, что в тепле вот-вот уснёшь.

Уютный зал гудел от голосов,
а я притих, разглядывая лица,
о-со-зна-ва-я, что не повторится
ни этот миг, ни мерный бег часов».*1

Пришедшая вскоре Лина оказалась чем-то взбудоражена и явно не в себе. Заметно напряжена. Даже выпитый бокал полусладкого не слишком изменил её состояние.
Потягивая напитки вскользь обговорили происходившие на разных сайтах незначительные события. Немного посудачили на тему недавних конкурсов, вспомнили бог знает когда закончившийся «Чемпионат поэтов». Привычно поругали нерадивых критиков, обсудили прочие пустяки. Постепенно, как бы невзначай, подобрались к цели встречи. Ну а вскоре и вовсе заговорили на повышенных тонах.
Со стороны выглядело так, словно мужчина пытается женщину в чём-то убедить, а та до последнего стоит на своём.
Приступил он издалека:
- Такое ощущение, что душа хочет выпростаться, расцвести, но всевозможные обстоятельства не позволяют ей этого добиться. И от того она постоянно ноет, болит.
- Ты случайно не о чувствах сейчас? – настороженно поинтересовалась Лина.
- Чёрт его знает, о чём я, – словно пойманный врасплох неуверенно пробормотал было Влад. Но вовремя вспомнив о цели свидания, сразу переменил тон. – Впрочем, и о них тоже…
Более уверенно, хоть и довольно хаотично, продолжил развивать ухваченную тему.
- Какие глупости! – внезапно прервала она его бессвязные рассуждения. – Сам же первым разочаруешься…
- Что за ерунда? – от неожиданности нахмурился он. – Почему вдруг я должен разочароваться?
- Но... – Лина беспомощно оглянулась по сторонам. – Посмотри только сколько вокруг хорошеньких девушек…
Влад немного осердился:
- Вот в чём ты сейчас пытаешься меня убедить?! Что мне нужна не ты, а другая?
- Просто… все эти отношения и прочие бытовые моменты абсолютно не для меня.
- Послушай, – напустился мужчина. – Я мог бы, конечно, попробовать разложить свои потребности по полочкам и объяснить почему именно ты. Но, так уж всё совпало. Для начала, мы познакомились в тот момент, когда я ощущал себя на самом дне. Даже хуже. Затем… что поделать? Ты очень талантлива, во всех смыслах. Я ведь читал твои стихи, видел фотки, мы много общались… и прочее в том же духе. А меня действительно привлекают умные, обладающие внутренним теплом, и да, тут уж ничего не попишешь, симпатичные. Сексуальные настолько, чтобы из постели не хотелось выпускать.
Глаза его на последних словах потемнели, а в голосе прозвучали жёсткие нотки.
- Ох! – только и смогла вымолвить ошарашенная его словами Лина, откидываясь на спинку кресла.
- Ну а почему все эти качества сложились именно в тебе, ума не приложу. Не ко мне вопрос.
- Я всё это подозревала, конечно, но вот чтобы так… чтобы настолько… – пробормотала она, немного отойдя от первого впечатления. Совладав с собой, твёрдо подвела черту. – Мне жаль, но мы не можем быть вместе.
- Не только можем, – запротестовал Влад. – Но и более того - нам будет очень хорошо вместе. Просто доверься!..
- Вероятно, да. Скажем, несколько дней или пусть даже месяцев. А потом наступит неминуемый трындец.
- Ты не понимаешь, – горячо зашептал он. – Я буду любить тебя. И заботиться о твоей мал…
- Всё. Перестань! На этом месте поставим точку. Я не собираюсь выходить за рамки дружбы.
- Бред какой-то, – разочарованно протянул Влад. – Вот скажи мне, что это за повальная женская мода переводить любовные чувства в дружеские?
- А что за дурацкая мужская установка – обязательно попытаться перековать меня на любовницу?
- Почему сразу на люб...
- Ну да, хорошо. В твоём случае заменим на – спутницу жизни. Что, по сути, ещё хуже. Но, понимаешь, это вовсе не то, что мне нужно сейчас.
- А что же тебе сейчас нужно?
- Заботиться о ребёнке, думать о себе и сохранять душевное спокойствие. И вообще, послушай лучше меня. Романы начинаются и заканчиваются. Дружба долговечнее.
- Вот заладила! Я понимаю, что у тебя был тяжёлый, неудачный опыт. У меня, поверь, тоже. Но это не повод…
- Ты не понимаешь. Тот опыт здесь совершенно ни при чём.
- Ты просто непробиваема. Эх, такое ощущение... мы словно на разных языках с тобой говорим.
- Видишь, начинаешь уже понемногу соображать. Кстати, послушай, что пишет словарь...
Лина порылась в телефоне и прочитала неровным голосом вслух:
