1. Наша родная Коммунистическая Партия и Советское Правительство всегда заботились о простых людях. Кто-кто, а высокое столичное начальство уж точно знало, что нам можно творить, выдумывать, пробовать, а чего нельзя ни в коем случае. Вот и запрещалось весьма изобретательным гражданам страны Советов… не всё, конечно, но очень многое. И делалось это не из вредности, а исключительно для нашего же блага, о коем неустанно пеклись кремлёвские старцы. Им почему-то казалось, что своим умом мы прожить не сможем. Да они и нас постепенно приучили к этой порочной мысли, которая с точки зрения сегодняшней плюралистической креативности выглядит, по крайней мере, странно и нелепо. Но так было, а из песни слова не выкинешь!
Не разрешалось, к примеру, строить частные дома выше одноэтажных. Дело в том, что жили мы примерно вровень, и если у кого-то появлялись большие деньги, то это вызывало много ненужных вопросов. Причём основополагающий негласный принцип того времени гласил: «Не высовывайся, не показывай свой достаток!» Иначе познакомишься ты с отделом по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС), и выпишут тебе путёвку в места не столь отдалённые. Туда, где подравнивают чересчур креативных сидельцев под стандартное прокрустово ложе, дабы не наглели они сверх меры, а знали отведённое им место. Собственно, народ и не противился решениям Партии и Правительства, а делал то, что не было запрещено законом: с энтузиазмом вгрызался в садовую землю, возводя этажи не ввысь, а вглубь – вопреки элементарной логике и здравому смыслу. (На рытьё подвалов и полуподвалов запрета не было.) А ещё в дачном строительстве пальму первенства завоевали дома мансардного типа. Это когда чердак, будто грибная шляпка, разрастался до невероятных размеров. В этом случае одноэтажное строение имело площадь фундамента не более дозволенной, и придраться было практически не к чему. Хотя…
Кроме того, запрещалось в огородных обществах выращивать сады… или в садовых – огороды? Или то и другое вместе? Забыл. Помню только, что никто так и не смог объяснить мне смысл этого запрета. Просто: низзя – и всё тут. Без комментариев! Инженерно-техническим работникам в позднем СССР не разрешалось совместительство. Ведь вторая работа могла отвлечь обученного государством спеца от основных его обязанностей… не дай бог! Бог, кстати, тоже был под запретом.
Молодой специалист после вуза прикреплялся к «своему» предприятию на три года без права увольнения, дабы самоотверженным трудом он возместил государству средства, затраченные на его обучение. Помню случай, когда экстравагантная дамочка бальзаковского возраста буквально доводила своего начальника, а тот не мог, не имел права её уволить. Ведь она окончила техникум и отрабатывала на предприятии положенный по закону срок. Так и мучился с нею три долгих года несчастный руководитель – на горе себе и на радость местным острословам.
А в день и час, когда пришло время им расстаться, я случайно оказался в приёмной. И мы с секретаршей, с трудом сдерживая приступы приглушённого хохота, слушали через приоткрытую дверь, какими отборными, но вполне себе цензурными словами наша «красавица» обзывала поседевшего за годы вынужденного противостояния начальника. Было заметно, что она долго и тщательно готовилась к своему финальному аккорду, а мы… а что мы? Подчинённые редко сочувствуют тому, кто заставляет их работать. Непонимание и злорадство вассалов – вот удел плебеев, возомнивших себя патрициями. «Покиньте кабинет! Уйдите немедленно!» – теряя терпение, из последних сил повторял несчастный начальник. А что ему ещё оставалось? Он был повязан по рукам и ногам партийными, административными, профсоюзными и прочими путами и не мог, не имел права ответить скандалистке надлежащим образом. Такие были времена… Заботилась советская наша власть ещё и о том, чтобы работяга не перетрудился после основной работы. А посему садовые участки давали людям мизерные – не больше трёх соток. И не простым смертным, а преимущественно передовикам производства – в награду за многолетний добросовестный труд. Редкие исключения лишь подтверждали сей непреложный постулат.
И вдруг, как гром среди ясного неба, пришла к нам – «свобода». То, что раньше называлось спекуляцией, стало гордо именоваться торговлей и предпринимательством. «Трудились» новые торгаши примерно так: товар, как ему и положено, лежал на складе, но периодически менял хозяина, с каждым оборотом слегка поднимаясь в цене и обогащая многочисленных перекупщиков. Однако это были пока ещё цветочки – предвестники голодного подлого воровского времени лихих девяностых. Местные и центральные власти, почуяв слабину, вдруг начали судорожно набивать свои бездонные карманы. К ним, выйдя из тени, тут же присосались криминальные авторитеты. Они «крышевали» всё, что имело хоть какой-нибудь доход: от бывших спекулянтов до градообразующих предприятий. Раздел сфер влияния, кровавые разборки между бандитами стали обычным делом.
