— Ну что ты смотришь? — голос Алисы становится сухим, хрипловатым. — Да, я звонила ей. С этого телефона. Но это было почти семь лет назад.
— Зачем?
— Нельзя же было вот так… Всё пустить на самотёк.
— Что? Что пустить на самотёк?
— Всё… Всё, что мы натворили. Ты действительно хочешь об этом поговорить?
— Да, — отвечаю я, и чувствую, как на меня наваливается тяжесть.
— Может, потом поговорим?
— Нет, сейчас.

В коридоре — мягкие шаги. В кухню заглядывает тёща.

— Алиса, вы чего тут застряли? Вы не ссоритесь, случайно? Сегодня нельзя… Рождество же.
— Мама, мы скоро придём. Мы не ссоримся. Просто разговариваем.
— Дома не наговорились… — ворчит тёща и плотно прикрывает кухонную дверь снаружи.

Алиса вздыхает, садится за стол, разворачивает шоколадку. Делит пополам. Придвигает ко мне половину на шелестящей фольге. И я машинально отправляю лакомство в рот.

— Ты уверен, что это нужно сейчас?
Я киваю, глядя на злополучный старый телефон.
— Тогда пообещай мне, что после Рождества сходишь к Женьке. Просто на всякий случай. И сядь, не нависай над душой.

Я понимаю Алису. Она просто беспокоится. И я обещаю, что всё сделаю, как надо. Встречусь с ним у него на работе. Не как родственник, а как бывший пациент.

— Обещаешь?
— Да.

Алиса смотрит на меня с недоверием.

— Я когда-нибудь обманывал тебя, нарушал обещания?
— Нет. Никогда. Что ты хочешь знать?
— Всё...

— Хорошо. Когда ты остался у меня… После того, как папу увезли в больницу… Я думала, всё это несерьёзно. Что ты просто пожалел меня, и всё вышло случайно. Я была уверена, что эта интрижка просто блажь, и ты вернёшься домой. Но всё пошло совсем по-другому. Ты решил по-своему. Мама не задавала вопросов. Да и не до того было — она пропадала у отца в больнице. А я не понимала, как это всё могло произойти. И не хотела думать. Мы жили и всё. Только потом поняла, почему всё так сложилось.
— Что ты поняла?
— Что ты просто запутался. И спасался от всего. От всего… Ты помнишь, как они нашли тебя, звонили, угрожали? Я только тогда поняла, что ты не просто ушёл оттуда, где жил. Ты освободил её от всех неприятностей. Отвёл беду.
— Сбежал, да?
— Да… — голос Алисы звучит растерянно.
— Ты меня презирала?
— Нет… — она пожимает плечами. — Я об этом не думала. Нужно же было что-то делать. Господи… Знаешь, я вспоминаю сейчас об этом, как будто это было какое-то дурное кино. Твоя игра, и все эти неприятности...
— А потом?
— После того, как Миша привёз твои вещи, я чувствовала себя последней дрянью. Но потом на нас наехали кредиторы. У тебя случился срыв… И стало не до угрызений совести. Мы положили тебя к Женьке в отделение. Нашли деньги, уладили все вопросы. Папа подключил свои связи. В конце концов, если бы мы с тобой тогда не устроили весь этот… розыгрыш, и если бы ты не вошёл тогда к отцу в кабинет, его могло бы просто не быть. Он бы умер там, один. А мы бы даже не догадались, что с ним случилось.
— А зачем ты позвонила Але?
— Я не знаю. Мне нужно было сказать ей об этом.
— О чём?
— О том, что ты не бросил её просто так, потому что тебе так захотелось, или она тебе надоела… И потом — я узнала, что у неё долги. Мы говорили с ней почти час. Мне кажется, она поняла.
— Она плакала?
— Нет. Мы говорили о делах. О том, что кредит нужно погасить. Она сказала, что пытается продать квартиру. Я предложила помочь. Порекомендовала хорошего маклера. Она сначала отказалась, потом согласилась. У неё ведь и правда выбора не было. Да и у тебя тоже.
— Почему?
— Потому что… Ты серьёзно попал тогда, Андрей. И Алю подставил. Эти люди давили бы по беспределу. Это был реальный выход. Единственный. Иначе они точно бы кого-то убили бы. Убивали и за меньшие долги.
— Ты сказала ей об этом?
— Да. Иначе не было смысла звонить, говорить с ней. Потом мы созванивались с ней ещё несколько раз. Нужно было погасить кредит. Ты ведь оставил ей кредит, Андрей. Я предложила ей хорошего маклера. Без него было не обойтись. Там была сложная сделка, нужно было продать две квартиры, купить одну. Они же тогда с Мишей съехались. Из-за всего этого. Живут вместе. Ты, наверное, знаешь...
— Знаю. Теперь — знаю.