- Любовь – чувство, свойственное человеку, глубокая привязанность и устремлённость к другому человеку или объекту, чувство глубокой симпатии.
Подняла взор на мужчину:
- Проникся? Так вот, по-моему, это ни фига не верно. Да, школьницей я тоже думала, что некая привязанность и животная тяга к мальчику – уже любовь. Теперь, знаешь, отчётливо осознаю. Любовь – всецело взаимное ощущение. То есть в основе самого понятия любви лежат встречные эмоции. Если их нет, значит никакая это не любовь. А лишь суррогат. Сильная, но однобокая, скажем так, склонность, как бы половинка настоящего чувства. Любовь же обязательно равно, – Лина нарисовала пальцем в воздухе две короткие параллельные линии, – взаимность. И никак иначе. Так что вкладывать душу стоит не в личные чувства, а исключительно в обоюдные. Улавливаешь?..
- Вот так да... – разочарованно протянул Влад. – Что тут ещё сказать?.. Просто даже не могу уяснить – зачем люди ищут «любовь» в словарях?
- Ой, божечки. Ничего ты не понял, дело вовсе не в словарях! Я вообще не о том. Одним словом, если взаимности нет – нужно сразу обрывать связи. И, думаю, желательно как можно скорее постараться переключиться на кого-то другого.
- Да? Ну, может быть… Но, нет. Пожалуй, нет. Скорее – точно нет. А вообще – мне все эти твои выкладки не так чтобы очень понятны.
- Жаль, – Лина задумчиво потеребила висевший на груди кулон. Произнесла несколько отрешённо. – Короче, я ценю твою привязанность. Но любви между нами нет и не будет. Прости, если я тебя разочаровала.
До Влада дошло не сразу. Какое-то время он ещё простодушно полагал, что это просто поза такая. Мол, женщина немного «ломается» набивая себе цену. Что стоит ему чуть поднажать, и она, к обоюдному удовольствию, благосклонно примет его ухаживания.
Следуя подобным мыслям, машинально продолжал уговаривать:
- Ты мне нужна, – горячо шептал он, безотчётно стараясь, чтобы на них не слишком обращали внимание со стороны. – Очень. И не просто как некий виртуальный объект, но как реальный. Понимаешь? Как женщина! А я…
- Влад, пойми наконец! – резко оборвала Лина. – Мне очень хорошо и приятно с тобой общаться. Но большего мне не надо. Совсем не надо. Извини.
Он пребывал словно в каком-то умопомрачении. Лишь одна мысль настойчиво крутилась в голове: «Вот уж попал, так попал – из огня, да в полымя». Поинтересовался напряжённо, не вполне осознанно:
- Не уловил. А за что ты сейчас извиняешься?..
- За то, что не могу соответствовать твоим ожиданиям, – заметно отстраняясь, отчеканила Лина. – Я ведь прекрасно всё понимаю. Но то что есть сейчас – меня вполне устраивает. И я не желаю близости. Отнюдь. Возможно, какие-то мои слова или ещё там что в поведении ты воспринял как-то иначе, как-то по-своему. Увидел то, чего я туда не вкладывала. И мне, правда, очень хочется тебе помочь. Но не так.
Влад посмотрел на свои дрожащие руки:
- Как нелепо всё получилось.
- Если тебе очень тяжело – может лучше прекратим общение? – мягко поинтересовалась она. - Хотя бы на время?
Он окинул женщину затравленным взглядом. Воскликнул зло-иронично:
- Прекратить? Как будто это так просто – взять в одночасье и прекратить!
Вызывающий тон неприятно повлиял на неё, словно пощёчина:
- Тогда мне придётся взять это на себя.
Мужчина сразу слегка стушевался и даже немного испугался:
- В смысле? Мы что, больше не будем общаться?
- Нет, – уверенно ответила она.
- Тогда… тогда… да пошло оно тогда всё к чёртям! – в сердцах воскликнул Влад, внезапно вскакивая с места.
Он даже уяснить не успел, каким образом вдруг оказался на улице. В памяти отпечатались лишь встречные взгляды многочисленных посетителей кафе, сопровождавшие его разочарованный побег – то насмешливые, то сочувственные, то удивлённые. И, что гораздо ненавистнее, полные искреннего сострадания глаза Лины. В которых ему хотелось бы увидеть хоть малейший проблеск нежности, но не удалось различить ничего, кроме бескрайней жалости.
Подгоняемый неприятным впечатлением Влад наобум пошёл вниз по проспекту, совершенно не обдумывая дорогу. На ум поневоле пришли любимые стихи. В тот миг он, правда, скорее ненавидел эти строки, хотя отчаянно цеплялся за них, наивно пытаясь с их помощью перескочить через рушащийся прямо под ногами воображаемый мостик на противоположный, вроде как выглядевший устойчивым, берег.

