Глава из повести. Когда тебе всего двадцать, когда у тебя в друзьях гитара и ветер, что нужно ещё романтику? Правильно, нужна любовь. А вот тут меня ждала полная засада, то есть полное разочарование. Не знаю, то ли мне мешала собственная чрезмерная взрослость, то ли уверенное понятие, что любовь – это не только постель и приятное времяпровождение в компании. Я культурно раскланивался и исчезал из поля зрения девиц, когда их многочисленные «а меня хотел Вася (Коля, Женя, Толя)», «а у меня уже есть квартира на случай замужества», «а я умею петь, танцевать и писать стихи» превышали лимит моего терпения. Нормальный мужской эгоизм напрочь отвергал навязчивую демонстрацию себя любимой и искал чего-то большего, но не находил. Оставив очередную «аяшку», я уходил в самоанализ и самообразование. Мне очень не хватало полноценного знания музыкальной грамоты, однако же поступать в музучилище я не собирался, надеясь вернуться в строй после реабилитации. Друзья подкинули идею частных музыкальных уроков. Это меня заинтересовало. На период сложной экономической ситуации желающих обучать насчитывалось гораздо больше, чем мечтающих обучаться, поэтому выбор у меня был. Я ушёл от седовласой дамы пенсионного возраста, когда почти заснул на первом занятии, выслушав вместо строения пентатоники длиннющий перечень её заслуг на музыкальном поприще. Я равнодушно проигнорил красный диплом консерватории, прилагавшийся к пышным достоинствам преподавательницы теории - женщины приятной во всех отношениях, после открытого намёка на более интересную для неё и необременительную для меня оплату уроков. Стремительно зреющее желание плюнуть и остаться музыкально необразованным придавили в зародыше слова молодой учительницы ДМШ: - Поздновато спохватились. Вам, как гитаристу-самоучке, категорически необходимо знание не только музыкальной грамоты, если Вы хотите научиться играть музыку, а не лабать расхожие шлягеры для завсегдатаев кафе и ресторанов. Сдвинув на лоб солнцезащитные очки, я заинтересованно окинул её полноватую, но ладную фигуру внимательным взглядом: - А чего ещё, по-Вашему, требуется лабуху-переростку? В ответ она виновато посмотрела на меня исподлобья: - Кажется, я несколько неделикатна. Простите… Разговор шёл в классе музыкальной школы. Портреты классиков от серьёзной, но пока незнакомой мне музыки сурово смотрели со стен. Нигилизм ещё не окончательно выветрился из моей головы, поэтому я пренебрежительно хмыкнул в нарисованные лица и со словами « бог простит» уселся на подоконник, давая понять, что без ответа не уйду. Она немного настороженно покосилась на входную дверь, но ответила спокойно и обстоятельно: - Я понимаю, что в Вашем возрасте мало кто интересуется классической музыкой, но без неё, поверьте, даже самый талантливый самоучка не почувствует всё глубину и выразительность пусть и виртуозно исполненного соло. А если он не почувствует, то и не передаст слушателю. Заключение выглядело убедительным, но менторский тон настораживал мою бунтарскую натуру, и я бесцеремонно спросил её в лоб, с некоторым удовольствием отметив пунцово вспыхнувший румянец: - А сколько Вам лет? Если бы мне начали читать лекцию о правилах хорошего тона, то я бы, не раздумывая, вежливо откланялся и ушёл, но она спокойно ответила: - Мне скоро будет двадцать девять, только дело не в этом... За время нашего короткого диалога её глаза бирюзового цвета успели несколько раз поменять оттенок. Напрашивался вполне обоснованный вывод: разговор ей небезразличен. Опираясь на сей факт, я позволил себе надеяться, что он ей интересен не только в финансовом или каком другом плане. Самонадеянность, конечно. Но знаете? Сработало. То и дело пряча и возвращая взгляд, она смущалась, словно девчонка на первой дискотеке. Явно настроенная поставить точку, она спотыкалась о мою улыбку и теряла слова. Меня начинала забавлять футуристически-гротесковая смесь её натуры, вырисовывающаяся всё ярче. Фантастическая мешанина профессионализма с долей фанатизма и трогательной детской непосредственности. Я просто кожей чувствовал, что ей нестерпимо хочется согнать меня с подоконника, отчитать