Промышленность сначала пробуксовывала, а затем окончательно остановилась. Мизерную зарплату рабочим выдавали от случая к случаю. Улицы разбитых фонарей нудили глаз обшарпанными домами. Зловонные горы не вывезенного мусора отравляли воздух спальных районов. Невесть откуда появившиеся бомжи рылись в отбросах, пытаясь найти цветмет, ещё что-то ценное с тем, чтобы обменять находку на самогон, водку, спирт. Именно обменять, ведь деньги последовательно и методично обесценивались инфляцией. А людям, оставшимся без работы, для прокорма семей раздали по шесть соток необустроенной скудной на урожай земли, где могли они сажать всё что угодно: свеклу, зелень, картофель... Причём даже бандиты не решались облагать данью этих честных тружеников, понимая, что с голого можно содрать разве что только кожу.
2. Перестройка и последовавшие за ней лихие девяностые застали Володю в небольшом живописном городке Среднего Поволжья. Трудные были времена. Когда завод, где он работал, перешёл на трёхдневную рабочую неделю, жить стало не на что. Ведь даже сокращённую в два с лишним раза зарплату задерживали на несколько месяцев. Вот тут, следуя веяниям времени, и стали раздавать всем желающим запретные в советское время сотки. А вместо партийных журналов вроде «Коммуниста» или «Агитатора» такими же огромными тиражами начали печатать брошюры для садоводов. «Прокормимся сами!» – название популярного издания звучало как лозунг для тех, чьи знания и опыт стали вдруг не востребованы стремительно деградирующим обществом.
В стране тем временем царил разгул «свободы» и «демократии». Выборы директоров предприятий и начальников рангом пониже проводились повсеместно. Ничего подобного не наблюдалось у нас с тех пор, как в 1917-м революционная власть разрешила солдатам выбирать фронтовых офицеров, в результате чего царская армия благополучно самоликвидировалась, а немцы захватили юг России. Вот и теперь, не выдержав подобного надругательства, почил в бозе «единый могучий Советский Союз». (Слова гремевшего когда-то гимна сегодня мало кто помнит). В общем, никогда такого не было, и вот опять…
Конечно, не выборность руководителей стала главной причиной распада Союза. Корень зла, думаю, заключался в том, что СССР изначально разделили по национальному признаку, а это бывает весьма и весьма чревато!.. По этому поводу хочется мне сказать, а лучше оглушительно крикнуть тем, кто придёт после нас: «Никогда… слышите, никогда даже не пытайтесь строить государство на гнилом фундаменте национализма!!!» Но кто из потомков Адама учился на чужих ошибках? А посему я почти уверен, что, следуя традициям, наши дети и внуки снова и снова будут расшибать свои бараньи лбы о те самые грабли, которые достались нам в наследство от наших далёких предков. Хотелось бы мне ошибаться!..
Дебаты на выборах директора предприятия, где работал Володя, продолжались несколько дней. В арендованном зале ДК дым стоял коромыслом. Делегаты от каждого подразделения старались протолкнуть своего кандидата, и в общем гвалте, в борьбе эмоций терялся смысл происходящего. Выборщики думали не о будущем завода, а о своих амбициях, об узковедомственных интересах – о чём угодно, только не о конечном результате. Тем более их знания, их квалификация и опыт работы – всё это оставляло желать лучшего. Расходились, как правило, за полночь. Поэтому как-то сама собой родилась байка о том, что самую горластую активистку ревнивый супруг не пустил домой в два часа ночи: иди, мол, на своё собрание, оно тебе дороже семьи, детей и родного дома…
С большим трудом, но выбрали тогда человека делового, коммуникабельного, но не специалиста и главное – без нужных связей в Москве. Бывший директор, пожав плечами, занял должность начальника отдела. А новый… порулил немного, не справился с управлением, выехал на встречную полосу и… Через год, окончательно убедившись в своей профнепригодности, раздосадованный неудачник ушёл руководителем в местные органы власти, оставив после себя ворох нерешённых проблем. Долго потом повторяли местные острословы, что не царское это дело – работать у нас директором. Да и то сказать: командовать коллективом знающих спецов, находить рынки сбыта – это вам не чаи с подчинёнными в офисе распивать!..