«Медленно в хаосе уличной бледности
Ты затихаешь шагами на лестнице.
Ты отдаляешься сердца ударами,
Воздухом, листьями, крышами старыми.
Ранами — письмами, сгустками слабости,
Жаждой безумной немыслимой радости.
Пятнами памяти, солнца крупицами,
Прямо из вен вытекаешь страницами
Мутной тоски и звериной агонии,
Снами-калеками, воя мелодией.
Кружевом мёртвых снежинок искрящихся
Ты отдаляешься, ты — отдаляешься...»*2

А ведь Владу в последнее время действительно казалось, будто он идёт вслед верным меткам. Словно ещё буквально чуть-чуть и удастся нагнать непокорную птицу. Поймать голубку в любовные силки.
Тем более, что по пути ему встречались многочисленные тайные знаки, обещавшие то же. Вот Лина нечаянно упомянула о крайнем одиночестве, вот невзначай обмолвилась, что соскучилась по общению с ним. В другой раз написала ещё нечто подобное, а потом ещё. Затем сама предложила встретиться…
Да, на первый взгляд – просто милые мелочи… но не для него. Изучая каждую подобную фразу словно под микроскопом, он видел в ней не пустячок, а важные, значительные слова, произнесённые женщиной может и не всегда намеренно (впрочем, если подсознательно, так даже лучше), однако чаще всё-таки целенаправленно, в расчёте именно на его восприятие.
Думалось, будто она прописывает их не случайно, а обдуманно. Что Лина настойчиво, хоть и предельно осторожно, вероятно опасаясь в очередной раз обжечься, нащупывает степень обоюдного взаимопонимания, потихоньку готовясь к окончательному сближению.
Однако в конечном итоге мужчину ожидало радикальное потрясение – слова оказались просто словами. И не более того. Они не содержали тех значений, тех смыслов, которые он в них вычитал.
Получилось так, что Влад самолично загнал себя в ловушку самообмана. Пошёл по ложному следу, погнался за пустой мечтой. Причём не вполне понятно, как, собственно, это произошло. Как вышло допустить такой дурацкий промах.
Вероятнее всего сказалось помрачённое состояние, в котором провёл всю прошлую зиму. Именно тогда желание поскорее вырваться из цепких когтей накатывающей депрессии, породило иллюзорную надежду. За которую, не успев как следует разобраться в обстоятельствах, он поспешил ухватиться.
Что ж. У Лины свой мир, своя жизнь, свои иллюзии. Хотя он и попытался сунуться в это внутреннее, глубоко интимное ядро противоречий, истинную суть которого невозможно распознать даже через её предельно искреннюю лирику, найти в её душе своё обособленное место ему не удалось.
Печально, однако таковы факты.
Здраво размышляя, его желания были изначально невыполнимы, причём по целому ряду причин. Лишь самообман и недостаток информации не позволили Владу своевременно распознать ошибку.
По случайности женщина сама скрывала от него большую часть сведений, которые помогли бы ему разобраться в истинном ходе событий. Выдавая личную информацию по капле, лишь по мере укрепления знакомства, тем самым порождала необоснованные надежды, неумышленно привлекала его к себе всё сильнее.
Конечно, как оказалось, Лина поспособствовала его заблуждению неосознанно, но тем не менее... И только теперь, ощутив вдруг всю силу своей власти над ним, но не испытывая особой необходимости в новых отношениях – тут же испугалась, и резко пошла на попятную.
Голова Влада готова была, кажется, взорваться от бесконечного круговорота подобных раздумий. Он будто утратил способность размышлять здраво. Уже по дороге домой в мужчине возникла острая потребность хоть как-то отвлечься, переключиться. Соперничавшая со стойким желанием просто поскорее надраться в хлам.
Мысли его сами по себе вернулись к отложенному месяц назад рассказу о поэтах. Забросил он его как раз из-за того, что никак не мог сообразить, каким образом лучше всего выписать ссору героев, которая требовалась по запланированному сюжету.
Теперь он, правда, тоже не видел нужных для текста деталей. Однако понимал, что время для конфликтного эпизода пришло. Потому как отлично знал – если чувствуешь, что наступил тот самый миг, когда творческая интуиция настойчиво зовёт за собой – весь организм сработает на тебя.
Например, долгое время Влад не мог понять, каким образом ему удавалось писать столь много и довольно хорошо в последние пару лет. Но однажды дошло – только лишь благодаря постоянному стрессу и нервам на пределе. Сознание и подсознание словно объединялись под давлением, открывая доступ к обычно скрытым в беззаботной повседневности залежам творческой фантазии, к глубинам бессознательного. Подстёгивая высокие взлёты воображения. Позволяя работать на износ.