за неуважение к храму искусства и вытурить за дверь. Но, тем ни менее, она этого не делала, а в её глазах отчётливо вспыхивали озорные, ласковые искорки. «Необыкновенно красивые глаза», - отметил я про себя и поторопил собеседницу с ответом: - Так в чём дело? Ответила она, опять же, спокойно, обстоятельно: - Учитывая, что Вам не десять лет, придётся совмещать музыкальную теорию с музыкальной литературой. Потянете? - Сомневаетесь? - ответил я вопросом на вопрос и спрыгнул с подоконника. - Мне не хотелось бы тратить время впустую, - почти прошептала она, смущаясь собственной категоричности. « Так, девушка, похоже, мы споёмся» - подумал я, но вслух сказал: - Приятное совпадение! - Правда? – по-детски обрадовалась она, чем напрочь отбила желание ёрничать и выпендриваться. Такая непосредственность и беззащитность прозвучали в этом вопросе, что я сильно удивился, почувствовав желание тут же развеять все её сомнения на счёт моего усердия в деле изучения классики. Буквально на первых занятиях я понял, насколько она не только грамотный, но и требовательный педагог. Мы встречались три раза в неделю, занимались по два-три часа. Остальное, свободное от работы время я либо долбил строение музыкальных интервалов и доминантсептаккорда, либо торчал в библиотеке, изучая жизнь и творчество Баха, Бетховена, Моцарта и тд. Через месяц занятий я пригласил её на концерт нашего ансамбля. Она улыбнулась: - А это будет удобно? Не знаю, сам вопрос или её необыкновенные глаза, блеснувшие лукаво и по-женски притягательно, заставили меня пристальнее посмотреть на своего педагога. Я увидел интересную, привлекательную женщину и вспомнил, с каким восторгом отозвался о ней наш соло-гитарист, притолокшийся вместе со мной в музыкальную школу на концерт её класса. - Старик, – прошептал он мне в ухо, - а я, дурень, всерьёз думал, что тургеневские барышни вымерли, как мамонты! - Тихо, Денис. Ты лучше вслушайся, как этот пацанёнок арпеджио выигрывает. Технарь, однако. Денис покосился на меня, как на больного и через несколько минут снова продолжил в своём духе: - Я уже хочу познакомиться с ней поближе и выяснить подробное строение гаммы до-мажор. - Голову отвинчу, - машинально предупредил я и понял, что отвинчу-таки, если вдруг рискнёт. - Понятно, - с усмешкой кивнул Денис. Она пошла со мной на концерт и восторженно аплодировала, когда я в самом конце программы исполнил гитарное соло, основанное на попурри из отрывков классической музыки. Потом мы шли домой пешком и говорили. Мне было интересно знать её мнение буквально обо всём. Только один раз я напрягся после её слов: - Не люблю, когда мужчины красят волосы. Вам это зачем? Не устраивает цвет волос? - Не идёт? – усмехнулся я. Она сильно смутилась: - Извините, это не моё дело. Я тоже считал, что это не её дело и в отместку закурил, не спрашивая разрешения. Мы шли молча, пока она не сказала: - Наверное, у меня старомодное представление о мужской привлекательности, а если честно, то я считаю, что Вы привлекательны и без этого. Я выкинул окурок и неожиданно для себя откровенно пояснил: - Неестественная седина вызывает ненужные вопросы. Мне они ни к чему. Она резко остановилась и заглянула в глаза с таким ужасом, что я кинулся исправлять ситуацию: - Спокойно! Такое бывает при излишней впечатлительности. Ничего страшного. Она не стала углубляться в тему, а только легко провела рукой по моим волосам и недоверчиво улыбнулась: - Это Вы-то излишне впечатлительный? - Ну да. Я поймал её ладошку и не отпустил до двери квартиры, где нахально заявил: - Могли бы накормить ужином за попурри. Для Вас старался. Она немного смешалась, но тут же засуетилась: - Ой, конечно! Проходите, у меня котлеты есть. Мы проговорили всю ночь. Благо, следующий день был выходным у обоих. По привычке я мало чего рассказал о себе, но о ней узнал много. И мне было интересно знать: а умеет ли она петь, писать стихи и вышивать крестиком… Ребята из ансамбля переглядывались и перемигивались, когда я в дни занятий сворачивал репетицию немного раньше и бежал на автобусную остановку с пакетом, где лежали книжки по музыкальной литературе. Буфетчица