Во вновь организованном садовом обществе тоже выбрали председателя. Разделили на участки бывшее колхозное поле, собрали деньги на обустройство, и наступили для новоявленных земледельцев суровые трудовые будни. С приходом весны каждое утро толпы горожан непрерывным потоком двигались к железнодорожной платформе с тем, чтобы, преодолев все трудности переезда, вложить свои силы и средства в небольшие клочки земли за городом, с некоторых пор ставшие их личной собственностью. Людям казалось, что эти наделы, спущенные им от барских щедрот с самого верха, спасут их семьи от голода, от нужды, от надвигавшегося лихолетья. А в это время где-то в далёких столицах зарвавшиеся властители делили между собой наследие Великой Державы, которое по праву принадлежало таким вот простым честным труженикам. Тем, кого эти проныры и выскочки в буквальном смысле бросили на произвол судьбы… Печально…
Первое мая – День международной солидарности трудящихся – новая власть весьма политкорректно переименовала в Праздник весны и труда. И теперь в этот тёплый солнечный денёк новоявленные садоводы, коих в начале девяностых стало несть числа, рядами и колоннами шли не в центр города на привычную демонстрацию, а к железнодорожной платформе, дабы осчастливить своим присутствием вновь полученные шестисоточные участки. В то достопамятное праздничное утро посадка на электричку оказалась суровой, можно даже сказать: отчаянной. Машинист с получасовым опозданием лихо затормозил перед невиданным скоплением потенциальных пассажиров. Но вагоны уже были заполнены людьми, хоть и не до отказа. Поэтому толпа, почуяв неладное, произвела на свет приглушённый возглас разочарования. Садоводы поняли, что сегодня многим из них суждено вернуться домой несолоно хлебавши. А всё потому, что некоторые шибко вумные горожане решили в это праздничное утро ехать с оборотом: вышли из дома пораньше и сели в поезд на предыдущей станции. Теперь эти гиганты мысли с чувством безусловного превосходства задумчиво взирали из окон электрички на беснующуюся озверевшую толпу.
С рюкзаками, с тележками, с лопатами и граблями, матерясь и мешая друг другу, садоводы спрессованными пачками протискивались в поезд через открывшиеся перед ними достаточно широкие двери. Толкались так, будто от этой поездки зависела вся их никчемная, никому теперь не нужная жизнь. Отчаянные бойцы-гладиаторы, ворвавшиеся в вагон первыми, тут же до упора открывали окна и буквально на руках втаскивали в салон детей, соседей, родных – тех, кто мог просочиться сквозь узкую оконную щель. Тяжеловесы, используя своё неоспоримое преимущество – высшую весовую категорию – шли напролом, пытаясь взять штурмом вожделенные двери. За несколько минут посадка завершилась самым естественным образом. Вагоны были набиты до отказа, а неудачники-аутсайдеры, стоя на платформе, с завистью поглядывали на не отдышавшихся ещё после бурного натиска победителей. Но завидовать здесь было нечему. Счастливчики в переполненных тамбурах, будто сельди в бочке, не в состоянии были даже пошевелиться. Кто-то стоял на одной ноге, иных притиснули к поручням, а с улицы напирала хоть и поредевшая, но всё же пока ещё толпа тех, кто не хотел сдаваться несмотря ни на что.
Машинист, срываясь на мат, по громкой связи во всеуслышание уговаривал висевших гроздьями пассажиров вернуться на платформу либо втиснуться, наконец, в вагон. Он не мог, просто не имел права отправлять поезд с открытыми дверями. Но бесшабашные головы, «вошедшие» в тамбур лишь наполовину, никак не хотели отказываться от своего половинчатого «счастья». Им позарез нужно было копать, сажать, окучивать именно сегодня … И тогда отважный покоритель стальных магистралей перешёл от уговоров к делу. Электричка несколько раз трогалась с места и тут же резко тормозила, насильно уминая зажатых в переполненных тамбурах пассажиров. Конечно, это было рискованно, но в конце концов привело к успеху. Многие упрямцы, висевшие на поручнях, благополучно отпали, оставшихся кое-как втащили в вагоны, народ дружно выдохнул, и двери, наконец, захлопнулись – все до единой, а поезд тронулся в путь!
