У него юбилей.

Восьмидесятый день рождения навевает грусть и уже привычную безысходность. Глаза прикрыты, он выжидает, а там, в соседнем помещении, все давно суетятся в ожидании его появления. И там, как обычно, будет людно, шумно... как всегда слова поздравлений, умилений, восторгов. Свет разверзнет пространство в бесконечность житейских будней, и он уже перестанет принадлежать себе как здесь - в этом полумраке где, сгорбившись от жизни, теряет счет времени.

Жизнь его проплывает вся до мельчайших подробностей, он помнит каждый ее эпизод от рождения (покуда еще мозг позволяет себе такую роскошь) до смерти. Да, смерть он знает так же хорошо, как и эти томительные минуты ожидания, неотвратимого праздника - своего дня рождения. Всякий раз он надеется на чудо, либо случайность - вдруг на сей раз удастся избежать этой чаши. Но как только, память всколыхнет в его сознании воспоминания собственной жизни, он тут же понимает, что неизбежность и есть его судьба, как и те ошибки, промахи, потери, которые вперемешку с удачами и взлетами проносятся сейчас перед ним, чтобы окончательно забыться на выходе.

Мозг его начинает улавливать колебания предстоящей реальности, лихорадкой мыслей обжимая плоть… Судорожно подергиваясь, он силится выпрямиться (для своего возраста он достаточно крепок), но здесь становится уже тесно, невыносимо тесно. Он двигается, натыкается на стены, а они надвигаются на него и, упираясь в них, он отчётливо понимает, что здесь уже не будет прежнего комфорта и безмятежности, которые так ненадолго поддерживали иллюзию покоя и защищённости, он знает, что нынешняя дата, будто первая веха, уже вбита стержнем в его суть. Безысходность в том, что всё как всегда предопределено и неудержимо, а оставаться здесь одному с этим пониманием уже нестерпимо.

Мысли воспаляют рассудок никчемностью всей промелькнувшей жизни. Ему душно и тесно в этом объёме, где он был так счастлив в коротком безвременье. Ему кажется, стены колышутся, надвигаются с новой силой, выталкивают наружу, но и туда он не хочет, потому что уже знает, как его там примут, ведь он всё еще помнит (в эти последние мгновения блаженного единения с собой) как принимали его раньше. Он помнит все прежние дни рождения, но при этом знает, что скоро забудет и их, как забывал в прошлом, и от этого ему хочется кричать. Кричать дико, надрываясь. Чтобы все, наконец, поняли скорбь этого дня и что это для него никакой не праздник.

Ему хочется кричать, но он знает, здесь и сейчас у него нет ни сил, ни возможности.

Он знает, кричать будет уже там, когда его, как всегда ударят по попке со словами:

- Мальчик!

Хвала Всевышнему, что не девочка, как в прошлый день рождения.