тётя Женя выглядывала из дверей кафе, украдкой крестила меня в спину и допытывала вездесущего Дениса: - Ну, как там? Девчонка-то стоящая? Денис завистливо вздыхал и докладывал: - Не девчонка, но если бы Маэстро не был моим другом, то отбил бы непременно! Тётя Женя испуганно ахала и грозила ему пальцем: - Ты мне смотри, кобель лохматый! Половником отхожу! Гитарист вытягивался перед ней, щёлкал каблуками и гаркал на всё фойе: - Гусар гусару в любви дорогу никогда не перейдёт! Состроив испуганную физиономию, он наигранно возмущался: - Какой половник?! Гусара половником? Помилуйте, мадам! Произвол-с! Дремлющая старушка-гардеробщица немедленно просыпалась и сердито выговаривала: - Чтоб тебя приподняло и не опустило, шалопай! Напугал до смерти. Тётя Женя, смеясь, махала на него рукой, а провожая глазами мой автобус, шептала: - Дай бог ему счастья. Отошёл мальчишка-то… Прям светится… Денис, натягивая куртку, соглашался: - Это точно, все заметили, что светится. Не знаю, где и какое они видели свечение, ибо я сам себе казался мрачнее тучи, потому что не мог сообразить, как мне перейти от освоения нотной грамоты к другим планам. И в этих планах уже отсутствовало ярое стремление изучать влияние итальянской гитарной школы на современные музыкальные стили. В них было желание закинуть все нотные писульки подальше, притянуть её к себе, одним рывком расстегнуть молнию на спортивном костюме, пробежаться по телу пальцами, почувствовать каждую впадинку, каждую выпуклость и любить долго, нежно, до стона, до выдоха. Я злился и на себя, и на неё. На себя - за какую-то неизвестную мне до этого трепетную нерешительность, на неё - за непробиваемое пуританство. Злиться-то я злился, но уроки учил прилежно и сильно удивился, услышав на одном из занятий: - Серёжа, по-моему, Вам всё уже надоело. - Это с чего такие выводы? Её чёрные, пушистые брови сосредоточенно сошлись у переносицы, а зелёные глаза строго заблестели: - Поясните мне свою рассеянность: Вы уже третий раз делаете нотную запись в скрипичном ключе, хотя я неизменно говорю о басовом. Вот чёрт! Действительно, перепутал. Ну и ладно! Я поймал её руку и прижал к губам, намереваясь поговорить не о ключах. Но её пальцы были такими ледяными, что пришлось мгновенно переключиться на другую тему. Я, наконец, заметил, что в квартире было очень прохладно, несмотря на то, что с начала отопительного сезона прошла неделя. У себя, в общежитии я «вешался» от жары и не закрывал форточек. Довольный ветер свободно шарился по комнатам и хулиганил, сгоняя с дивана недовольного кота. У неё в квартире даже намёка не было на сквозняк, но тепла от этого не прибавилось. - У Вас с отоплением всё в порядке? Она не отняла руки и прошептала, виновато шмыгнув носом: - Не всё... Там что-то в трубах стучит. Они чуть тёплые. Надо трубы менять, да? - Это слишком глобально, - усмехнулся я. - У Вас есть какие-нибудь инструменты? Она обрадованно закивала: - Есть! Целый портфель! Я искал разводной ключ в старом ранце и ругал себя за невнимательность. Любовная горячка, плюс армейская закалка – и мне вполне комфортно, а вот она замёрзла так, что носишко покраснел. Шумно клокоча, воздух из батарей вышел. Почти сразу стало заметно теплее. Я мыл руки в ванной, когда она радостно сообщила: - Серёжа, представляете? Я чуть не обожглась о радиаторы! Спасибо Вам большое! Мне явно везло. Можно было обоснованно переходить к намеченным планам. - Слесарю положен магарыч, - с намёком заметил я и услышал в ответ: - Хотите жареную картошку с грибами? «Ну, что за детсад, честное слово?» - расстроился я, но посмотрел в сияющие, зелёные глаза, вздохнул и махнул рукой: - Давайте свою картошку. А через день, как только она открыла дверь, мне сразу стало понятно, что воздух из батарей надо было выпускать раньше: пунцовый румянец на бледном лице, мутные глаза и тёплая безрукавка поверх махрового халата, несмотря на жару в квартире. Её покачивало и трясло, говорила она с трудом: - Серёжа, я сегодня не смогу быть Вам полезной… Заболела… Я легонько отстранил её с дороги, протиснулся в прихожую и захлопнул за собой дверь. Она не возражала, но на