Между мной и бумагой железобетонный барьер,
протаранить его невозможно от слова «совсем».
Знаю, что от меня ожидают горячих премьер,
но мой голос теперь безнадежно, безвременно нем.
Завязаю в словах и теряюсь на первой строке,
равнодушно смотрю на по-прежнему девственный лист.
Может, Музы мои в Анкару подались налегке?
Оккупируют пляж на прекрасно-далеком Бали?
На горячем песке у лазурно-прозрачной воды,
попивая коктейли, лениво считая медуз,
Музы греют бока, позабыв про дела и труды,
а меня в сотый раз поджидает досадный конфуз:
дальше первой строки – ничего, в голове пустота,
не додуман сюжет, не окончен последний роман.
Я ночами теперь не пишу, а считаю до ста,
наблюдая за тем, как густеет за окнами тьма.
Между мной и бумагой железобетонный барьер.
Где угнать БТР, чтоб его разнести на куски,
чтобы мир перестал быть паскудно, удушливо сер
и разжались, скрипя, заржавевшие клещи тоски?
понравилась работа, все-таки не все музы сбежали)
Спасибо за отзыв, Руслан.
Между мной и бумагой воздвигнут барьер.
А ведь я же была хоть куда референт.
«Что случилось? - орет мой горячий премьер,
Выпивая до дна малайзийский абсент.
«Уплыла моя муза, горячий премьер, -
Отвечаю понуро, не глядя на текст,-
Может, в Риме балдеет она на скамье,
Ну а может счастливит собой Бухарест.
Эта муза - особая муза, премьер,
В ней ни лирики нет, и любви ни на грамм,
Но зато в ней слова «компромисс», и «размер»,
А еще описания разных «программ».
От премьерских очей дрожь бежит по спине.
В референтской душе лишь сонеты сквозят.
Мне бы просто сейчас разлюбить вас, премьер,
И тогда моя муза вернется назад.
Летаргию у Музы не лечат ничем и никак;
не помогут ни лесть, ни посулы, ни жертвы, ни бой.
Нужно ждать и готовиться, волю сжимая в кулак,
и бетонный барьер превратится в стихи сам собой.
Лёгкого пробуждения Музе и высокого полёта