И вот опять, благодаря обострению внутреннего кризиса, в нём вызрел очередной такой подходящий момент. Словно подтверждая суждение, что наиболее яркие минуты вдохновения накатывают в самые тёмные времена.
Поневоле оформилась необходимость засесть за стол и писать. Писать как можно дольше, пытаясь вырвать из сопротивляющегося небытия как можно больше чернового материала. Создать костяк следующих глав. Выдумав опорные точки повествования, набросать основные сцены, которые позже он сумеет и без всякого прилива вдохновения увязать между собой короткими переходами. А затем, неторопливыми многочисленными вычитками, выровняет рукопись до вполне читабельного варианта.
Беда в том, что для него сейчас это выглядело действительно сложной задачей, практически невыполнимой. Даже несмотря на столь явное внутреннее брожение материала, угнетённая психика не позволяла просто отключиться от всего негатива и целиком погрузиться в тяжёлую работу по извлечению из себя слов, образов, мыслей. Любые сверхусилия не могли нынче принести ничего, кроме внутренней боли, несколько напоминавшей ломку.
Впрочем, Влад знал способ, как справиться с подобным надрывным состоянием. Обдумывая понемногу детали продолжения истории, он попутно неторопливо готовился к весёленькой ночи, которая обещала стать особенно долгой и напряжённой.
Для начала заглянул в супермаркет. По приходу домой, забросив разнокалиберные бутылки в морозилку, поскорее направился к чуланчику, чтобы найти одну давным-давно подаренную ему вещицу.
Когда-то у него было множество друзей, способных преподнести на память что-то бесполезное или слегка безумное, а чаще всего – бесполезно-безумное. Например, пластиковый шлем болельщика, с рогами-подставками для пивных банок и питьевой трубочкой. Либо подушку в виде пышной женской груди. Или наручники, отделанные розовым мехом.
Последние Влад задумчиво покрутил на пальце, вспоминая как в ранние, самые счастливые деньки они с женой… иногда… а, впрочем, это всё было давно и неправда. Резко отгородившись от пустых воспоминаний, забросил браслеты обратно на полку.
Нет, он пока не собирался приковывать себя к столу. Сейчас ему необходимо было кое-что другое. Разгребя лишнее барахло, извлёк из шкафа большую деревянную шахматную доску.
Сдув с неё пылинки, довольный, отнёс в комнату. Усевшись за компьютерным столом, откинул с гвоздика коробки затворный крючок. Потихоньку открыл доску. Осторожно извлёк маленькие рюмки – двадцать четыре одинаковые прозрачные фигурки, из которых ему предстояло сделать двенадцать светлых и двенадцать тёмных шашек.
Для светлых он использовал Мартини, смешанный с лимонным Швепсом при помощи ещё одного полезного «доисторического» подарка – барного шейкера. Для создания тёмных фигур попросту развёл в Коле недорогой бренди.
Когда все приготовления были окончены, «подготовленная» доска заняла привычное место, немного левее от включённого монитора. Шашечки приятно мерцали, отражая белое сияние.
Влад открыл недописанный Вордовский документ, под названием «Встреча» и, поставив наверху чистой страницы цифру «4», принялся за дело.
Немного сосредоточился на воспоминании о виденном когда-то чрезвычайно красивом храме. Для разогрева набросал парочку очень приблизительных начальных предложений, которые позже собирался отделать получше, а может и вовсе удалить. Там уж как придётся.
Создав своеобразный задел, отвлёкся от дисплея, разыграв, на скорую руку, «городской» дебют. После того, как чёрная шашка ушла на gh4 и произошёл обмен b:d6 e:c5, быстро опрокинул в рот две «убитые» разноцветные фигуры и вернулся к работе.
Так продолжалось довольно долго. Он то увлечённо писал, то отрывался от клавиатуры, чтобы немного подумать над текстом и заодно продолжить партию. Накропав пару абзацев, возвращался к началу главы и вычитывал её, «выравнивая» получившийся результат машинописи, поправляя явные ошибки, избавляясь от повторов. Стараясь при этом удерживать в памяти как предыдущие, так и предстоящие события, чтобы не вылететь спьяну на обочину повествования. Впрочем, после каждой «снятой» с доски фигуры делать это становилось всё сложнее.
Внезапно ниточка размышлений и вовсе оборвалась. Сколько мужчина ни пытался, совершенно не мог вспомнить какое именно собирался написать следующее предложение. Хотя, казалось бы, ещё пару секунд назад оно чётко стояло в сознании. И он его специально многократно повторял про себя, стараясь не забыть… но всё-таки забыл.