На следующей станции попытки штурма повторились, но в основном безуспешно. Однако было одно исключение. Какой-то дед из глубины тамбура злобно обматерил напиравших с платформы подвыпивших парней. Ответ последовал незамедлительно: – Ах, ты, так-перетак пенсию твою мать, бестолковка твоя плешивая! Счас я до тебя доберусь! Ты мне за базар ответишь!.. И парень, с размаху вклинившись в толпу, продвинулся вперёд на целых полметра. Дед струхнул маленько, схватил свой мешок в охапку и ринулся в вагон, истошно матерясь и увлекая за собой безвольных соседей. На его счастье люди в салоне стояли не так плотно, ребята с перрона слегка поднажали, и весёлая компания хоть и со скрипом, но всё же втиснулась в тамбур, тем самым внеся безусловную лепту в общий празднично-первомайский аттракцион на колёсах. Народ от души смеялся дерзости и оптимизму молодых людей. Было ли это смешно тогда? Возможно, только сегодня подобные рассказы почему-то навевают на меня грусть…
Вслед за электричкой каждое утро к платформе приходил дизель-поезд. Он шёл по железнодорожной ветке, которую обещали, да так и не электрифицировали в годы Перестройки. В тот день посадка повторилась по вышеописанному сценарию. Однако двери у этого допотопного «динозавра» открывались вручную, и машинист никоим образом не препятствовал пассажирам ехать так, как им заблагорассудится. А посему в моменты пиковых нагрузок бесстрашные первопроходцы гроздьями свисали с «дизеля», будто в старых советских фильмах о гражданской войне. На крышу, правда, не забирались, опасаясь высоковольтных проводов. Ситуация усугублялась ещё и тем, что пригородные поезда регулярно задерживались на промежуточных станциях, пропуская вперёд нескончаемую вереницу товарных вагонов. Да и то сказать: коммерческие перевозки приносили железнодорожникам намного больше прибыли, нежели возня с толпами бомжеватых садоводов-безбилетников…
3. В тот день Володе не повезло, как, впрочем, и всем его попутчикам. Переполненная электричка второй час стояла без движения на промежуточной станции. Машинист лениво отвечал по внутренней связи, что «причина остановки неизвестна» и что «поедем, как только на светофоре загорится зелёный». Владимир покорно стоял в тамбуре, зажатый между штабелем мешков с семенным картофелем и весьма габаритной тёткой, которая во время посадки случайно уронила рюкзак на пол и теперь никак не могла до него дотянуться. Правая нога у начинающего садовода затекла, а левую поставить было просто некуда. После долгих мучений он, наконец, решился оторвать от пола свою единственную точку опоры и – о чудо – тело его не изменило своего положения, а продолжало парить над бесчисленными тележками и мешками, будто в невесомости! Володя улыбнулся, неспешно вернул на место отдохнувшую конечность и спокойно задремал, чувствуя себя космическим странником, свободно реющим где-то безумно высоко над нашей голубой планетой. Он смотрел сверху на её красоты и почему-то не боялся, что упадёт. Может быть потому, что в зажатом состоянии это было практически невозможно…
За окном стоявшего на приколе поезда простиралась огромная зона, огороженная по периметру полупрозрачной металлической сеткой высотой с трёхэтажный дом. За ней можно было разглядеть длинные ряды колючей проволоки, наблюдательные вышки и ещё бог весть какие прибамбасы. Место, как говорится, не столь отдалённое, но весьма примечательное и в какой-то степени даже легендарное. Другое измерение, другой мир, в котором «мотали срок» люди, имевшие весьма смутное представление о нашей так называемой свободной жизни… Из окон электрички было видно, как на крыше большого производственного корпуса живописно расположилась группа заключённых. Многие из них сняли робы и нежились, загорая под лучами ласкового майского солнышка. Лагерные сидельцы любовались живописными окрестностями, смотрели на железнодорожный вокзал, на пролетавшие мимо поезда, на не ко времени застрявшую переполненную электричку, и Володе вдруг страшно захотелось оказаться там – на этой крыше, где можно было дышать полной грудью и наслаждаться красотами окружающего мира. А ещё он подумал, что всё на этом свете условно и относительно. И какой-нибудь презренный зек за колючей проволокой может быть свободнее самого свободного человека здесь, на воле...
На мелкоячеистой сетке разделявшей два мира, были видны непонятные предметы-точки. Сосед по тамбуру, заметив пристальный взгляд Володи, сказал негромко: – Что смотришь? Это всё неудачные перебросы. Там сигареты, водка, наркотики. Только не дошли посылочки до адресатов: то ли груз был не тот, то ли верёвка короткая. И висят теперь эти деликатесы – на всеобщее обозрение и на зависть несчастным сидельцам… Помолчали немного, задумались. И тут вдруг из глубины вагона донеслось до спрессованных в тамбуре пассажиров нечто весьма странное и тягучее. – Этот стон у них песней зовётся, – улыбнулся словоохотливый сосед. И действительно, непонятный звук становился всё громче, постепенно обретая мелодию и даже слова – настолько жалобные и заунывные, что Володе от этой умопомрачительной тоски и самоедства вдруг стало не по себе. Но дикий музыкальный экспромт вдруг оборвался на самой высокой ноте – так же внезапно, как и возник. А неизвестный солист, довольный произведённым эффектом, неспешно сообщил слушателям: – Дальше нельзя, там матерное, а здесь же-е-нщины!
Он был слегка навеселе, но произнёс эти слова с какой-то особой теплотой, чем окончательно расположил к себе окружающих. Желая развлечься, кто-то из пассажиров спросил у самопального певца: – Ты чьих будешь? Тот улыбнулся, кивнул в сторону окна и ответил любопытному собеседнику: – Смотри, вон там на крыше мои братаны сидят. Оттуда я. Вчера освободился. Гуляю вот, смотрю. – Ну, и как тебе? Сел-то небось ещё до перестройки? – Хороши в моём саду цветочки! – привычно заголосил Зек. – А что у вас тут хорошего? Бардак – он и в Африке бардак. Не-ет, на зоне лучше: утром поднимут, накормят, вечером уложат. Работать теперь не обязательно – благодать! – Ну, и оставался бы там, если нравится, – улыбнулся парень. – Не-ет, – снова протянул разговорчивый сиделец, – мне и погулять тоже охота. Вот пойду сегодня по садам-огородам, попрошу хозяина… кто лучком, кто чесночком, кто редисочкой угостит. – А если не дадут, прогонят? – Как это? Ну, значит, сам возьму. Жалко вам, что ли?
