Экзистенциальный трагифарс
в одном действии

Написано на этот конкурс: My WebPage
(характеристики действующих лиц, а также они сами заданы условиями конкурса)

Действующие лица:
МИХАЛЫЧ, 48 лет, столяр-самоучка. На левой руке не хватает двух пальцев
САН САНЫЧ, 40 лет, актёр провинциального и погорелого театров.
ДУСЯ, 18 лет, цветочница. Весёлая дурнушка.
ФЕОФАН, человек неопределённого возраста и занятий.

1 действие
сцена 1
В поезде

В купе — МИХАЛЫЧ и САН САНЫЧ, сидят напротив друг друга. За окном проплывают прижелезнодорожные пейзажи.[/i]
Слышится характерное постукивание колёс. Оно то становится совсем тихим, то исчезает, то усиливается.
САН САНЫЧ - худощавый мужчина, одетый неброско, но с некоторым шиком, свойственным театральному сообществу. Мужчина выглядит моложе своих лет.
Он сидит справа в задумчивой позе, опершись правым локтем на столик. У него ухоженные руки. Левой он придерживает стакан с горячим чаем в металлическом подстаканнике. В правой руке — чайная ложечка, которой Сан Саныч тщательно размешивает сахар. Слышен характерный звон ложки о стекло.

МИХАЛЫЧ — плечистый, коренастый,
мужиковатого вида и с такими же манерами, одет просто; он сидит напротив Сан Саныча, обеими руками опершись о столик, сосредоточенно выковыривает грязь из-под ногтя одной руки ногтем другой.

САН САНЫЧ брезгливо смотрит на МИХАЛЫЧА, продолжая помешивать чай.
Они явно раздражают друг друга.
Немая сцена длится некоторое время.
МИХАЛЫЧ (САН САНЫЧУ) — Ну хватит уже звенеть! Весь сахар пятнадцать раз растаял, чего звенишь? Как маленький.
САН САНЫЧ выразительно смотрит на соседа по купе, отводит взгляд в сторону и молчит.
МИХАЛЫЧ — У меня внук вот так-то забавляется, так ему, внуку моему, три года. А тебе сколько?
САН САНЫЧ молчит, продолжая помешивать чай
МИХАЛЫЧ — Ты чего?
МИХАЛЫЧ, после паузы, выразительно, протяжно — Чего ты?
- надвигается на соседа. Кулаки у него выглядят внушительно.
САН САНЫЧ — молчит, смотрит в окно, продолжает размешивать чай.
МИХАЛЫЧ — Ты, ты... Я ж тебе по человечески говорю, по-доброму, вот как внучку́ своему: "НЕ ЗВЕНИ!" Я на работе этого звона наслушался — болгарка — дззззз
циркулярка — джжжж
бензопила — дрдддд,
лобзик — виу-виуууу
(Михалыч изображает, как звучит электроинструмент и жестом имитирует работу) Но там — по делу. По делу, понимаешь ты?!
По де-лу! Дело люди делают, работу работают. Шумная работа.
А тут — какое у тебя дело??
Какое???
САН САНЫЧ смотрит в окно, вяло звенит ложкой и старается не обращать на Михалыча внимания.
МИХАЛЫЧ — Вот едем мы, тишина...
колёса стучат, а тишина.
Тишина такая хорошая...
Работы — никакой.
Спи-отдыхай, трудяга! Тебя довезут.
А вот ты — непоймикто — звенишь своим стаканом, пёс тебя забери — и уже никакой тишины!
Никакой нет тишины, понимаешь?!
немая пауза зависает на несколько секунд. Во время этой паузы звон ложечки о стекло звучит особенно вызывающе
МИХАЛЫЧ — Тебе что, нравится пожилого человека, трудового, уважаемого...
Я — был бы ударник труда, если бы пораньше родился, и ветерана бы дали, как ни крути, я с сопливого детства, с младых ногтей — в столярке, как Папа Карло, можно сказать.
САН САНЫЧ (себе под нос) — Папа Карло шарманщиком был. Столяр — Джузеппе. Матчасть учи, ударнег.
МИХАЛЫЧ — ладно ты, Джузеппе-столяр...
я, я — столяр-самоучка, (трясёт трёхпалой рукой перед самым носом САН САНЫЧА) инвалид труда, жертва... жертва трудового процесса, понимаешь, ты... ты... кто ты вообще?!
Кто, ответь!
САН САНЫЧ — Я — артист, с Вашего позволения.
МИХАЛЫЧ — Артист с погорелого театра!
САН САНЫЧ — Именно так.
МИХАЛЫЧ — Артист с погорелого — это типа вор, что ли, карманник?
САН САНЫЧ — ну, и такого играть приходилось. К примеру, тёзку моего, Балаганова...
МИХАЛЫЧ, злорадно — У нас такой жил на лестничной клетке.
Посадили, да.
Прозвище у него «Артист» было. Добалаганился...
пауза пару секунд
И ты щас у меня добалаганишься, удод, погремушник хренов...

Звучит третья часть сонаты Аппассионата в аранжировке heavy metal, в разработке превращающаяся в жуткую какофонию.
На сцене в это время САН САНЫЧ сидит и безмолвно вертит ложкой в стакане, а МИХАЛЫЧ кричит, жестикулирует, сквозь музыку слышны обрывки гневной риторики в дворово-прикладном стиле, МИХАЛЫЧ нервно мечется в проходе купе, то размахивая руками, то хватаясь в отчаянии за голову, и вдруг вырывает трёхпалой рукой стакан в подстаканнике из рук Сан Саныча и со словами:
МИХАЛЫЧ— Я тя ща одной левой... — запускает стакан в голову САН САНЫЧУ.
— Вот тебе, за Папу Карло!
Тот падает головой в угол купе и замирает на полке с раскинутыми в стороны руками. (Что там со стаканом — решит лукавый случай.)
Подстаканник цел.
Во внезапно наступившей тишине МИХАЛЫЧ подходит к Сан Санычу, бурчит:
МИХАЛЫЧ — ну, артист... и следом орёт истошно:
— Не верю! — сплёвывает и отворачивается к двери.
САН САНЫЧ не шевелится.

