Wystan Hugh Auden

Funeral Blues

Stop all the clocks, cut off the telephone.
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.

Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling in the sky the message He is Dead,
Put crêpe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.

He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last forever, I was wrong.

The stars are not wanted now; put out every one,
Pack up the moon and dismantle the sun.
Pour away the ocean and sweep up the wood;
For nothing now can ever come to any good.

Похоронный блюз (По Уистану Хью Одену)

Пусть встанут все часы.
Замрёт пусть телефон.
Пусть пёс получит кость.
И пусть не лает он.
Умолкнет пусть рояль.
Затихнет барабан.
Пусть приготовят гроб.
И пусть аэроплан

кружит над головой
и, оставляя след,
напишет в небесах:
"Его здесь больше нет".
Пусть шейки голубей
украсит чёрный креп.
Пусть птицам полисмен
насыплет чёрный хлеб.

Он был мой Север, Юг
и Запад, и Восток.
Мой полдень, вечер, ночь
и дня он был итог.
Он был не только труд.
Он – песнь и речь моя.
Мы были б вместе, но…
Как жаль! Ошиблась я.

Погаснут звёзды пусть,
и Солнце пусть умрёт,
и вместе с ним Луна –
придёт её черёд.
И океаны все
пусть высохнут до дна.
Исчезнет пусть Земля –
она мне не нужна…

Emily Diсkinson

(449)

I died for Beauty - but was scarce
Adjusted in the Tomb
When One who died for Truth was lain
In an adjoining Room -

He questioned softly "Why I failed"?
"For Beauty", I replied -
"And I - for Truth – Themself are One -
We Bretheren, are", He said -

And so, as Kinsmen, met a Night -
We talked between the Rooms -
Untill the Moss had reached our lips -
And covered up - our names –

I died for Beauty (Я умерла за красоту. По Эмили Дикинсон)

Я умерла за красоту
и поняла в могиле:
кого-то рядышком со мной
в земле похоронили.

Вдруг слышу голос: – Вас за что?
– За красоту, – шепнула.
– А Вас? – За правду! – он сказал,
и я в ответ вздохнула…

Мы вскоре подружились с ним,
друзьями даже стали.
Пока на плитах имена
мхом не позарастали.

Robert Frost

GHOST HOUSE

I dwell in a lonely house I know
That vanished many a summer ago,
And left no trace but the cellar walls,
And a cellar in which the daylight falls
And the purple-stemmed wild raspberries grow.

O’er ruined fences the grape-vines shield
The woods come back to the mowing field;
The orchard tree has grown one copse
Of new wood and old where the woodpecker chops;
The footpath down to the well is healed.

I dwell with a strangely aching heart
In that vanished abode there far apart
On that disused and forgotten road
That has no dust-bath now for the toad.
Night comes; the black bats tumble and dart;

The whippoorwill is coming to shout
And hush and cluck and flutter about:
I hear him begin far enough away
Full many a time to say his say
Before he arrives to say it out.

It is under the small, dim, summer star.
I know not who these mute folk are
Who share the unlit place with me—
Those stones out under the low-limbed tree
Doubtless bear names that the mosses mar.

They are tireless folk, but slow and sad,
Though two, close-keeping, are lass and lad,—
With none among them that ever sings,
And yet, in view of how many things,
As sweet companions as might be had.

Дом-призрак (по Роберту Фросту)

Я живу в странном доме, которого нет.
Нет его, что ж поделать, уже много лет.
От него лишь остался подвал-мавзолей
в драпировке малины пурпурных стеблей.
Освещает подвал только солнечный свет.

Затянула дыру винограда лоза
в городьбе. На поля наступают леса.
Пребывает в забвенье померкнувший сад;
по стволам в тишине только дятлы стучат.
На траве по тропинке к колодцу роса.

Я с безумной сердечною болью живу
в этом доме, в нём будто бы всё наяву,
но кустами дороги к нему заросли
не купается жаба в дорожной пыли;
рукокрылых лишь тени ныряют во тьму.

Здесь кудахчет, порхая над тихой водой,
по ночам неумолчный певец козодой.
Издалёка слыхать тарахтенье его,
но внезапно замолкнет, и нет ничего
под мерцающей летней неяркой звездой…

Только камни немые, покрытые мхом,
делят место со мной под рябины кустом.
Я не помню, какие под мхом имена.
Не моя в том оплошность и даже вина.
Может статься, я вспомню их. Только потом…

Будто вижу, как двое, обнявшись, идут
неустанно, но медленно, словно на суд.
И не слышно, чтоб кто-нибудь что-нибудь пел;
видно, голос у них до конца ослабел…
Бесконечен, как кажется мне, их маршрут…