По вагону прокатился шумок: – Как это сам? А ты грядки копал, а ты сажал, поливал, окучивал? Зек понял, что сболтнул лишнего, и, пытаясь оправдаться, благодушно заворковал: – Ладно вам, человек второй день на свободе, а вы... погулять не дадут! – Ты бы лучше работу себе нашёл! Ишь, дармоед какой, палец о палец не ударил, а туда же… – послышались со всех сторон реплики возмущённых садоводов. – Эх, загу-загулял загулял… парнишка да парень молодой молодо-о-о-ой... – завопил лагерный комедиант с новой силой. – Ой, не надо мне работы! Воли, воли я хочу! А вот как только надышусь степным ветерком, с бабами намилуюсь по самые некуда, тогда можно будет и домой – в родную зону. Со свободы – с чистой совестью! А вы-и… как вы живёте?! Ну, нельзя же так-то, ребята! Им свободу дали, а они в новое ярмо свои пустые бестолковки тычут! На кого пашете, орёлики?.. Нет, не садоводы вы, друзья мои, а самые что ни на есть отпетые садисты! И базарить тут больше не о чем!..
Раздухарившийся сиделец сделал глубокий вдох и выдал новый перл, видимо заключительный: – Что наша жизнь? Игра-а-а!.. Народ зашумел, заволновался, посыпались язвительные реплики и даже угрозы, кто-то решил разобраться с подвыпившим зеком, но тут вдруг послышался долгожданный гудок электрички, поезд тронулся и, набирая скорость, повёз плотно спрессованных садоводов-садистов к их вожделенным соткам, к тёплому солнышку и ласковому майскому ветерку…
…Небольшой городок на Средней Волге был заселён, в основном, бывшими крестьянами из ближайших деревень, и тяга к земле присутствовала почти у каждого. Весной и осенью многие городские жители помогали деревенским родственникам сажать и убирать картофель. Да и летом наведывались иногда в родные пенаты. Приусадебные участки у сельских тружеников были огромные, и работы там хватало всем. Держали коров, свиней, птицу. Для живности запасали корма: сено, картофель, тыквы… А ещё приходилось трудиться в колхозе – за мизерную плату. Не каждый был способен на такой подвиг, вот со временем и разбрелись-разбежались земледельцы – кто куда…
Родственная помощь обезлюдевшей деревне окупалась сторицей. К примеру, мясо зарезанного в начале зимы бычка было очень хорошим подспорьем для городских семей. Сейчас это трудно представить, но тогда сей дефицитный продукт продавали в магазинах исключительно по талонам – один килограмм на человека в месяц. Картофель, правда, был недорогой, но предприятия регулярно отправляли рабочих и служащих на его уборку и переработку. Так что бывшие крестьяне недалеко ушли от опостылевших им в деревне принудительных сельхозработ.
Раздача всем желающим земли, которая всё равно использовалась колхозами не в полной мере, стало сенсацией. Многолетняя мечта горожан о дачных домиках и прочих благах цивилизации начала, наконец, сбываться. Средний размер участка составлял шесть соток – вполне достаточно, чтобы прокормить семью. И люди всеми правдами и неправдами старались получить по два, а то и по три надела, не думая о том, хватит ли у них сил обработать всё это вручную. Но солнышко светило ярко, поезда ходили более-менее исправно, брать билеты было не обязательно, а энергии у начинающих садоводов оказалось – хоть отбавляй.
