На бегу споткнувшись, замрут часы,
В окна глянет месяц, румян и сыт,
В серебре июньском утонут липы,
Разольется в кухне медовый дух…
Вот тогда-то, знаю, они придут,
И звонок под пальцем пугливо всхлипнет.

Искорежат разом мою судьбу,
Обожгут дыханьем нездешних бурь,
Им земная плоть – непривычный морок.
В их словах – печать изначальных догм.
Мне с порога скажут: «Твой дом – содом,
Твой нелепый город – точь-в-точь Гоморра.

Хоть прослыл треплом, ты еще неплох,
Собирай манатки скорее, Лот,
И не вздумай тратить слова на споры.
Если очень хочешь, родных спасут,
Но пойми: вчера был Господень суд,
Приговор к рассвету уже исполнят.

Не шуми теперь, не мусоль имен,
Этот город сутки условно мертв,
Он прогнил насквозь, до костей греховен».
Гости спрячут крылья под ткань плаща,
Не желая встречных зазря стращать,
Но соседям дела нет, кто здесь ходит.

Не гудит проспект, не галдит базар.
Мне твердят: «Не вздумай смотреть назад,
Только так ты Богу докажешь верность».
Тополя внезапный порыв согнет,
Горизонт кровавым зальет огнем,
Обращая в пепел дома и скверы.

Мир кружится плавно, на раз-два-три.
Отчего ж так сильно болит внутри,
И стучится сердце все реже, реже?
Будет жизнь насыщенна и длинна...
Я гостям отвечу: «Пошли вы на...» -
И останусь солью на побережье.