Павлова увозили.
Перед ним мелькали лица, но взгляд искал одно единственное. Сутолока мешала. Движения его головы поверх толпы выглядели судорожными. Он старался охватить большее пространство, и по своей баскетбольной привычке поворачивался корпусом почти на сто восемьдесят градусов поочерёдно в обе стороны. От частых, хаотичных вспышек воздух перед глазами будто терял прозрачность, повисала хмарь, что ещё больше затрудняло Павлову высматривать то лицо.
Сопровождающие его заметно нервничали. Колосс, звезда столичного клуба, претендент в национальную сборную в окружении шумной толпы.

Через ропот и возгласы просочился едва различимый вой. Собака Павлова. Так называли чёрного с подпалинами кобеля. Он ошивался возле жилого комплекса. Хромой, одна лапа увечная. Павлов стал опекать его. Хотел даже домой забрать, да жена воспротивилась. "Не монтируется с пентхаусом", - так она тогда выразилась. Он по-детски улыбнулся, смущёно и чуть виновато. Жену боготворил.
Павлов уговорил службистов из охраны приглядывать пока он сам по сборам да играм. Денег оставлял на прокорм. Потом будку заказал. Установить пришлось за территорией, за забором, чтобы ТСЖ "не возбуждать".
Со временем окружающие привыкли к причуде верзилы. Пса уже воспринимали как местную достопримечательность. Тот же, будто понимая, старался соответствовать статусу местообитания, выглядел чистым; по мусоркам не лазил; нужду справлял в прилегающей лесополосе вдали от тропинок. И даже нёс службу - обходил внешний периметр с дозором, сопровождая охрану.

Внезапно на мгновение мгла рассеялась. Павлов коснулся взглядом того самого лица. Жена, носилки, хлопок двери, второй хлопок, ещё и ещё, дверь не закрывалась. Опять хлопок, дверь лязгнула и закрылась. Проблесковые маяки. Теперь его, Павлова, пытаются усадить в другой фургон с маяками.
В этот миг вспомнилось всё разом: радость, что удалось с чемпионата вернутся раньше команды; вспомнилось, как пел и пританцовывал в лифте, от предвкушения выражения того лица, той недовольной гримаски... жена не любила сюрпризы; жена состроит гримаску и тут же повиснет на шее. Вспомнилось, что перед этим промчался мимо ликующего пса со словами: "Потом, зёма, потом...". Вспомнил и как увидел-таки лицо, обращённое к нему поволокой сладострастия от сотрясающих, нарастающих сзади безостановочных вхождений, которые от неожиданности появления Павлова продолжал его агент. Его доверенный агент.
Всё вспомнилось за секунду, за долю. Ещё и то: как сгрёб своей пятернёй голову агента, успевая в эту долю секунды удивиться, что голова меньше мяча и с силой выбросил того через витраж; как обхватил жену и через хруст её рёбер и скрежет своих зубов процедил: "А это монтируется с пентхаусом?.. Монтируется?"
Мгновение, когда мгла отступила, походило на вечность, но этой вечности не хватило Павлову, чтобы собрать все осколки памяти. Уже не вспомнилось, как через оскал разбитого витража видел точку больше похожую на кляксу. Терпеливо ждущий пёс с поджатым обрубком одной лапы. И уже совсем не помнил Павлов, как в исступлении дробил свою кисть входной дверью. Дверью в пространство, с которым он не "монтировался".

Воздух опять стал мутным. Ослепляющие вспышки стробоскопа, утекающее сознание, онемение тела и немота речи - последствиями гипоксии накинулись на Павлова. Он не пытался бороться. Перелицованный рассудок предстал перед внутренним его взором удивительно чистым и безмятежным, откликнувшись на вой бывшего подопечного нечленораздельным мычанием. Внутри Павлова пробудился поэт, но об этом теперь знал только он и пёс. Для всех остальных это был мечущийся психопат, который слюнями раскидывал:
- ... ыя-аа-лыкмно-кааа-ыльомны-ыы-уыла...
Что в его действительности было стихами.

Турман хлёстко на небо
вскинулся,
а меня заземлил на листве,
он навстречу любви так ринулся.
Мой удел - этот шелест в тоске.
Листопад увлекает
маревом,
в глубину потаённых надежд,
где пылающих щёк
зарево,
где не только леса без одежд.
Осень знает меня,
играется,
держит сердце у сердца в плену,
и игрою своей наслаждается...
Что же хочет,
я в толк не возьму.

Небо чистым листом,
турман точкою.
Сердце бьётся,
привычно грущу,
расставанье тяну
проволочкою,
но голубку
к нему отпущу.

Павлова увозили.

* * *

Павлова выписалась.
Забрала пса и теперь вместе с ним каждые выходные мотается на Столбовую. В пятую.