4. Машинист нажал на тормоза, и люди, будто горох, высыпали из вагонов на слегка прикрытую гравием землю. Платформы не было, поэтому приходилось прыгать вниз со ступенек, держась за поручни. Но трудности не пугали начинающих огородников. Станция располагалась на краю то ли оврага, то ли огромной полукруглой гряды. Возможно, миллионы лет назад здесь врезался в Землю метеорит, образовав некое подобие лунного кратера. И теперь поезда вынуждены были огибать эту геологическую достопримечательность, а наши горожане, покинув набитую до отказа электричку, буквально хмелели, когда после ужасов переезда перед ними открывалась необъятная небесная ширь, безбрежный степной простор! Будто с высоты птичьего полёта любовались первопроходцы разрезанной оврагами и косогорами живописной долиной чудес, с которой были связаны у них надежды на прекрасное светлое будущее…
Единственная дорога вела к небольшой деревушке, притаившейся в складках местного рельефа. А тропа, протоптанная садоводами от станции, спускалась по откосу в глубокий овраг, на дне которого весело журчала небольшая речушка – неукротимо бурная весной и почти незаметная летом. Форсировав водную преграду, слегка подмокшие «садисты» поднимались на обширное плато и бодрым шагом двигались туда, где раньше колосились колхозные поля, а нынче ровными рядами торчали колышки тех самых участков, ради которых они в этот праздничный день преодолели столько трудностей и опасностей…
Володя с женой Еленой, с семилетним сыном Димой и дочуркой Настей детсадовского возраста прибыли, наконец, к месту приложения своих сил и возможностей. Именно здесь супруги впервые в жизни почувствовали себя собственниками, владельцами удивительного чуда: клочка земли площадью в шесть соток. Правда, достался им не чернозём, а суглинок вперемешку с подзолом, но это было не столь суть важно. Главное заключалось в том, что рухнули в одночасье условия и запреты, десятилетиями сдерживавшие творческую инициативу масс. И теперь истинным хозяевам земли разрешалось многое из того, что раньше было запрещено категорически. Они имели право построить здесь дом или баню, пробурить скважину, вырыть колодец, посадить виноград или даже кокосовую пальму, и никто им этого не мог запретить.
Много ли нужно человеку для счастья?.. Вопрос, конечно, риторический, но несмотря ни на что, радостное и непривычное чувство свободы давало садоводам силы, питало их надежды и вселяло в них веру в обещанное им когда-то светлое будущее, которое в очередной раз должно было наступить очень скоро: сразу же после освоения только что полученных ими участков…
Володя, как и большая часть горожан, не имел ни малейшего представления о том, как и что можно сажать на земле. Разобраться в библиотечных книгах, написанных для колхозных агрономов, было практически невозможно. Но тут весьма кстати появилась газета «Сам хозяин», статьи из которой зачитывались самопальными огородниками буквально до дыр. Настоящим кладезем информации для начинающих стал сосед Владимира Юрий – один из немногих членов садового общества, умевший обращаться с землёй. Именно он направлял бившую ключом энергию бестолковых новичков-садистов в нужное русло.
Сколько было сделано ошибок, сколько вложено бесполезного труда в упрямую твердокаменную землю бывшего колхозного поля! И лишь спустя годы самые целеустремлённые владельцы участков всё же приобрели необходимые навыки и усвоили те простые истины землепашца, о коих знает любой деревенский мальчишка.
Первые урожаи, конечно, радовали. Но беспредел, творившийся в лихие девяностые, докатился и до садов. Бывшие зеки, безработные, пропойцы всех мастей и прочие любители лёгкой наживы сбивались в криминальные «бригады», а затем будто саранча опустошали огородные грядки, нагло «прихвастизируя» всё, что добропорядочные горожане выращивали с таким трудом! Тем более на «Поле чудес» не было тогда ещё никаких ограждений: иди куда хочешь, бери, что плохо лежит. Особенно утром – до прихода первой электрички. Сразу после рассвета – это было самое что ни на есть воровское время. На ночь садоводы уезжали домой, и никто не мог помешать ненавистным «душманам» заниматься своим чёрным делом. Да, именно так (по аналогии с афганскими моджахедами) называли тогда огородных воров. И то сказать: честный совестливый человек не стал бы отбирать последнее у тех, кто и без того был ограблен. Тем более – брали не для пропитания, а ради лишней бутылки спиртного, которая со временем превращала ворюгу в отвратительное грязное животное.
В народе ходила байка о том, как однажды осенью приехал мужичонка на свой участок, а там два здоровенных амбала копают бесценную его картошечку, ради которой он горбатился здесь всё лето. Крупные клубни складывают в мешок, мелкие выбрасывают, а у дороги стоит машина, доверху набитая ворованной «бульбой». Похоже, не один несчастный «садист» остался в тот день без урожая. Побоялся горемычный трудяга признаться грабителям, что он здесь хозяин, а подвыпивший разбитной детина – косая сажень в плечах – предложил ему, куражась: становись, мол, рядом, нам чужого не жалко. Мужик не растерялся, схватил лопату и успел-таки накопать пару мешков своей же картошки. А когда негодяи отбыли восвояси, ещё и мелочь собрал. Печально… очень похож этот рассказ на горькую сермяжную правду. Вот так вот и жили люди в то непростое воистину подлое время.