В растерянном поиске подмоги Влад бросил отчаянный взгляд на клетчатое поле... однако партия, как оказалось, уже закончилась. Даже выигравшая по итогу белая шашечка лежала опорожненная около доски, немного в стороне от прочих «убитых» прежде фигур…
…Позднее, благодаря внезапному проблеску сознания, мужчина отчётливо понял, что уже какое-то время (причём, неизвестно какое) ничего не пишет, а попросту находится в пьяной, наполненной размытыми размышлениями, прострации. И думает уже вовсе не о злоключениях героев, и даже, как то бывало прежде, не о бывшей жене, а всецело о Лине. Точнее о том, что по сути ничегошеньки про женщину не знает.
Например, не имеет ни малейшего представления, как выглядит её дочь. Совершенно не понимает в какой обстановке они живут, с какими сталкиваются бытовыми трудностями.
А всевозможные незримые трудности, естественно, существовали, иначе почему женщина приходила на встречи одинаково утомлённой и каждый раз чем-то озабоченной?
Конечно, при желании, немного напрягши фантазию, он мог бы вообразить себе многое. Если не всё. Постепенно, шаг за шагом. Как Лина сидит за ноутбуком, подобрав под себя правую ногу. Как дочь играется рядом, лёжа на ковре; рисует, сидя за маленьким столиком; смотрит мультики с планшета, раскинувшись на диване.
Мог представить застеленный коричневым линолеумом пол, да белый матовый потолок. Старые зеленоватые обои, с дивными карандашными каракулями и пятнышками от разноцветных фломастеров. Разросшуюся паутинку в углу, которую периодически замечают, но при уборке помещения постоянно забывают снять.
Вообще, размышлял Влад, ежели взяться за дело всерьёз, можно исписать множество страниц, навсегда поселив женщину, словно ту куколку, в некий цельный, однако абсолютно выдуманный и ручной мирок.
Ни на шаг не приблизившись при этом к истинному положению дел.
Всё это было бы лишь видимостью, фикцией. На самом деле он представления не имел, каким образом она сидит дома на стуле – сгорбившись, или стараясь выдерживать осанку? В самом ли деле подбирает ногу под себя? И уж тем более не знал, чем там занимается её дитя. И, конечно, - есть ли, в действительности, паутинка? А если вдруг есть, в том ли висит углу?
Частенько, после прочтения написанных им историй, разные люди спрашивали у Влада:
- Тот герой – это ведь ты? Здесь ты реальность описывал?
А некоторые знакомые иногда даже узнавали себя в персонажах:
- О, это же я. Правда ведь?
- Нет, конечно! – отвечал Влад, поражаясь подобной наивности. А иной раз, чтобы немного позабавиться и пофрапировать собеседника, наоборот отвечал. – Ну, естественно!
Но в душе он в такие моменты смеялся. Потому что знал: его герои – это не он сам и не его знакомые. Даже самая тонко описанная, нежно любимая героем произведения, девушка – вовсе не та, которую автор на самом деле любил. В лучшем случае – её очень отдалённое подобие, а в худшем…
Правда же состояла в том, что все герои являлись обыкновенными марионетками, которых он тщательно дёргал за ниточки, стараясь добиться заранее задуманного эффекта. И не важно, сколько при этом было взято из жизни, а сколько выдумано, – любому болванчику, при необходимости, в угоду любому повороту сюжета, он мог легко скрутить голову.
Тем то и отличается реальность от прозы, пусть даже самой реалистичной. Они соотносятся между собой так же, как, с другой стороны, подлинная жизнь соотносится с кукольным театром.
Но попытайся он нечто подобное кому-то объяснить – наверняка лишь огорчил бы собеседника. Как огорчил маленькую воображаемую Барби, которую вот только сейчас себе выдумал, подменив её марионеточной наружностью столь желанный облик натуральной телесной женщины.
Вероятно, новоявленная куколка всерьёз испугалась тому, что он в самом деле свернёт ей хрупкую шейку. И от того беззвучно плакала сидя на краешке стола, посреди разбросанных пустых рюмок.
- Только не надо тут никаких обид, – принялся отрывисто уговаривать Влад. – Да, вы всего лишь мои марионетки. И не более того. Так что не стоит воображать, будто она – это ты, а я – он. Всё это полнейшая чушь!..
- Конечно, – бормотала миленькая обитательница фальшивого розового домика, исходя тихими слезами, вероятно не веря ни единому слову автора.
- И хватит уже рыдать по пустякам! Такое поведение ужасно раздражает. Лучше почитай мне стихи.
- Какие? – дёргано поворачивая голову на спичечном шарнире, спросила она.
- Давай, что-нибудь эдакое, – он злорадно сжал пальцы в кулак, чувствуя себя наконец-то хозяином положения, маленьким богом личной вселенной, – подобное тёмному сгустку крови.
Подчиняясь неожиданной просьбе, куколка принялась читать:

