С благодарностью к С. К. (и это не следственный комитет) за помощь в оформлении.

... а потом нас нашёл Джус...
на заброшенной стройке, в развалах;
в привычной своей кожане –
предмет пацанячих обожаний -
руки в карманах,
через брус, по-кошачьи без шума,
без движений лишних, маханул,
выбрал место почище, присел.
Думал.

А мы, на ногах и без того вялых,
затряслись, как слизь, в ушах гул
и лица у всех словно мел.
Шли ко дну.
Джус на нас не смотрел, сплюнул,
закурил, сплюнул:
- Надо добить...

Так обыденно сказал... просто,
а мы сразу потеряли в росте
те сантиметры, что вытянули нас -
юных - за лето во взрослых-
недоростков.
А это "надо добить"
в карликов обратило вовсе.
Казалось достигли ила,
но дно опускалось ниже;
нас крючило, как от грыжи
в пытке отвести взгляды.
За взгляды цеплялись хрипы.
Чахлая хрипела кровью
липкой, противной, вязкой,
которая намертво присыхала,
в бурое превращалась из алой.
Стало всё вокруг зыбко
от этого "добить",
и уже нам мешает жить
факт чужой смерти, который
в немыслимой круговерти
тасует "что было", "что будет".
Вот пьём портвейн, курим,
спрятавшись за гараж...
Вот вошли в раж, Чахлую-Инну
заманили на стройку.
Вот в безудержном веселье толкаем
её друг на друга.
Вот без испуга
размазывает овсяный кисель по безумному рту,
говорит:
- Горько!..

И смеётся,
а мы вторим:
- Горько, горько!..
Это наша с тобой, Чахлая, свадьба!..

Знать бы...
Эх, знать бы как будет гадко,
а от "знать бы" ещё гаже.
И теперь уже неважно даже:
кто первый, а кто втолкнул
её в комнату без перекрытий.

Вся жизнь поменялась на цепочку событий,
которая рвётся от малейшего воспоминания
того полуразрушенного здания
и нас заточённых в нём.

Наша общая жизнь - заброшенный дом,
в котором нас всех нашёл Джус,
вор-рецидивист, чей один только свист
вызывал восторг подражания.
Мы подражали ему, но не знали чему.
Много позже узнали, что не тому.
Мы узнали, что Джус должен быть осуждён,
а в промежутке между судами,
ещё до приговора, этого вора
осудили другим судом где-то...
"опустили"
и насмерть забили,
но он успел впиться поцелуем в губы "авторитета"
и, наверное, сплюнув, сказал как нам тогда:
- Авторитетов нет... Ша!..

Мы мчались со стройки, а душа Чахлой
гнала похмельем той попойки нас всех
от нас самих до поры пока не узнаем,
что Джус взял на себя наш грех.

Вспомнилось это в кресле присяжных...
Сейчас, показалось, всё это особенно важным.