Хочу добавить, что в довершение всех бед неподалёку от «Поля чудес» стоял табор оседлых цыган. Их даже при советах никто не мог заставить работать, а уж после восшествия на российский престол «свободы» и «демократии» – тем более. Женщины кочевого племени, нарядившись в цветастые юбки и блузки, будто на работу ходили к железнодорожному переезду. Клянчили деньги у автомобилистов, терпеливо ожидавших открытия шлагбаума, гадали на «позолоти ручку», давили на жалость, демонстрируя шофёрам своих убогих вечно сопливых детей. Ну, а мужья этих красавиц, понятное дело, промышляли воровством и продажей краденого. Во вновь образованных садовых обществах – в первую очередь.
Богатые организации для защиты своего имущества нанимали братков-бандитов. Этим ребятам, конечно, надо было платить, но порядок они наводили идеальный. Местные забулдыги боялись их как огня и десятой дорогой обходили охраняемые ими объекты. Ну, а в таких аморфных образованиях, как Володино «Поле чудес», садоводы сами дежурили по ночам и, как могли, отгоняли непрошеных гостей от вызревающего драгоценного своего урожая.
А ещё новоявленным земледельцам приходилось строить – кто во что горазд. Володя по примеру соседей ходил разбирать аварийные бараки. Приносил оттуда доски, ржавые кривые гвозди и многое другое. Шесть столбов раздобыл в лесничестве, возил всё это на электричке, и спустя время в дальнем углу милого его сердцу сада вырос небольшой, но крепкий сарай, в котором можно было оставить лопату, спрятаться от дождя и ветра. Дачное строительство захлестнуло город. Тащили всё, что плохо лежит: обдирали сараи, заборы, скамейки в парке. Милиция не обращала на это внимания. У стражей порядка и без того хватало забот. Сейчас это трудно представить, но в те «лихие» годы сержанты и старшины «крышевали» рыночных торговцев наравне с бандитами, и обращаться к ним было не то что бесполезно, но порой даже опасно. К воровским авторитетам за правдой и справедливостью люди ходили чаще, нежели к законной власти.
Володя и Лена делали всё возможное и невозможное, чтобы вырастить достойный урожай: поливали, пропалывали, окучивали, рыхлили... Дима и даже маленькая Настя с удовольствием помогали родителям. Но вот однажды, следуя веяниям времени, глава семьи объявил, что за каждого собранного колорадского жука будет выплачивать помощникам по копейке. И теперь ребята, блюдя свой коммерческий интерес, строго следили за тем, чтобы на картофельной ботве не оставалось ни одного прожорливого насекомого. Вредителей сдавали отцу, а на заработанные деньги покупали себе мороженое. Однако в какой-то момент Дима сообразил, что в отличие от них соседи собирают жуков бесплатно, и предложил приятелю подзаработать. Так постепенно количество сданных за день «колорадов» удвоилось, потом утроилось... Когда обман открылся, Володя тут же сделал сыну внушение, извинился перед вовлечёнными в аферу соседями, но наедине с женой они хохотали до упаду, удивляясь вновь открывшейся коммерческой жилке родного чада.
Ночи дежурств по садовому обществу проходили изумительно. Пекли картошку в золе, пили заваренный травами чай из котелка, и почему-то казалось молодым супругам, что не было на свете ничего вкуснее этого пахучего пряного напитка. Уложив детей и завернувшись в одеяло, они садились возле догорающего костра и молча смотрели в высокое звёздное небо. Здесь, вдали от городской суеты звёзды почему-то казались особенно яркими. Протяни руку – и достанешь хоть до Большой Медведицы! Млечный Путь едва светился в чёрной бездне, и, глядя на него, хотелось забыть о насущных проблемах, ощутить бесконечную ширь раскинувшейся перед глазами Вселенной и мечтать, мечтать о будущем. О том, как вырастут дети, как они будут счастливы в их призрачно-далёкой взрослой жизни… в мире, где наконец-то победит добро…
Ближе к полуночи приходили соседи, и они все вместе отправлялись в первый ночной обход. Шли гурьбой. Володя брал с собой крышку от жаровни и время от времени стучал по ней специально изготовленной колотушкой-дубиной. Звук получался протяжный и звонкий, будто от церковного колокола. На него откликалась собачка с соседней улицы. Была она маленькая, но голосистая, благодаря чему отпугивала ненавистных «душманов». Можно было подумать, что лает овчарка или, к примеру, питбуль. Иногда дежурил мужчина с «боксёром» – собакой бульдожьего типа. Огромная слюнявая пасть этого зверя приводила в трепет непрошеных гостей, приходивших на «поле чудес» в неурочное время, и надолго отбивала у них желание шляться по ночам, где не положено. Хозяин пса рассказывал, как однажды поздним вечером его питомец повёл себя весьма странно: стал лаять и рычать в прихожей. Думали, что он хочет гулять, но «кобелино», выскочив в коридор, задержал там двух громил, ломавших соседскую дверь. Воров сдали в милицию, а вернувшийся с работы хозяин квартиры тут же выдал своему спасителю награду – килограмм мяса. Для того времени это был царский подарок.