Сцена вторая

Дверь в купе цветочница открывается, Дуся с большой корзиной, полной букетов:
ДУСЯ — Купите букетик, купите для своей... — Видит искажённое гневом лицо Михалыча, испуганно восклицает:
ДУСЯ — АХ!
МИХАЛЫЧ — подбирает подстаканник и с воплем
— Изыди! отправляет прицельным броском в сторону Дуси. Дуся исчезает.
В двери зияет дыра.
МИХАЛЫЧ подходит, методично рассматривает пробоину:
МИХАЛЫЧ— ну, вот тут заровнять… заплатку — и делов-то...
Тихо звучит флейта — мелодия песни "Прекрасное далёко"
МИХАЛЫЧ— Задумчиво
А ведь и правда — шарманщик...
Шарманщик он, а не столяр никакой...
артиииист...
Артист буратину выстрогал...
И чем бы он его строгал?
Шарманкой, что ли?
Шарманкой много не настрогаешь.
Тут инструмент настоящий нужен!
Так... значит, врут всё — не отец он ему, этот Карло!
У него же в каморке — шаром кати!
Из инструментов — один ржавый молоток!
Молотком-то... Кто ж молотком строгает???
А я с детства верил...
Мы ведь ЖИЛИ ЭТИМ!
Что я теперь внуку своему передам?

В это время тихо, будто издалека, доносится песня из фильма про Буратино. Звучание постепенно приближается и усиливается от игривого, приятного до пронзительно-резкого:
музыкальный фрагмент:
Кто доброй сказкой входит в дом?
Кто с детства каждому знаком?
Кто не ученый, не поэт,
А покорил весь белый свет,
Кого повсюду узнают,
Скажите, как его зовут?
Бу! Ра! Ти! Но!
Буратино!

Михалыч подпевает звучанию детского хора
Он то ли танцует, то ли кривляется, и сам жестикуляцией похож на Буратино, только престарелого. Вдруг музыка комкается, как будто запуталась магнитофонная лента, и "нон стоп" превращается в оглушительную какофонию в стиле «техно», сопровождающуюся ослепляющими световыми эффектами, «накрывая» зал.
Внезапно это сумбурное звучание пронзает крик. И всё замолкает. На сцене — полумрак.
В наступившей тишине МИХАЛЫЧ выходит на освещённый синим край сцены и тихим осипшим голосом говорит
МИХАЛЫЧ — Слышите, вы!
Где он взял этого Буратино?
А...
то-то:
история умалчивает!
Но не сам смастерил — факт.
Значит, и всё остальное — враньё.
Враньё, понимаете ли, вы...
Враньё — это вам не сказка.
Оно и есть враньё.
Дети — они же доверчивые! Они же верят!
Ве-рят!
В волшебство, подарки, счастливый конец!
В Папу Карло, доброго, справедливого...
А он, глядь — и не папа вовсе.
Не папа, а непоймикто.
Так, бродяга, трутень безработный, ленивый, как — тьфу!
Ключ!!! Ключ от двери це́лую сказку искали — еле нашли — он вообще не знает, что у него дома есть!
Вся каморка под лестницей, в три шага в длину — и та паутиной заросла!
У меня в мастерской — чище!
Чему он сына научит? Вот так же бомжевать и побираться?
Ходит взад-вперёд по авансцене

МИХАЛЫЧ — И что там за счастье нашли за дверью?
Театр!
Теа-а-атр, шут его побери! За этой паутиной — новый театр, жаль — ещё не погорелый!
Не мастерская, не гора сокровищ, не удивительное что-то, новое, необыкновенное, не что-то полезное для дела, нет!
Э-эх!
Из театра — в театр.
Вот и всё приключение.
Весь мир — театр...
весь мир... — в паутине!
МИХАЛЫЧ пятится назад, удаляется вглубь сцены, совершая движения , как будто снимает руками невидимую паутину с лица.

МИХАЛЫЧ — Вот и я — дура-а-ак старый - верил, и так мне хорошо жилось-работалось, надежда была, а теперь... — не верю...

МИХАЛЫЧ замирает в позе отчаяния у правой кулисы. На сцене постепенно темнеет. Темнота скрывает силуэт Михалыча.

Занавес начинает медленно опускаться.
Звучит протяжный гудок тепловоза (и движение занавеса останавливается), ему отвечает встречный состав, другим "голосом", как будто они поговорили без слов.

Сцена третья

декорация та же, что в первой сцене.

С верхней полки купе слезает Феофан. До сих пор его не было видно. НО ОН ТАМ БЫЛ!
Взъерошенный, худой и длинноносый, одет в красную мятую жилетку на голое тело и просторные шорты, из которых выглядывают худые ноги в кроссовках с не затянутыми шнурками. Костюм, похожий на киношную одежду Буратино. Угловатостью движений Феофан тоже напоминает Буратино.
В руке у него планшет, в ушах наушники,
он бурчит себе под нос:
ФЕОФАН — Бл...дропнул крутой лут... фпс... я моба сагрил... и меня слили... слиф стопудоффф!
Кричит в зал:
— Па-а, ты где? Эй, вы чего там, окуклились?! Игрушки вам, что ли?!
Батарея села! Слышь?! Света нет! Дайте свет! Имею право!
Занавес падает.