Думаю о том, чего стоил этот разговор Альке. И о том, что у Алисы просто талант уводить разговор в сторону конкретных вопросов и предметов, когда не до эмоций и слёз. Поэтому даже дети у неё не ревели никогда — знали, что напрасное это дело. Чувствовали вот эту её железную хватку, практичность, деловитость, вовлечённость в происходящее. Алиса видела из безвыходных ситуаций, казалось, не один, а сразу несколько вариантов выхода. Каждый из них по отдельности был не ахти, но все вместе внушали надежду на то, что всё устаканится как-то. Она никогда не была сентиментальной. Ждать от Алисы моральной поддержки или сочувствия было бесполезно.
Сквозь мягкий ворох мыслей в моей голове пробивается голос Алисы — немного ожесточённый, как будто она излагает отчёт. Отчёт о содеянном, да. О неизвестном нашем прошлом. Чёрный шоколад ещё горчит во рту. Горек твой шоколад, Алиса, горек, как больничное лекарство.

— Оформили как-то там тебе отпуск. Задним числом. Вместо больничного. Папа сказал, что так будет лучше. Чтобы не было лишних слухов и разговоров на работе. Ну что-то вроде медового месяца у нас, мол. Пока тебя не было — маклер подыскал квартиру, документы оформили. Потом тебя выписали из больницы. Я еле успела переехать к твоему возвращению и кое-как обустроить всё. Спешила так… Очень хотелось, чтобы ты вернулся в новый дом, чтобы уютно было. И никого кроме нас с тобой. Никаких старых историй, понимаешь? Женя сказал, тебе надо начинать всё заново. С чистого листа.
— А как же родня всё это… проглотила?
— Ну как… — Алиса горько усмехнулась. — С грехом пополам. Переругались тогда, конечно, все. Ужас… Женька разрулил. Даже не знаю, как. Спокойно сели, обсудили.
— Алиса… — я смотрю на кружевную салфетку, лежащую на столе, потому что не могу поднять глаза и взглянуть ей в лицо. — Почему ты не послала меня к чёртовой бабушке со всеми моими проблемами?
— Не могла. Понимаешь, всё как-то сразу навалилось… Ты, Аля, кредиторы… Бандиты же. Не расплести было этот клубок так просто.
— Ты, наверное, ненавидела меня тогда.
— Что ты, нет. Я же получила то, что хотела. Это было несправедливо, со всех сторон неправильно. Даже папа сказал, что нехорошо. Но я это получила. Кто же думает об издержках, когда хочет что-то получить. Так что мне винить некого. Я получила то, что хотела — и всё, что к этому прилагалось. И я поняла, что в положении. Ещё одна проблема. Беременность тогда была ну совсем некстати. Были мысли разные. Избавиться от ребёнка хотела.
— Алиса...
— Что Алиса? Алиса тогда ещё была круглой дурочкой. Влюблённой идиоткой. Перепугалась тогда. Думала: что я буду со всем этим триллером делать. Конфету хочешь?

Машинально киваю. Она шелестит фольгой, разворачивает две шоколадных конфеты. Мне — и себе. Некоторое время я молчу, пока шоколад не расплавляется во рту, окатывая горечью всё внутри. Вспоминаю лицо Артёмки, показывающего мне бумажный кораблик, прибившийся нечаянно к берегу речки в парке. Кораблик со счастьем, который я хотел подарить Альке, но потерял по дороге где-то там, в параллельной реальности. Артёмка. Сын. Как это? Его могло не быть вообще?