5. Не всегда выпадало дежурить с серьёзной бойцовской собакой. Обычно садоводы обходились своими силами: женщины толпой окружали незваных любителей «ночных прогулок», а затем с помощью угроз и увещеваний выпроваживали их восвояси. Всем миром красавицы с «Поля чудес» не боялись защищать своё добро, но опасаться им всё же стоило. В городах и весях нашей огромной страны в те годы царили безвластие и беспредел. Разборки между бандитскими группировками со стрельбой и «ритуальным» сожжением конкурентов в их безумно дорогих иномарках – всё это стало жизненной рутиной. Квартирные кражи, вскрытие гаражей – тем более. Выворачивали случайным прохожим пальцы ради не ко времени блеснувшего обручального кольца, снимали норковые шапки, шубы. Тех, кто противился грабежу, безжалостно избивали, случалось – до смерти.
Володю несколько раз останавливали уголовники в безлюдном тёмном месте. Для начала задавали контрольный вопрос: «Дай закурить!» Отвечать надо было вежливо, но твёрдо. Главное – не показать бандитам страха и смотреть им прямо в глаза. Тогда могли отпустить, если увидят, что взять у тебя нечего. Однако тонкости общения с новыми хозяевами жизни знали не все. Многие вели себя с ними дерзко и грубо, а зря. Не повезло Саше Тычинкину – хорошему знакомому и сослуживцу Владимира. Молодого мужчину пырнули ножом в шею после традиционного «дай закурить». Истекая кровью, он пробежал метров двадцать до ближайшей общаги, схватил трубку телефона, стал набирать номер скорой, но… медленно осел на пол и потерял сознание. – Как кабана сына зарезали, – рыдал на похоронах осиротевший отец…
…В тот день огромная толпа возмущённых жителей заполонила улицы города. На центральной площади состоялся стихийный митинг, и пламенные речи у гроба не растрогали разве что только лежавшего в нём покойного Александра. Конечно, это было не первое убийство в маленьком волжском городке. И власти, опасаясь волнений, сделали всё возможное, чтобы поймать бандитов по горячим следам. Преступников оказалось двое. Один – штатный сиделец, освободившийся совсем недавно, второй – сын известного в городе адвоката. После разговора с разгневанным, но не потерявшим голову папашей юный гангстер вполне ожидаемо отказался от своих первоначальных показаний, и судить его теперь должны были не за убийство, а за банальное хулиганство. Дело представили так, будто он стоял где-то в сторонке, а его подельник сам остановил случайного прохожего, потребовал у него денег на водку, после чего пырнул несчастного ножом.
Процесс затеяли открытый, и в зале городского ДК яблоку негде было упасть. Но даже несмотря на это местный прокурор не постеснялся запросить для адвокатского сыночка минимально возможное наказание. Говорил он спокойно и маловыразительно, а закончил своё выступление перечислением каких-то статей уголовного кодекса. Трудно непосвящённому человеку вникнуть в смысл монотонно-тягучего судебного заседания. А посему мало до кого дошло, что судейские изо всех сил пытаются «отмазать» убийцу! Володя был в числе тех немногих, кто уловил суть происходящего. Но что он мог сделать против отлаженного государственного механизма? Это был почти что заговор. Судья прибыл из области, и его, похоже, не посвятили в суть завязавшейся интриги. Но выслушав речь прокурора, он сначала бросил удивлённый взгляд на зарвавшегося обвинителя, потом посмотрел на лежавшее перед ним дело, подумал, покачал головой, пожал плечами и… оставил всё как есть. Формально он был прав: не принято давать подсудимому более того, что запросила сторона обвинения. Но в его силах было перенести заседание, разобраться. Да много чего можно было сделать для торжества справедливости. Не захотел связываться с местными судейскими? Не стал себя утруждать? Или решил войти в долю? Последнее наиболее вероятно. О времена! О нравы!
Вот так после митингов и пламенных речей избежал наказания подлый убийца. Его выпустили в зале суда, а человек, которого долго потом вспоминали добрым словом, погиб. Осиротела молодая женщина с ребёнком, отец и мать убиенного остались без любимого сына. По окончании процесса уставшие от тягостного зрелища люди задумчиво и безмолвно покидали зал. И только потом на кухнях за «рюмкой чая» по сложившейся советской традиции возмущались они, осуждая случившуюся жуткую несправедливость. Открыто возражать власти не посмел никто. Так уж мы были тогда воспитаны. К сожалению, а может быть и к счастью для нас. Трудно сказать, что лучше: бунт или гробовое молчание? А жена Саши после похорон мужа часто приходила туда, где он работал. И все – от рядового до директора – помогали ей и её маленькой дочери-сиротке – кто чем мог. Милосердие – оно у нас в крови.
Продолжение следует...
Опубликовано: 07/04/21, 15:51
| Просмотров: 469
Загрузка...
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
