Она была не вдова,
но одевалась в чёрное,
жила здесь до меня,
а потом пропала.
И остались от неё слова приручённые.
Я говорю им:
«Идите!» -
а им дела мало.

Не уходят,
не улетают,
хотят погреться,
садятся ко мне на ладони
или на плечи.
И такая тоска от них наполняет сердце,
что чёрным кажется утро,
не то что вечер.

Мне бы шикнуть,
прогнать их к чёртовой матери,
а я расстилаю для них
скатерть белую,
сыплю крошки-смешинки:
«Нате вам!..»
А сама думаю:
разве ж я их переделаю?

Да и зачем?
Такими уродились они,
пусть не божьи твари,
а человечьи.
Напою их водой,
наслушаюсь их болтовни –
пусть не мне,
пусть хоть им будет легче.

Так и живём с тех пор.
Стали слова мне родными.
Любят белые листы и карандаши точёные.
Я шепчу им:
«Никто вас
у меня
не отнимет...»
А к тоске привыкла давно
и одеваюсь в чёрное.