предложение вызвать «скорую» отреагировала неожиданно бурно: её буквально заколотило, в глазах закипели слёзы. Судорожно уцепившись за меня дрожащими пальцами, она почти выкрикнула: - Пожалуйста, нет! Я сама! Я справлюсь! Я там три месяца лежала! Я больше не смогу! Прижимая её к себе, я поцеловал тёплую макушку, как можно убедительнее прошептав на ухо: - Тихо-тихо. Всё ясно. Никаких врачей. Сейчас будем принимать лекарство и спать, потом опять принимать лекарство и снова спать, потом снова пить лекарство и выздоравливать. Договорились? Она не заметила поцелуя, но затихла, с трудом вникая в смысл сказанного, потом неуверенно улыбнулась: - Я поняла только про лекарство, спать и выздоравливать. - Самую суть уловили, - улыбнулся я, подхватил её на руки и отнёс в кровать. Она металась, бредила, температура зашкаливала и не падала. Плюнув на все приличия, оправдывая задуманное тем, что обещал ей обойтись без врачебной помощи, я метнулся в круглосуточный ларёк и купил бутылку «Столичной». Так лечила бабушка: когда лекарства не помогали, она растирала меня тёплой водкой. После двух-трёх процедур кризис, как правило, сдавал позиции и температура спадала до нормы, а то и ниже. Конечно, я обратил внимание и на бархатистость кожи, и на тугие груди, и на упругие ягодицы, и на тёмно-бордовый шрам в нижней части живота. Конечно, я обратил внимание и понял её страх перед больницей. Попутно я поменял её мокрую от пота ночную сорочку на сухую, найдя точно такую же в комоде с бельём. Бабушкин метод сработал, температура упала. Она крепко уснула. Пустую бутылку из-под водки я вынес сразу, ночную сорочку засунул в стиральную машину и отправился на кухню. В морозилке нашлась синюшная «птица счастья», отдалённо напоминающая курицу. Я сварил бульон, выкурил на лоджии две сигареты подряд и вернулся в её комнату вместе с креслом. Убедившись, что температуры нет, я укутал её в одеяло и вырубился сам в принесённом кресле, до последнего вслушиваясь в её дыхание. - Ой! – пропищал то ли женский, то ли детский голосок где-то рядом, и я проснулся. Натянув одеяло до самых глаз, она испуганно на меня таращилась: - Серёжа... А что Вы тут делаете? - Вообще-то сплю, точнее, спал, - усмехнулся я, с хрустом расправляя затёкшие мышцы, - а сейчас пойду на кухню греть бульон. Она растеряно огляделась по сторонам и, чуть не плача, прошептала: - Я только помню, что открыла Вам дверь… И всё… - А чего ещё помнить-то? – Состроил я невинную рожу. - Вы выпили лекарство и заснули, а я варил курицу. Кстати! Та тушка с длиннющей шеей и худыми ногами, что лежала в морозилке, точно курица? Она несмело улыбнулась: - Не обижайте птичку. Вполне приличный фабричный экземпляр. - Сейчас оценим, - сомнительно скривился я и поинтересовался, - Вам помочь дойти в ванную? Она покраснела и замотала головой: - Сама! Сама! Я с улыбкой поднял вверх руки: - Конечно, конечно! Только мне хотелось бы убедиться, что Вы уверенно стоите на ногах. Она нахмурилась, немного подумала и ткнула пальчиком в сторону двери: - Отвернитесь. - Без проблем. Я чутко прислушивался к звукам у себя за спиной. Звякнула ложка в бокале, что стоял на тумбочке. Сопение усилилось. Ещё раз звякнула ложка. - Ой, мама! Я успел подхватить её раньше, чем она упала, и сердито выговорил: - Послушайте, я не маньяк и не озабоченный подросток. Давайте сделаем так: сейчас я Вас отнесу в ванную, потом мы позавтракаем, потом я уйду на час - не больше, потом вернусь и останусь до тех пор, пока лично не смогу убедиться в Вашей самостоятельности. И никаких возражений! А иначе вызову «скорую». Она затихла, доверчиво прижимаясь ко мне, и я сбавил тон: - Не стоит меня бояться. Я просто очень рассчитываю на магарыч в виде картошки с грибами. Она обняла меня за шею, прижалась теснее, прерывисто вздохнула: - Я Вас не боюсь, Серёжа. Я боюсь себя. Я держал её, словно бабочку на ладони, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от восторга и счастья…
Но, на мой слух, переизбиток местоимений "я, меня".
начитала
http://litset.ru/publ/75-1-0-78668
Радости Вам!
Заходите в гости: https://vk.com/nnirena?w=wall449414146_5396%2Fall