Морщусь так, как будто у меня зубная боль. Хотя не болит ничего. И даже наоборот, почему-то на душе становится тепло. Алиса трёт висок, расправляет салфетку под пиалой с конфетами, в который раз. Накрываю её руку ладонью. Отваживаюсь взглянуть ей в лицо — оно сейчас беспокойное, беззащитное. Алиса, ты же всегда такая уверенная, несокрушимая, как тайфун. Непробиваемая, как скала. Или я просто тебя толком не знал? А ведь не знал. Жил, будто на Луне. С обратной стороны. Что-то происходило вокруг — не замечал даже. Старался не думать, не видеть. Всё вокруг совершалось само собой, делалось само по себе, выстраивалось, вырастало из ничего, расцветало...

— Помнишь, в первый день, когда мы въехали в новую квартиру, я спросила у тебя, почему ты решил на мне жениться? — негромко спрашивает Алиса. — Если честно, даже не помню, что ты мне тогда ответил. Но ответ был какой-то верный, правильный. Если бы иначе ответил, я бы так и сделала, как думала. Хотя, может и нет. Жалко было бы. Женька бы не разрешил. Мама с отцом тоже.
— Они знали?
— Конечно! — Алиса разводит руками, будто удивляясь моей непонятливости. — Мы же решали всё это в семейном кругу, тут все карты на стол должны быть выложены. Как на духу. Потому и дачу решили продать тогда. Из всех кубышек достали всё, что было. Ещё Мише я одолжила. У них с Алей не хватало, чтобы закрыть вопрос окончательно. Только не надо говорить ничего. Я сама предложила. Можно сказать, всучила насильно. Телефоны им оборвала. Он уже почти рассчитался. Я несколько раз предлагала списать долг, не согласился. Такой упрямый...
— Ты скрывала всё от меня, Алиса.
— Ты не спрашивал. Не вспоминал ни разу вслух об этом. И как бы ты отреагировал? Я же не знала, что там у тебя внутри происходит. Какой смысл трогать больную тему? Чтобы напомнить лишний раз? Ткнуть носом в то, что уже пережили, проехали? Андрей, что толку ворошить прошлогодний снег? Жизнь идёт, всё ведь наладилось у нас. Артёмка родился, у тебя всё складывалось на работе, и у ребят всё образовалось. Все живы, здоровы. Не наехали бы тогда на нас бандиты — ты бы так и не бросил играть. Разве не так?
— Так… — соглашаюсь я, но сердце внутри будто пронизывает тонкая игла. Это не боль. Это что-то другое. О чём невозможно рассказать. Объяснить. Собрать в единый сюжет.

— Ты меня напугал перед Новым годом, — с упрёком говорит она и замолкает, глядя на поблёскивающие конфеты в алой фольге, горкой лежащие в фарфоровой пиале. Поправляет зачем-то накрахмаленную салфетку.
— Женька сказал, ничего страшного. Гулять надо побольше. Не психовать. И поменьше проводить времени за компьютером. Значит, будем гулять. Втроём. Полезно со всех сторон. Значит, правильно.

Я смотрю на Алису. Она выглядит уставшей. Как будто выпотрошенной нашим с ней разговором. У неё всегда так: правильно или не правильно. Никаких нюансов. Ей не хочется говорить обо всём этом, нежелание углубляться в детали написано на её лице.

— Что ты так посмотрел? Приземлённая я, да? Недостаточно романтическая?
— Да, — отвечаю. — Мне иногда кажется, будь ты другой, я бы повесился. От всей этой романтики.
— Ты что несёшь? — у Алисы глаза становятся испуганными. — Нельзя же так бросаться словами. Что попало!
— Извини...
— И не думай, что тебе это будет сходить с рук. Я буду пилить тебя. Продуманно и регулярно. Как положено. Болтун! — шипит она и сердито бросает на меня короткий взгляд.

В коридоре шаги, негромкий стук. Дверь приоткрывается, в кухню заглядывает Лера, тихая Женькина жена.

— Пора к столу. Ждём… Свечи зажигать пора. Подарки распаковывать. Алиса, давайте. Имейте совесть. Дети уже маяться начинают.
— Иду! — Алиса встаёт, и за моей спиной, наклоняется, шепчет:
— Идём, неловко же...

Стискивает моё плечо, целует в макушку. И произносит шёпотом на ухо:
— Ну что ты за человек, а… Всю кровь выпил… Ты как хочешь, а я ещё одну конфету возьму. Тебе дать?

Окончание следует