«его шёпот в листве, во тьме, в крике ворона.
не ходи за ним, не ищи и не тронь его.
его тень так густа - уснёшь и не вынырнешь,
хоть калёным грудину режь.

прогоняй, проклинай, в себе не носи его.
ему небо родней, что не помнит синего.
его веки пропахли листвой и вечером.
у вас нет ничего встречного.

он в руках своих держит земное крошево,
и помимо всего в нём есть и ты, брошенная.
отражаясь в черно-волчьем глазном донышке,
неизбежно с/тонешь ты».*3

Влад слушал отрешённо улыбаясь, машинально кивая головой.
- Да, да, это оно. То самое.
Куколка даже немного обрадовалась. Словно действительно ощутила, что ей удалось хоть чуточку ему потрафить.
- Сейчас немного получше, да?
- Нет, – нахмурившись ответил он, – наоборот похуже.
- Но… – куколка совершенно растерялась. – Зачем же ты тогда просил читать?
- Затем и просил, чтобы стало совсем хреново. Если уж ненавидеть себя, так на полную катушку!
Всем своим растерянным видом миниатюрная девушка демонстрировала, что ничегошеньки не понимает.
- Эх, – уныло пробормотал он. – А ведь я думал, что стоит только пережить эту жуткую зиму, и всё потихоньку наладится. Идиот...
- Что, совсем плохо? – участливо поинтересовалась она.
- Паскуднее некуда. Тут вот кошки скребут... Такое, знаешь, постоянное бьётся ощущение, будто душа хочет, словно тот цветок, выпростаться, расцвести, но всевозможные обстоятельства не позволяют ей этого сделать. И от того она вечно ноет, болит.
- Ой, – взволнованно поинтересовалась воздушная красотка. – Это ты о любви сейчас?
- Хрен его знает, о чём я. И о ней тоже… Эй, чёрт подери, что я такое вообще сейчас говорил?! Блин, кажется, это уже где-то было… Ничего не соображаю.
- Не волнуйся так, милый. Вероятно, использовал подобный диалог ранее в каком-то рассказе. Не суть важно. Лучше продолжай, пожалуйста.
- Да, так вот. На чём я остановился? Хочется, в общем, запереться в пустой неосвещённой комнате, без всяких окон. И чтобы рядом никого, ничего. Просто полежать на ровном холодном полу. Просто полежать. День, неделю, месяц – столько, сколько потребуется, чтобы остудить грудь. Избавиться от этого болезненного жжения.
- Не надо на пол, милый. На пол – не надо, – заботливо прощебетала куколка. – Там тебе, поверь, совершенно нечего делать. Лучше давай сразу в кроватку…
- Знаешь, – тяжело пояснял Влад, – однажды я спросил у одного товарища, который вдрызг рассорился с девушкой, и потом как-то очень долго не мог найти подходящей пары, или что-то в этом роде. Одним словом, никак не мог снова полюбить. Хотя, конечно, очень хотел вновь ощутить это чувство в себе. Но, по итогу, долгое время жил один, совсем один. Так вот, однажды поинтересовался у него, как он вообще справляется со всем этим... с бесконечной пустотой внутри. И, знаешь, что он ответил?
- Что?
- «Никак. Я с этим не справляюсь», – вот что он ответил. Тогда мне показалось, будто я его понял. Теперь вижу – только показалось будто понял.
- Интересно. И как он сейчас поживает?
- Не знаю. Контакты ведь давно утеряны. Последнее, что слышал – его удалось пристроить в какую-то клинику, где довольно успешно лечат героиновую зависимость. На год вроде как упекли… на целый год, представляешь?! Надеюсь, врачи помогли ему научиться жить заново. Жить со всем этим. Как-то существовать. Ну, ничего. Я справлюсь. Сумею как-нибудь сам. Эх, если бы Лина только… ну вот чуточку!.. Но на это рассчитывать, конечно, больше не приходится.
Руки Влада бессильно упали на колени.
- Тебе она очень нравится, да?
- Безумно.
- А я?..
- Что, ты?! – мужчина всамделишно удивился подобному обороту. – Так ведь ты просто её примитивная выдуманная копия.
- Ах, вот оно как?!
- Ну, естественно. Посуди сама, ты ведь полностью подчиняешься мне. Любому направлению моих мыслей. С тобой по сути можно сделать всё, что угодно. Можно исполнить любую прихоть. А она… у неё есть воля, – он усмехнулся, словно что-то вспомнив. – И разум. А также целый мешок дерьмовых жизненных обстоятельств за плечами. В отличие от тебя, её не так уж просто привлечь к себе.
- Кажется, понимаю…
- Если понимаешь, то почему бы нам не сделать это самое?
- Что?! Ты видать совсем надрался, милый. Я же выдумка, забыл? Как бы тебе ни хотелось, со мной не получится совершить всё что угодно. Во всяком случае, «этого» нам точно не сделать.
- Да, действительно. Вот я бестолочь!
- Ты просто очень пьян. Может, ляжешь уже в кроватку?
- Хорошо. Но только если с тобой.
- Конечно, не беспокойся. Я всё время буду рядом. Во всяком случае – пока ты не уснёшь.
- Тогда хорошо. Пожалуй, действительно прилягу. А, кстати, вот ещё, вспомнил… расскажешь мне то, чудное? Про себя?..
- Ладно.
Она прочистила горло и приступила заунывным трепещущим голосом, напоминая то ли Есенина, то ли Пьеро:

«Я хочу эту куклу себе до болезненной дрожи.
В этом пыльном, ночном магазине ненужных вещей
Я хочу прикасаться к фарфоровой кукольной коже
В нежном чувственном вираже.

Пусть она и не новая. Пусть кружева в паутине,
Пусть померкли кристаллики глаз и лен светлых волос,
Я пленен.. Я в плену этих красок и кукольных линий..
И отсутствия лживых слез.

Эта кукла не плачет. Улыбка сковала губы,
Но в безумии кукольных глаз догорает грусть.
Я плачу, сколько скажет мне Мастер, жестокий, грубый,
Пусть и сломана. Пусть... Пусть!

Я хочу. Эту куклу. Себе. До болезненной дрожи...
Я убит, я влюблен, я уже не смогу уйти.
У нее, у единственной, мерно, под кукольной кожей
Что-то тихо стучит в груди».*4

Закончив читать, прошептала, как шептала в давние дни жена:
- Владик, дорогой. Почему же ты всё ещё тут сидишь?
Подбородок его раз за разом падал на грудь. Услышав знакомые интонации, мужчина слегка приподнял голову. С трудом удерживая её навесу, распахнул глаза. Вспомнил, что к чему.
- Действительно… ты не могла бы помочь мне подняться?
Куколка протянула тоненькую руку, опираясь на которую он натужно встал. Сделав несколько шагов в сторону от компьютера, бревном повалился в постель.
На следующий день отоспавшись, протрезвев, и напрочь забыв всё, что происходило поздней ночью, Влад читал, удаляя, вырезая, переделывая на ходу, словно написанные чужой рукой предложения:

4.

Ещё когда шли по спуску, издали оглядели собор, расположенный за рекой. Хочешь не хочешь, но здание, довлеющее надо всем окружающим ландшафтом, привлекало внимание. Не могло не привлекать.
Стройное, величественное, лепное, окрашенное в изящную бело-красную полоску, с потемневшими от времени зелёными куполами, золочёными крестами и устремлённой в пасмурное небо острой колокольней.
- Великолепно, правда? - спросила женщина, с некоторой взволнованностью.
- Да, - осторожно ответил Егор, ощущая её внутренний трепет. - Построение чудесное. Это и есть наш пункт назначения?
- Он самый.
Оказавшись, минут через двадцать, у подножия здания, изучили строение ещё более основательно.
Алина по пути давала все необходимые разъяснения. Она, как выяснилось, знала множество деталей о возведении постройки, о мелких архитектурных особенностях, о бытовой жизни храма, стараясь увлечь Егора собственным энтузиазмом. Под конец повествования женщина восторженно воскликнула, схватив его за руку чуть повыше локтя.
- Красота же, ну разве нет?!
- Да, действительно, - не смог не согласиться он, воодушевлённый её эмоциями.
- Жаль, ты не увидишь... Дело в том, что он весь декорирован огоньками, и вечером блистает словно… словно… - Алина так и не смогла подобрать слов, описывающих дивную красоту ночного сияющего собора. Отбросив попытку вербализовать впечатления, продолжила:
- Центральный купол и колокольня - светятся жёлтым, маленькие купола - голубым. Причём каждое резное окошко, каждая арочка блистает! Представляешь?
- Да. Но… он действующий?
- Конечно! Зайдём внутрь.
Всё в мужчине воспротивилось такому предложению. Однако сдержавшись, он последовал за Алиной сквозь узкие воротца в заборе.
Перед самым входом женщина извлекла из чёрной сумочки и набросила на волосы лёгкий платок. Склонив голову и трижды перекрестившись, она уверенно вступила в сени храма. Егор, сопроводив культовые приготовления беспомощным взглядом, растерянно двинулся вслед за ней, наблюдая как Алина покупает у пожилой богомолки церковную свечу, самым серьёзным тоном о чём-то с набоженкой переговариваясь.
Проведя мужчину в центр главного престола, став перед мраморным иконостасом, немного позади великолепной свечной люстры, женщина продолжила вполголоса давать пояснения.
Егор чувствовал себя в этом месте крайне неуютно. Немногочисленные верующие, казалось, глядели на него слишком косо. Полумрак воздействовал неприятно. А ещё тяжёлый, спёртый воздух - смесь ладана и свечного дыма…
Алина, вероятно пытаясь хоть как-то поразить его, акцентировала внимание на стенной живописи, упоминая фамилии художников, отмечая характерные мотивы иконописи, вводя его в мир непривычной космогонии.
Однако Егор уже начал задыхаться. У него слегка закружилась голова.
- Пойдём отсюда, - в определённый момент резко прервал он женщину.
Прикусив губу, та окинула его разочарованным взглядом.
- Я… хорошо, - она чуть приподняла руку со свечой, - потерпи, пожалуйста, ещё буквально одну минуточку.
Скрепив себя, мужчина подождал, наблюдая за тем, как женщина задумчиво стоит около подсвечника, перед какой-то иконкой. Зажигает принесённую с собою свечу от другой, практически догоревшей. А потом, слегка ему улыбнувшись, направляется в сторону выхода, словно давая сигнал к отступлению.
Выйдя на свежий воздух, Егор сразу вздохнул свободнее. Окинул удовлетворённым взглядом окружающий мир. Несмотря на то, что красивые прежде облака вязко растеклись по небу, заметно сгустившись и помрачнев, прорывающиеся сквозь них солнечные лучи давали достаточно света и дарили ощущение свободы.
- Тебе не понравилось? - взволнованно спросила Алина.
- Ну не знаю, не знаю, - отдышавшись пояснил он. - В этих церквях такая гнетущая атмосфера. Я просто не в состоянии находиться там слишком долго.
- Красивое же место… А к некоторым мелочам нужно просто привыкнуть.
- Красивое, - выдохнул он и добавил рассеянно, по-видимому всё-ещё пребывая в собственных мыслях. - Жаль только, что вся эта красота создана лишь для оболванивания людей.
Алина повернулась к нему, немного ошарашенная. Какое-то время просто стояла, переваривая его слова.
- Никогда не думала, что ты так узко мыслишь! - вдруг набросилась на него. - А как же, например, музыка? Бах, Гендель… Рахманинов, наконец. С её помощью тоже оболванивают?
Егор удивлённо уставился на женщину. С чего это она вдруг вспомнила классиков, когда сама предпочитала Muse?
- Тебе же, я помню, они нравятся… - попыталась она прояснить свою мысль.
- Ну, когда вышла Литургия или Всенощное, точно сейчас не вспомню, так церковь, кстати, объявила его музыку слишком светской. И подобное, между прочим, постоянно случалось. Произведения часто становились каноном не во время выхода, а как бы постфактум. Но дело даже не в этом. Всё-таки у музыки существует свой, отдельный, так сказать «код». Слушая ярчайшую мелодию Гайдна, мне вовсе не обязательно следовать заявленной программе автора, мол, это Христовое «Жажду!». Да и вообще сомневаюсь, что он сочинял мелодии в эдаком прямо благоговении. Думаю, музыка в основном была первичной, а объяснение её появления - вторичным. Так сказать, соответствующим духу времени. И не более того. Впрочем, в общекультурном смысле я ещё могу всё это как-то воспринимать… но, понимаешь, когда в нынешнее время, нищие духом, считающие себя духовно обогащенными…
- Отче, прости им, ибо не ведают что творят! - внезапно пробормотала она и быстро перекрестилась.
- Мама миа! - мужчина даже немного разозлился. - Никогда не думал, что ты настолько погрязла во всей этой чепухе.
- Чепухе?!- воскликнула она, - Чепухе, вот как, да? Но ведь здесь самая прекрасная, самая человечная история в мире. И кому как не тебе это понимать!.. Но, нет… Мне сейчас просто гадко и противно, что я тебя привела в такое чудное место, а ты его… последними словами.
- Ага! - в свою очередь завёлся Егор. - Прекрасная история, из-за которой людей столетиями мучали, пытали, жгли на кострах, казнили самыми всевозможными способами!..
- Ой, да брось ты! Эти твои люди всегда найдут причину для резни! Им бы только кого-то убивать да насиловать. Сам посмотри, что нынче вокруг творится!..
Поднявшийся ветер на клочки рвал брошенные женщиной разгневанные слова, раскидывая по тротуару ошмётки фраз.
- И всё-таки… - настойчиво бормотал Егор. - Наследие безумного прошлого, уроки истории… но ужасно, что продолжается сейчас. Отдаваться подобному в наше время - непозволительная глупость!
- О, Господи. Ты же поэт! Выйти за пределы собственного эгоизма, ощутить любовь ко всему сущему, преисполниться подлинным благородством - разве не в этом конечная цель? Разве не это делает человека - поистине человечным?
- Хм… в твоих стихах я такого не встречал, - задумчиво выговорил Егор. - Некоторый эротизм? Да. Жажда жизни? Тоже, пожалуй. Молодость, свежесть, красота? Бывало. И часто. Но такой блаженной чепухи там не наблюдалось. Странно, правда?..
- Ну, ты тоже весь из себя такой распрекрасный в стихах, - едко воскликнула она. - А на деле, на деле!..
- Что?!
- Ничего!
Помолчали. Егор немного обдумал слова женщины. Бросил, заметно огорчённый:
- В стихах я такой, какой есть. А если ты не видишь...
В горле сдавило. Он так и не смог закончить фразу.
Немного отдышавшись, резковато произнёс.
- Ладно, прости. Наверное, я был не прав.
- Всё-таки мы с тобой разные, - горько посетовала женщина, сдёргивая с головы и запихивая в сумочку смятый платок. - Совершенно разные.


*1 http://litset.ru/index/8-880
*2 https://www.stihi.ru/avtor/barkon187
*3 https://www.stihi.ru/avtor/nattushkan
*4 https://www.stihi.ru/avtor/87992